только купив три дома, более тысячи акров земли, богатой
нефтью, завязав - через третьи страны - надежные связи с
банками Саудовской Аравии, он перестал обращать внимание на
внешнее, "жениховское", как шутил позднее, и стал, наоборот,
играть в скромность; поначалу переигрывал, она выглядела
ненатуральной. По прошествии лет, особенно после сорок
пятого года, получив доступ в Западную Германию через
концерн Дорнброка, он жил понятием дела - агрессивного,
всепожирающего, беспощадного; всякое - со стороны -
проявление богатства казалось ему теперь смешным и нелепым.
...Когда посол Никльберг подвел его к министру обороны,
когда они обменялись прощупывающим, настороженным
рукопожатием, кряжистый майор Лопес отчеканил:
- Наша революция против роскоши, но этот дом отмечен
печатью достоинства; праздник не режет глаз излишествами,
столь угодными сильным вашего мира; рад чести
засвидетельствовать свое уважение, мистер Дигон, и выразить
надежду, что вы не только поправите здоровье в благодатном
климате Гариваса, но и поразмыслите на досуге, какую помощь
можно оказать республике, развивающейся ныне столь
динамично.
Возле майора стоял высокий холодноглазый полковник,
начальник генерального штаба Диас, близкий друг
премьер-министра; Дигон сразу вспомнил то, что говорил ему о
Диасе Майкл Вэлш, когда они встретились на конспиративной
квартире ЦРУ в Нью- Йорке, поэтому Дигон чопорно поклонился
майору и ответил:
- Хотя я, не скрою, являюсь противником любой революции,
кроме американской, но тем не менее, господин Лопес, меня
воодушевляет динамика вашего развития и то чувство
стабильности, которое я здесь ощущаю... Не вижу поэтому
оснований для того, чтобы хоть в какой-то мере бойкотировать
деятельность вашего министра финансов... Думаю, коллеги по
наблюдательному совету нашего концерна поддержат мое
предложение пойти навстречу вашим предложениям...
- Ну что ж, - сухо усмехнулся майор Лопес, - если они
поддержат вас и ссудят нас займом, республика позволит им
жить здесь, на берегу, как они того захотят... В роскоши -
так в роскоши...
Дигон пожевал губами.
- В какой-то книжке, мне сдается, переводной, я прочитал
любопытный анекдот о моем юном друге Дэйве Рокфеллере...
Будто бы он вспомнил, что в одной из соседних с вами стран
его дед купил пару миль хорошего пляжа и дворец
восемнадцатого века... Дэйв отправил туда несколько своих
помощников - цент любит счет, с него начинается доллар...
Лопес резко заметил:
- Две мили нашего побережья меряют не центом, мистер
Дигон, а миллионом...
- Для Рокфеллера миллион и есть цент, - улыбнулся Дигон.
- Так вот, его люди прибыли на двух вертолетах, увидели
причудливый замок, пальмы на песчаном берегу, банановые
рощи, вызвали управляющего и сказали: "Через неделю сюда
прилетит большой босс. Поэтому, пожалуйста, снесите этот
помпезный замок, мы пришлем строителей, и они сделают
небольшой двухэтажный коттедж с хорошим бассейном,
бомбоубежищем и радиоцентром; босс не любит пальм, надо
засадить два километра крымской сосной. Песок следует
посыпать красной галькой Средиземноморья, это мы доставим на
самолетах... Теперь так, - продолжил самый доверенный
помощник Рокфеллера, - какое созвездие появляется над домом,
если сесть на пляже, опереться руками о землю и задрать
голову?" Управляющий ответил, недоумевая: "Мне кажется,
Южный Крест или что-то в этом роде". А помощник, посмотрев
в свою записную книжку, отрезал: "Нет, он не любит это
созвездие, пожалуйста, сделайте так, чтобы над головой у
него был Козерог, мы уплатим любые деньги..." Через неделю
прилетел Дэйв, вышел из своего сверхмощного вертолета - в
поношенных белых джинсах, стоптанных кедах марки "пума" и
стираной фланелевой рубашке, - прошелся по берегу океана,
усыпанного красной средиземноморской галькой, глубоко
вдохнул сухой сосновый воздух, какой бывает, наверно, только
в Крыму, сел, задрал голову, спросил управляющего, какая
звезда загорается здесь в полночь, выслушал ответ, что тут
появится Козерог, вздохнул горестно и направился в свой
небольшой двухэтажный коттедж, бросив на ходу: "Какая
благодать, боже ты мой! Жить бы здесь и думать о
вечности... Кому нужны эти проклятые деньги?! А мы их все
делаем и делаем... Для чего?!"
Начальник генерального штаба Диас рассмеялся; посол
Никльберг взял его под руку и увлек к столику, на котором
стояли бутылки с легким розовым вином, привезенным с юга
Франции; полковник Диас понял" что его ловко понудили
оставить, своего министра с глазу на глаз с Дигоном; он не
хотел этого, однако не вырываться же.
Взяв майора Лопеса под руку, Дигон заговорил быстро, но
не частя, так, чтобы каждое слово было литым:
- Если вы сможете взять власть и я буду осведомлен о
точной дате, когда это произойдет, вы станете самым богатым
человеком Латинской Америки, ибо я знаю биржу, цены на бобы
какао и понимаю силу армии. Пусть в Нью-Йорк перебежит ваш
человек, пусть он станет изменником - через него и его цепь
я смогу координировать все наши шаги в будущем.
Дигон почувствовал, как закаменела рука майора, нажал:
- Детали обговорит ваш друг Луис, вы же верите ему, не
так ли? Мне нужен определенный ответ, причем сейчас, здесь,
иначе я продам это бунгало и считайте, что нашего разговора
в природе не было.
- Когда бы вам хотелось видеть здесь перемены?
- Через пять месяцев. Я жду ответа, потому что времени у
нас в обрез, дольше оставаться одним - значит, навлечь на
вас подозрения...
- Хорошо, я обговорю детали с Луисом.
- Тогда я пускаю в дело на бирже для начала миллионов
сто, чтобы повалить цену на какао-бобы. Я должен быть
уверен, что, когда к власти придете вы, ваша цена будет
ниже, я выброшу на рынок скупленные акции, а вы на этом
получите не менее двадцати пяти миллионов. О'кэй?
Плечо Лопеса расслабилось, мышцы правой руки сделались
дряблыми, и, усмехнувшись чему-то, он ответил:
- О'кэй.
- Скажите Луису, куда перевести первый взнос, - закончил
Дигон и, отпустив руку Лопеса, заторопился к полковнику
Диасу и послу Никльбергу, начав на ходу еще рассказывать им
смешную историю про скаредность Моргана-младшего.
Рассказывая, Дигон только два раза мельком глянул на
ладную фигуру министра обороны, который сухо разговаривал с
военным атташе США; отдал должное манере этого майора
конспирировать, точно выстраивать линию поведения с разными
представителями разных концепций северного соседа.
"Чего-чего, а концепций у нас хоть отбавляй", - успел
подумать Дигон, переходя к завершающей, самой смешной части
своей новеллы; у него был набор такого рода новелл,
проверенных в его особом бюро "психологических разработок";
он заранее знал, о чем говорить с азиатами, европейцами,
латиноамериканцами; был утвержден также и набор рекомендаций
для бесед на приемах, в самолетах, накануне заключения
сделки, при первом зондаже, после того, как партнер сломлен,
во время острого душевного криза у человека, принужденного -
во имя интересов концерна - преступить черту закона;
впрочем, Дигон никогда не следовал рекомендациям слепо:
заметив неловкость в беседе с контрагентом, магнат тут же
ломал схему, которую ему заранее готовили помощники, и легко
шел на экспромт. В данном случае, однако, он отдал должное
Бэйзилу, Маку и Кроми, которые исследовали майора Лопеса
последние три недели самым тщательным образом; поначалу
Дигон возражал против той жесткой схемы, которую предложил
его штаб; парни настаивали на своей правоте; Дигон уступал
нехотя: "Вы предлагаете говорить с ним так, будто он
прагматичный ирландец из Бостона или быстрый нью-йоркский
еврей, принявший англиканство еще в прошлом веке! Но ведь
он испанец! Может впасть в амбицию - и делу конец". Ему
возражали: "Лопес - выпускник Вест-Пойнта, прожил среди
наших "зеленых беретов" четыре года, он сделал ставку на
премьера Санчеса, поняв, что к власти можно прийти только на
гребне левого или хотя бы центристского движения; ничто иное
не возможно на том континенте, где столь сильны антипатии к
северному соседу; в бизнесе, в своем тайном бизнесе, он
ведет себя, как прагматичный ирландец и быстрый нью-йоркский
еврей одновременно, а конспирирует эту свою деятельность
подобно супер-агенту ЦРУ. Он понимает, что мы знаем про
него то, что нам надлежит знать, и поэтому хочет разговора
скорого и предметного". - "А если фыркнет? - спросил тогда
Дигон. - Возможность дела улетучится как дым, а мы на грани
самого великого предприятия из тех, какие концерн проводил
за последние годы. Обидно". - "Не фыркнет, - ответил
Кроми. - Всю ответственность мы берем на себя. Лопес
знает, что его заместитель по военно-воздушным силам
пытается наладить контакты с государственным департаментом,
он умеет считать возможности".
38
16.10.83 (23 часа 21 минута)
Сенатор Эдвардс прилетел в Гаривас на рейсе "Эр Франс" с
частным визитом; от пресс-конференции отказался, хотя в
аэропорту его ждали более сорока журналистов.
- Пока еще не о чем беседовать, друзья, - улыбнулся
сенатор. - О том, какой вкус у манго, говорят после того,
как его отведают.
Он приехал в отель "Шератон", принял душ, позвонил в
Вашингтон; секретарь рассказала о последних новостях; потом
поговорил с сыном, а уже после этого устроился возле
телефона в мягком кресле, ожидая, когда с ним свяжется
Санчес, - только ради этого он и оказался здесь.
Санчес позвонил, как об этом было заранее договорено, в
полночь, сказал, что машина отправлена, можно спускаться, у
выхода сенатора встретят.
Они увиделись через полчаса в загородной резиденции
правительства, на берегу океана.
Знакомство Эдвардса и Санчеса, однако, началось не
сегодня, а четыре года назад, когда молодой выпускник
Боннского университета Санчес, возвращаясь на родину, сделал
остановку в Вашингтоне. Он позвонил в сенат, в секретариат
Эдвардса, представился и попросил о встрече. Эдвардс,
загруженный делами сверх меры, вряд ли выбрал бы время для
безвестного Мигеля Санчеса, но накануне во всех газетах
Штатов были опубликованы сообщения о том, что гаривасский
диктатор расстрелял двенадцать профессоров, обратившихся с
призывом о либерализации режима и проведении муниципальных
выборов.
Эдвардс передал секретарю, что он готов принять мистера
Санчеса от семнадцати до семнадцати десяти; Санчес приехал
загодя, походил по длинным коридорам сената, вдыхая сладкий
воздух капитолийской свободы, без трех минут пять вошел в
приемную; там было полно народу; двое сыновей Эдвардса в
спортивных, довольно заношенных костюмах разбирали
корреспонденцию; секретарь, на столе которой стояла
бронзовая табличка с одним лишь словом "смайл" (13),
отвечала на бесконечные звонки стандартно учтивым вопросом:
- Мэй ай хэлп ю? (14)
И при этом строго следовала указанию, отчеканенному на
бронзовой табличке, постоянно, совсем не деланно улыбаясь
тем, с кем говорила, и каждому, кто заглядывал в комнату.
- Я Санчес, - представился Мигель, - сенатор назначил мне
встречу.
- О да, мистер Санчес, он вас ждет, пожалуйста,
проходите.
Кабинет был не очень большой, похож на декорацию из
американских фильмов, где рассказывалось о банде богатых
злодеев, противостоящем им бедном прокуроре и
покровительствующем правде сенаторе; старинная мебель,
фотографии с дарственными надписями, вполне домашние шторы
на широком окне, закрытом металлическими жалюзи, и множество
книг в застекленном шкафу - в основном, по вопросам права и
истории.
Эдвардс улыбнулся своей обычной белозубой улыбкой, пошел
навстречу Санчесу, резко тряхнул его руку, предложил сесть,
осведомился о профессии гостя, намерениях и цели визита в
Штаты; Санчес ответил, что он правовед, мечтает свергнуть
диктатора в Гаривасе и хочет просить сенатора оказать ему и
его друзьям помощь в этом нелегком деле.
Эдвардс был осторожным прагматиком, и такой предельной
открытости ему не приходилось встречать с той поры, как он
