Юлиан Семенов
Пресс-центр
Анатомия политического преступления
Роман
"Дружба народов" щщ 3, 4, 5 за 1984 год.
1
15.09.83 (12 часов 05 минут)
Дикторы то и дело сообщали о приземлении и вылетах;
здесь, в новом Шереметьевском аэропорту, подумал Степанов,
хорошие дикторы, девочки говорят без акцента; наши вообще
великолепно чувствуют языки, если только не закомплексованы;
как их отцы замирали, фотографируясь для досок Почета, так и
в разговоре с иностранцами дети костенеют, хотя порой знают
об их странах больше, чем сами иностранцы.
- Еще кофе, - попросил он буфетчицу. - И бутерброд с
сыром...
- А ваш обязательный фужер шампанского на дорогу? -
женщина работала здесь давно, а Степанов летал часто.
- Врачи сахар в крови нашли. Пить можно только водку.
- Хотите?
- Черт его знает.
- Значит, не хотите.
- Хотеть-то хочу, - улыбнулся он, - да вот надо ли?
Когда он уезжал из своей мастерской, дочь сказала: "Па, это
плохо, когда сахар, сиди там на диете и не пей". -
"Обязательно, - ответил он, - обещаю тебе, Бэмби", - хотя
знал, что пить придется и никакой диеты выдержать не
удастся, никакого режима, сплошная сухомятка.
Дочь решила выйти замуж; Степанов просил ее подождать;
она возражала: "Игорь не может работать, па, он перестал
писать, пойми, у нас скорее союз единомышленников, и потом,
ты знаешь, я ведь, как мама, пока сама не пойму, что не
права, не смогу никому поверить, даже тебе". - "Но это
плохо, Бэмби, поэтому, наверное, у меня и не сложилось с
мамой, что она верила только себе, своему настроению, своему
чувству". - "Не надо об этом, па". - "Хорошо, ты права,
прости... Я ведь встречался с твоим Игорем, мы с ним
обедали в Доме кино... Не знаю, мне показалось, что тебе
будет с ним очень трудно и все это окажется ненадолго у
вас". - "Почему?" - "Потому, что он эгоцентрик и
пессимист... Для него обычная человеческая радость есть
проявление низменного настроения ума... Знаешь, по-моему,
"я" - это худший из продуктов воображения... Парень слишком
много думает о себе, так нельзя". - "Что ты предлагаешь?" -
спросила дочь, и Степанов понял, что она все равно не
послушается его, но тем не менее ответил: "Я предлагаю
испытать друг друга".
Ему нравились выражения "бой френд" и "герл френд"; он
впервые столкнулся с этим лет пятнадцать назад в Нью-Йорке в
доме своего коллеги; тот познакомил его с сыном и девушкой:
"Это герл френд Роберта, ее зовут Лайза". Степанову было
неловко спрашивать, что это за термин "герл френд", хотя
дословный перевод ясен: девушка-друг. Потом только он
узнал, что в американских семьях родители перестали корить
детей за связь, не освященную церковным таинством
бракосочетания; пусть узнают друг друга, пусть поживут
вместе, сняв себе комнату; дорого, но что поделаешь, можно
подкалымить, наняться грузчиком или мойщицей посуды, зато
нарабатывается опыт, а это великая штука - опыт, никаких
иллюзий, розовых мечтаний при луне и безответственных словес
о будущем счастье... Подошли друг другу, прожили год, два,
три, ну, что ж, заглянули в церковь, чистая формальность, да
здравствует опыт, они ведь проверили себя, напутствие
пастора - некая игра в торжественность, пускай...
Надя, когда узнала от дочери об этом его предложении,
позвонила в мастерскую: "Это бесстыдно с твоей стороны, ты
ее толкаешь в распутство, так не поступает настоящий отец!"
Ладно, подумал он тогда, что ж делать, пусть я буду не
настоящим отцом, и это переживем, не то переживали, но я был
прав, как я был прав, когда забрал девочку из восьмого
класса и отправил в училище живописи; человек должен делать
то, что в нем живет и требует выхода; английская спецшкола
для папенькиных детишек еще не счастье и даже не профессия,
культурный человек может сам выучить английский. И теперь я
прав, сказал он себе, нельзя жить одними эмоциями, они
хороши, когда садишься за машинку или берешь кисть... Это
совсем не обидно, потому что это правда, когда я сказал, что
нельзя жениться, пока не кончили институт: хороша себе
семья, если мама готовит обед, а папа дает деньги на платье;
самостоятельность любви не может существовать вне
самостоятельности быта...
А что будет, подумал он, если я сломаюсь? И не останется
сил на то, чтобы писать романы, сочинять сценарии, сидеть на
репетициях пьес, вылетать на события, жарить себе свекольные
котлеты, править верстку, бегать за слесарем, когда потек
кран, ругаться с редакторами, помогать друзьям, торчать на
художественных советах, ездить на техобслуживание, выступать
на пресс-конференциях, заезжать за заказом к Ирине в
"Новоарбатский", заседать на редколлегиях и привозить кости
псу? Что будет, если я не смогу дальше обходиться без
помощи женщины, которая возьмет часть моего бремени на себя?
Как отнесется к этому моя Бэмби? Она поймет, успокоил он
себя, да и потом вряд ли найдется такая женщина - с моим-то
характером, с моим норовом... Ну, а все же если, спросил он
себя. Ты только представь себе это. Нет, ты не уходи от
вопроса, ты ответь, ведь это ответ самому себе. Ну и что?
Отвечать себе, если только честно, еще труднее, чем кому- то
другому... То-то и оно, лгать не хочешь, а ответить правду
боишься, потому что это будет большая беда, если дочь не
поймет, а, наверное, не поймет, потому что жалеет Надю;
несчастье, как и радость, делится поровну между родителями,
которые живут поврозь; отец не имеет права на счастье, если
его лишена мать... Ну, а если наоборот? Если мать
счастлива, а отец лишен этого? Такое дети прощают? Не
хитри, сказал он себе, нельзя такой вопрос обращать ко всем,
ты же обращал его к себе, мы все вопросы проецируем на себя,
а если ты неискренен с собой самим, чего же ты хочешь от
мира? Шекспир - гениальный человек, хотя Толстой его и не
любил. Никто так точно не понял ужаса остаться непонятым,
как Шекспир. Ведь надо же было написать такую простую
фразу, которую произнес Гамлет, обращаясь к Горацио:
Но все равно. - Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутоленным.
По-английски это звучит суше, а потому точнее: "Ту телл
май стори"; действительно, конец всего-это молчание,
беспамятство, тишина... Горацио сказал мертвому Гамлету
(дай тебе бог написать что-либо, хоть в малости подобное):
Почил высокий дух. - Спи, милый принц.
Но именно с той поры, после того, как в мире объявился
Гамлет, "спокойных ночей" человечество лишилось, оно
озадачено вопросом, по сей день безответным: "Быть или не
быть?"
Степанов попросил женщину:
- Все-таки, пожалуйста, дайте мне рюмку водки.
- Есть бутылка "Киевской юбилейной", очень хороша, не
попробуете?
- По-моему, они теперь все одинаковые... Только и
разницы - с винтом или без винта.
- Нет, когда новый сорт запускают в серию, он всегда
хорош, это уж потом начинают химичить, а пока "Киевская"
прекрасна, это как "расскажите Хабибулину"...
- Какому Хабибулину?
- Присказка у меня такая - и с мужем удобно, и с
подругами... Когда они мне гусей гонят, я им: "Расскажите
Хабибулину", - и весь разговор...
Степанов улыбнулся.
- А что, действительно удобно...
Очень удобно, подумал он, термин-это экономия времени...
Будь проклято мое ощущение времени, оно передалось Бэмби,
она торопится выразить себя и поэтому постоянно торопится, а
я начинаю на нее обижаться, когда она приезжает ко мне
ненадолго, и чувствую ежеминутно, что ей не терпится
вернуться к себе и стать к мольберту... А вообще-то мир
более просчитан на общее, нежели на частное... Если я могу
скрыть обиду, то Игорь не сможет, он не готов к тому, чтобы
принять эту трудную индивидуальность... Он пока еще свою
индивидуальность не выделил из общего, не изводит себя
ожиданием той минуты, когда станет к своему мольберту, он
так нетороплив и спокоен, он так долго, подробно и нудно
рассуждает... Воистину зануда - это тот человек, который на
вопрос "как поживаешь" дает развернутое объяснение... Она
пообещала мне отказать ему, и я не смею ей не верить... Но
ведь ее может занести, подумал Степанов, так уже случалось,
и это были крутые времена для меня, я не знал, как
поступить, и только мать и ее старые подруги влияли на
Бэмби, женщина поддается женщине или же любимому, а я отец,
я собственность, данность, свое...
- Внимание, внимание, начинается посадка на самолет,
следующий рейсом в Париж. Атансьон, атансьон...
- Посчитайте, пожалуйста, убытки, - сказал Степанов, -
про мою душу...
- Одна минуточка... Три девяносто... Спасибо... Когда
вернетесь?
- Думаю, управлюсь за месяц.
- Счастливо вам, товарищ Степанов.
- Спасибо.
- А чего сейчас пишете?
Степанов перегнулся через стойку бара и тихо шепнул:
- Мне кажется, муру... Исписался...
2
15.09.83 (12 часов 05 минут)
Как и всегда, в Пресс-центре на Плас де Насьон в Ш°н°ф
было шумно, многоязычно, суетливо и весело; царила атмосфера
доверительности: люди, придерживавшиеся самых различных
взглядов, представлявшие как правые, так и левые газеты,
подсаживались друг к другу без предубежденности,
обменивались - конечно же, взвешенно - информацией; спорили,
но не для того, чтобы отстаивать лишь свою правоту, а прежде
всего, желая послушать мнение коллеги, его доводы; пили
кофе; кое-кто (это было видно по степени измятости лица)
подправлялся пивом; в холлах, кафе и барах разговаривали,
шутили, ссорились, подтрунивали друг над другом японцы и
русские, французы и американцы, поляки и никарагуанцы, чехи
и китайцы, сенегальцы и венгры; в маленьких комнатах,
арендованных крупнейшими информационными агентствами и
газетами, радио и телевизионными компаниями и журналами,
трещали телетайпы, скрежещуще выбрасывая информацию;
стрекотали пишущие машинки; к этой ритмике дела быстро
привыкаешь и вскорости перестаешь ощущать всю ее
непреходящую сладость; только уехав отсюда, начинаешь
понимать, что именно здесь прошли прекрасные часы, дни или
годы твоей жизни.
Сегодня, как и всегда, журналисты, аккредитованные в
Пресс-центре, начинали свой день с просмотра газет и
журналов, пришедших ночью; наиболее важную информацию
вырезали острыми, словно хирургическими, ножницами,
остальные страницы бросали в корзины; из миллионов слов,
выданных компьютерной стремительностью телетайпов, ушлые
газетчики отметили сердитое интервью шведского премьера
Пальме, сообщение ЮПИ об авиационной катастрофе на Бермудах,
краткое заявление о будущем республики Гаривас, сделанное
лидером нового правительства полковником Санчесом,
свергнувшим олигархическую диктатуру, и, наконец, сообщение
о закончившемся в Милане совещании, где встретились
представители крупнейших концернов мира, занятых
осуществлением своих проектов в развивающихся странах;
фотослужба "Франс пресс" распространила снимки, на которых
были запечатлены в дружеском рукопожатии магнаты Барри
Дигон, Леопольдо Грацио, Дэйв Ролл и Фриц Труссен;
приводились выдержки из их заявлений. "Мы хорошо и дружно
поработали, это была необходимая встреча, - сказал
репортерам "Вашингтон пост" Дэйв Ролл; "Наши откровенные
беседы еще раз подтвердили всему миру единство
американо-европейской концепции экономического развития", -
подчеркнул в беседе с корреспондентом "Ди Вельт" Леопольдо
Грацио; "Когда я обсуждал наши проблемы с моими молодыми
друзьями Грацио, Роллом и Труссеном, - заявил корреспонденту
Ассошиэйтед пресс Барри Дигон, - мне пришла в голову
довольно любопытная мысль: "А не пора ли тебе на свалку,
старая калоша? Родилось поколение новых бизнесменов, и надо
сказать себе откровенно: они умнее тебя, мобильнее и
точнее". Словом, я улетаю в Нью- Йорк с ощущением сладкой
грусти, как это бывает у людей моего возраста накануне
принятия кардинального решения".
3
Цепь (схема)
Работа банков и корпораций, втянутых в систему
