произведен выстрел в Грацио, нет отпечатков пальцев.
Второе: форточка в его спальне была открыта. Третье: его
номер находился на четвертом, то есть предпоследнем, этаже
отеля, а на последнем этаже занимал номер человек,
предъявивший портье весьма сомнительные документы, да, да,
мы не смогли обнаружить его по тому адресу, который он
продиктовал, когда снимал апартамент.. Впрочем, поиски
продолжаются, кто знает, может быть, кто-то успеет
подготовить за эти часы алиби интересующему меня объекту.
Но про этот секрет знаете только вы и я, понятно?
- Почему вы говорите об этом мне?..
- Потому что вы единственный человек, который открыто
заявил об убийстве Грацио. Потому что на вас из-за этого
станут жать. Потому что, наконец, вообще вы много знаете,
но ни о чем не хотите со мною говорить...
- Не с вами лично, господин инспектор Шор...
- Просто "инспектор"... Терпеть не могу словесной
шелухи, экономьте время, я ведь сказал Степанову, что
задержу вас не более чем на пять минут.
- Дело не в вас, инспектор. Просто я сталкивалась с
полицией в шестьдесят восьмом году в Западном Берлине, потом
два месяца лечилась, мне тогда было пятнадцать, и у меня был
шок, понимаете?
- Это когда там улюлюкали "новые левые" (16)?
- Я была просто левой, инспектор...
- Вы коммунистка?
- Нет, я не принадлежу ни к одной партии, просто
придерживаюсь левых убеждений... Повторяю, я уверена в том,
что Грацио убили... Он принимал меня, дал интервью...
Понимаете? Он взял с меня слово, что я пока не буду
публиковать это интервью целиком... Он предупредил, что мне
позвонит господин де Бланко и скажет, когда и где можно
печатать материал... Я жду...
- Вы говорите только часть правды, мадемуазель Кровс. -
Шор, вздохнув, покачал головой. - Неужели я не понимаю,
отчего убрали русского журналиста Лыско? Я думаю, вы
рассказали ему то, что представляло для кого-то угрозу...
Ну, может, я сказал слишком резко... Допустим, смягчу.
Неудобство - так, видимо, точнее?
- Я все-таки не стану отвечать вам, инспектор Шор... Я
разговариваю с вами, а внутри у меня кошки скребут: "Не
верь ему, он же флик (17)..."
- Ну и не надо, коли скребут кошки. На прощание мой
совет. Первое: не ждите звонка де Бланко, он не позвонит
вам... Так мне, во всяком случае, кажется... Второе:
начинайте скандалить, если хотите, чтобы меня вынудили
продолжать это дело... Третье: если чувствуете, что вам
этого сделать не позволят, попробуйте использовать
Степанова...
Мари изучающе разглядывала Шора своими длинными зелеными
глазами, потом, закурив, сказала:
- Я пробовала делать нечто в этом духе не раз и не два,
инспектор Шор... Только поэтому и возник Лыско... Если вам
действительно так трудно жить, как вы мне по секрету
сказали, то мне жить раз в семьсот сорок труднее.
- В семьсот сорок? Вы относитесь к той породе женщин,
которых слушаешь с обостренным вниманием... Вы сокрыли
какой-то смысл в этой сумме превалирующих трудностей - я
имею в виду "семьсот сорок"?
- Я перестала верить в мудрость "каббалы" (18), инспектор
Шор... Жизнь научила меня прагматизму и юмору... Так что
"семьсот сорок" можно легко заменить на "тридцать четыре"...
Глядишь, когда у вас будет хорошее настроение, посмеетесь
над моей игрой в цифры...
- Посмеюсь, - пообещал Шор, - обязательно посмеюсь... В
декабре, во время отпуска... А теперь я назову вам
несколько имен и вы их запомните... Это в ваших
интересах...
...Степанов сидел на застекленной веранде маленького
кафе; солнце было жарким, летним, никак не скажешь, что
октябрь; лениво курил (возил с собой советские "Мальборо",
самые, как он считал, во всяком случае, пока, лучшие
сигареты в мире; таможенники Франции долго качали головами,
но все-таки пропустили пять блоков, не потребовали уплатить
пошлину); заново вспомнил разговор с Шором; странный
человек, в нем есть что-то от дикой козы, такие же быстрые
глаза и завороженность движений; Степанов часто наблюдал их
в Темном лесу под Ставрополем во время осенней охоты на
кабана.
"Но он крутит, - думал Степанов. - Или не договаривает.
Впрочем, я бы на его месте поступал так же. А может, ставит
капканы? Не все злодеи - патологические уроды; Шелленберг
был красавцем, и глаза у него были грустные, прекрасно
чувствовал музыку, плакал, когда Гейдрих, шеф СД, играл
скрипичные концерты. Шор явно хочет включить меня в их дело
с Грацио, иначе зачем он вспомнил какого-то Цорра? Наш
Лыско интересует его постольку, поскольку... Если господь
воистину сотворил человека, то зачем же он наделил его таким
качеством, как хитрость? Впрочем, хитрость - это ум глупых,
нельзя же всех сделать одинаково умными, тогда мир кончится.
Социальное неравенство дурно, а вот неравенство интеллектов
- вещь, оправданная всей логикой эволюции...
Конечно, ум противоположен хитрости, трусости
противостоит мужество, раскрепощенной деятельности -
леность..."
Степанов посмотрел на часы - прошло уже пятнадцать минут,
Мари все еще не было.
"Нет, все-таки он крутит, замыслил какую-то игру, -
сказал себе Степанов, - а если игра, то это против тебя и
тех, кого ты любишь. Как это в стихотворении? "Я - другое
дерево". Этот Шор - "другое дерево".
Степанов достал из кармана блокнотик, решил записать то,
над чем стоило подумать; ручка, конечно же, не сработала,
"советское - значит, отличное"; если перо золотое, то
резиновый резервуар ни к черту не годен; из прекрасного
материала делаем седла, а не пальто; сколько пишем об этом,
сколько говорим, скорее бы наладить прямую связь: завод -
магазин - покупатель; показатель - прибыль; просто, как
мычание, а поди ж ты...
Он стряхнул ручку, чернила капнули на скатерть, слава
богу, бумажную. Вспомнил сразу же, как некий
командировочный приехал из-за рубежа в середине пятидесятых,
когда нейлон только-только входил в моду, привез подруге
нейлоновую кофточку, купил на "подкожные", с трудом скрытые
от бдительной жены; достал ручку, хотел написать на
открытке: "Любимой - сувенир на память"; ручка, конечно же,
отказала; стряхнул перо, чернила капнули на кофточку;
командировочный в ужасе начал замывать ее мылом; пятно
расплылось, стало огромным; тогда он, ничтоже сумняшеся
("Химии в быту" не было и в помине, много чего тогда не было
из того, что сейчас повсюду; беспамятные мы, прогресса
видеть не умеем), налил в тазик ацетона, опустил туда
кофточку, и от нее остались только пуговицы - растворились
сэкономленные суточные. Незадачливый любовник в ужасе
отправился в туалет, слил ацетон с пуговицами в унитаз,
присел с расстройства на стульчак, закурил, спичку, как и
полагается, бросил тоже в унитаз... Привезли бедолагу в
Склифосовского с обожженным задом и разбитым в кровь лбом.
Степанов, вспомнив это, рассмеялся; он все еще смеялся,
когда пришла Мари.
- Что вы?! - спросила она недоуменно.
- Да так, - ответил он. - Покойный отец учил меня, что в
сложных ситуациях надо настраивать себя на смешное, это как
хороший массаж для нервов, думается чище.
- Слушайте, - сказала Мари, - или я ничего не понимаю,
или он нас втягивает в какое-то темное дело... Но, может
быть, во что я с трудом верю, он честный человек?
Предлагает начать скандал... И он позволил мне объявить вам
об этом в открытую.
- Мне он позволил то же самое... Я готов. А вы?
Мари обернулась к бару, подняла руку, попросила
официанта:
- Пожалуйста, кофе!
- Я уже заказал вам, - сказал Степанов.
- Не надо. Я привыкла платить за себя сама.
- Но у нас это не принято, какой-никакой, но все-таки я
мужчина.
- А я женщина, - отрезала Мари. - У вас это не принято,
там и угощайте, а здесь живите, как живут все.
- Вы что такая жалящая?
- Если ты не ужалишь, тебя ужалят, зачем подставляться?
Словом, я передала Лыско материалы, связанные со слухами -
серьезными слухами - о том, что на бирже кто- то готовит
бум, направленный против Грацио... То есть против
Санчеса...
- Кто такой Санчес?
Мари нахмурилась, закурила, лицо ее ожесточилось.
- Вам действительно незнакомо это имя?
- Действительно незнакомо.
- Полковник Мигель Санчес...
- Ах, это лидер Гариваса?! Мари, у русских только-только
входит в обычай называть одну лишь фамилию, без имени, а
желательно и отчества... Если вы читали наших писателей,
хотя бы Достоевского, то чаще всего он называет героев
полным именем и отчеством - Порфирий Петрович, помните? Или
у Тургенева - Аркадий Николаевич? Национальное мышление,
ничего не попишешь... Конечно, я знаю о полковнике Мигеле
Санчесе.
- Слава богу, иначе я перестала бы вам верить... Не вам,
конечно, а Бреннеру, он ас журналистики, его рекомендация -
это ваша визитная карточка, просто со Степановым я бы не
стала говорить, мало ли Степановых...
Он расправил плечи, надул щеки.
- Дмитрий Степанов - все-таки один...
Мари улыбнулась.
- Это в России, у нас же никто про вас не знает...
- Ну и плохо. - Он уже не шутил, ответил раздраженно: -
Зачем кичиться невежеством? Надо знать хотя бы тех, кого
знают в другой стране.
- Ну, ладно, ну, правы, хватит же! Я хочу сказать вам
совсем другое... Мигель... Полковник Санчес рассказал мне
очень много важного, понимаете? Мы дружны с ним... Но мне
не удалось всего напечатать... По целому ряду причин...
- Каких именно?
- Если я не сказала, значит, не сочла нужным говорить,
неужели не ясно? Так вот, я передала эти материалы Лыско...
В наших левых изданиях печатать нет смысла, это
просто-напросто не заметят, ошельмуют, как коммунистическую
пропаганду и все такое прочее... Лыско глубоко копал... Он
встретился с биржевиками, опросил многих людей, которые
знают дело и умеют чувствовать жареное... Этим и живут...
Вот... Его за это убрали... И материалы похитили... Я же
печатаю без копирки, дура... Все мои материалы были у
него... Да, дура, ну что поделать?! Когда я беседовала с
Грацио, он говорил мне: "Ждите событий, Европа еще скажет
свое слово, и мистер Дигон, хоть он и крепкий старик, на
этот раз проиграет..."
- Ваш папа отказался познакомить меня с его
материалами... Может, вы к нему обратитесь?
Мари смахнула со лба рыжую прядь, глаза ее расширились,
стали прозрачно-зелеными.
- Я теперь не смею к нему обращаться.
- Отчего?
- Оттого, что я дрянь.
- Выпить хотите?
- Нет! Я тогда могу начать утешаться, и это будет, как у
всякой женщины, сладостным, отнюдь не однодневным
процессом... Я у гипнотизера лечилась, нельзя мне пить,
понимаете?
- Не сердитесь, - попросил Степанов. - Не надо сердиться
попусту... У меня есть предложение... Давайте - каждый
по-своему - поищем, что поможет нам лучше понять
происходящее... А завтра встретимся... Хотите, у меня в
отеле? Там славный ресторанчик, можно поужинать и
обменяться новостями. Согласны?
51
Цепь (иллюстрация щ 2)
"Центральное разведывательное управление.
Майклу Вэлшу.
Строго конфиденциально.
Из абсолютно надежных источников получена информация о
том, что Мари Кровс, известная управлению, может иметь
сведения об определенном интересе банковской группы Дигона к
корректировке существующей ныне ситуации в Гаривасе. Как
считают, отец Кровс (Пике) обладает ценными материалами,
связанными с деятельностью корпорации Дигона в Европе.
Можно предполагать, что в сферу интереса Кровс попадет
русский писатель и журналист Степанов.
Резидент Джон Хоф".
18.10.83 (17 часов 09 минут)
"Джону Хофу.
Подумайте, каким образом можно дезавуировать вероятные
выступления М. Кровс и ее русского коллеги Степанова в
плане компрометации Барри С. Дигона. Продумайте
возможность компрометации Кровс и Степанова. Какие у вас
есть подходы к Пиксу (Вернье)?
Майкл Вэлш".
Отправив эту шифротелеграмму, Вэлш спустился в
медицинскую часть, измерил давление, попросил проверить
