Боша. Блок сколотили, армия объединилась с крайне правыми,
обвинение, выдвинутое против Боша, было давно всем знакомо:
"Левый, он отдает страну коммунистам". И законно избранного
лидера сбросил полковник Элиас Весин-и-Весин; сразу же
началась вакханалия расправы. Вашингтон, продолжая
запланированную акцию, картинно разорвал дипломатические
отношения с Санто-Доминго; "демократия прежде всего", как же
иначе; была даже заморожена экономическая и военная помощь;
однако, когда посол Мартин прилетел в Америку и его приняли
в Белом доме, там заметили: "Мы не очень-то хотим, чтобы
Бош вернулся обратно, несмотря ни на что". Мартин ответил с
убежденностью: "Да, это не президент".
Однако факт разрыва дипломатических отношений оказывал на
правых сдерживающее влияние; никто не знал, как будут
развиваться дальше события; народ бурлил, требуя гарантий и
законности.
В Вашингтоне шла торговля между "ястребами" и "голубями";
ЦРУ и Пентагон настаивали на немедленной интервенции; но
государственный департамент считал, что главное - это
выиграть время, внедрить в Санто-Доминго своих людей,
поставить их на ключевые посты; слово было за президентом.
Прозвучали выстрелы в Далласе, ушел Кеннеди, воцарился
Джонсон, и через три недели после похорон он объявил о
восстановлении дипломатических отношений с режимом,
обменявшись добрыми телеграммами с марионеточным президентом
Дональдом Кабралем, правившим страной под охраной армии.
Однако, поскольку Кабраль провозгласил необходимость реформ
- крайне половинчатых, не затрагивающих устоев диктатуры, -
генералы, как наиболее консервативная сила, давно связанная
с ЦРУ и Пентагоном, свергли и его. Началась заваруха;
старые военные не ожидали, что против них поднимутся левые
офицеры из молодых; вопрос возвращения Хуана Боша из ссылки
казался делом часов, не дней даже.
Весин-и-Весин, как наиболее рьяный консерватор (крупный
аграрий, связанный с "Юнайтед фрут"), приказал
бомбардировщикам, полученным от Пентагона, сбросить бомбы на
президентский дворец, где правил "временный президент" Хосе
Молина Уренья; началась гражданская война; посольство США в
Санто-Доминго отправило шифровку с предложением начать
немедленную военную интервенцию; из столицы ответили, что
нужен достаточно аргументированный предлог; за одну лишь
ночь посол США Беннет организовал телеграмму Весин-и-Весина
в Вашингтон о том, что армия не гарантирует жизнь
американских граждан, находящихся в республике; на следующий
день по телевидению выступил президент Джонсон, он сказал,
что правительство Соединенных Штатов информировано военными
властями Доминиканской Республики о том, что американцы,
живущие там, находятся под угрозой. "Поэтому я отдал приказ
министру обороны направить туда войска и обезопасить жизнь
наших сограждан".
Президент не сказал, что во время телефонного разговора с
послом Беннетом слышалась стрельба; дипломат срывающимся
голосом объяснил, что ситуация катастрофическая; стрелял,
впрочем, офицер безопасности ФБР, чтобы создать должный
шумовой эффект; посол Беннет, тайно связанный с корпорацией
Дюпона, получил заверения, что после того, как в
президентский дворец придет нужный человек, он получит
соответствующее количество акций, игра в "опасность" стоила
свеч.
Однако помимо Дюпона в Доминиканской Республике были
заинтересованы концерны Рокфеллера, Дигона, Ролла, Моргана.
Конкуренты знали, что первый раунд выиграли люди Дюпона;
а это не по правилам, каждый должен получить свое.
Началась новая стадия борьбы.
В Санто-Доминго прилетел посол по особым поручениям
Мартин, один из самых железных "хард-лайнеров" (19) человек
с болезненной ненавистью ко всему, что казалось ему
"коммунистическим".
Он был связан с противниками Дюпонов; именно он отвел
кандидатуру Весин-и- Весина, остановившись на Антонио
Имберте, одном из участников покушения на Трухильо; это
вызвало недовольство, ибо Имберт слыл человеком чрезмерных
амбиций и скверного характера. Помимо того, все знали, что
он давно куплен империей Ролла; это не устраивало ни
Рокфеллера, ни Дигона, ни Моргана.
Президент вынужден был считаться с нажимом разных - не по
идейным позициям, но по финансовым и деловым интересам - сил
и отправил в Санто-Доминго своего помощника Макджорджа Банди
и заместителя министра обороны Сайруса Вэнса.
Банди поставил на Сильвестра Антонио Гусмана, крупного
агрария, сотрудничавшего в кабинете Боша; это должно было
устроить левых. Однако Пентагон по-прежнему поддерживал как
Имберта, так и Весина, а не Гусмана.
Банди отозвали в Вашингтон; его ставка на президентство
Гусмана была торпедирована; империи ждали, не называя своих
ставленников; в столице Доминиканской Республики продолжала
литься кровь; в конце концов сошлись на кандидатуре Эктора
Гарсии Годоя, который гарантировал максимальные вложения
капитала всем американским финансовым империям.
Тем не менее игра в президенты продолжалась; все эти
месяцы в храмах гремели колокола по убитым; престиж Северной
Америки катастрофически падал; наступило время ударных
решений; все хотели определенности; что ж, пускай получат
однозначную определенность; так было потом в Чили, так
провели операцию в Уругвае, так завершилось дело в
Сальвадоре, и лишь в Никарагуа ситуация ускользнула из рук;
в Гаривасе подобное допустить нельзя.
Операция, проведенная в Доминиканской Республике, когда
страна оказалась в состоянии хаоса, что дало возможность
монополиям закрепиться там по всем направлениям,
сконструировав такого "президента", который устраивал
большинство китов Уолл-Стрита, стала "опытным полем"; "ходы"
политиков, разведчиков и генералов были записаны, изучены,
спрятаны в сейфы банков и корпораций: жить надо по закону
"аналога"; что ж, "доминиканский аналог" - тема для
размышлений на будущее, Санчеса уберут, остановившись на
оптимальном варианте, выбор есть.
...Накануне Вернье встретился со своим старым приятелем,
который работал на цюрихской валютной бирже; тот знал все;
он уже сделал свои деньги, поэтому позволял себе быть
откровенным с тем, кто просидел с ним на студенческой скамье
пять лет кряду; Вернье достаточно было намека; он сопоставил
данные, известные одному ему, с возможными версиями;
экономика, биржа, финансы и их обращение были для Вернье
раскрытой книгой, он чувствовал этот предмет, как поэт
ощущает слово, его таинство; он четко вычислил, кто стоит за
устремлением повернуть ситуацию в Гаривасе вспять. Он
назовет этих людей Уолл-Стрита, надо только почувствовать
продольные мышцы спины, поверить в их силу, словно в
молодости, нет, в зрелости, когда он тягостно ощущал, как
чернокнижные старухи Элизабет насылают на него свои пассы:
только б он поступил не так, как считал нужным, только б
сделать ему больно и плохо, только б восстановить против
него детей, только б поставить его в такое положение, чтобы
он оставался один, все время один, каждую минуту, секунду,
только б заставить его потерять себя, смириться и перестать
быть тем, кем он родился - швабом Пиксом, Георгом, сыном
Иоганна...
Он поднялся, включил ночник; уже половина третьего.
- Что, милый? - спросила Гала, словно и не спала. -
Тебе дать лекарство?
- Нет, спи.
- Ты хочешь работать?
- Да.
- Сварить кофе?
- Я же говорил тебе, когда я подхожу ночью к столу,
молчи. Ясно? Я попрошу, если мне что-то потребуется.
- Не сердись, милый...
- Спи.
- А можно, я почитаю?
- Тогда иди в другую комнату.
- Здесь я мешаю тебе?
- Да.
- Можно, я тебя поцелую?
- Потом.
Он сел к столу, ощутив, как у него напряглись мышцы
спины. Они сделались сильными, упругими; сейчас я напишу
это, подумал он, сейчас я напишу главу "параллели" и приложу
таблицу с началом моего поиска и анализа колебаний цен на
какао-бобы. И скажу, что Белый дом в течение ближайших
недель начнет интервенцию; морская пехота, "спасение жизней
американцев" и все такое прочее; статьи в купленных ЦРУ
газетах сегодня слово в слово повторяют доминиканское
интермеццо; меняются лишь фамилии и название страны, текст
можно оставлять прежним... Бедная девочка, неужели я не
смогу ей помочь? Маленький мой зеленоглазый козленок,
замученный нашими сварами с Элизабет, не простивший мне
тишину с Гала, как же я люблю тебя, кровь моя, как же горько
мне без тебя, но ведь нужен тебе не я, а Санчес, я обязан
лишь гарантировать исполнение твоих желаний, в этом долг
отцов, только в этом, в чем же еще?!
В девять утра Вернье связался с редакцией в Мадриде.
- Я закончил врезку о Гаривасе для материала об
интервенции в Санто-Доминго, пошлю ее вам "экспрессом",
по-моему, удалась; во всяком случае, я ударил наотмашь...
...В одиннадцать часов к нему позвонили из Гамбурга;
Вернер Хор, шеф финансовой службы концерна, прилетает в
Париж, надо встретить, он относится к тем немцам, которые
иностранных языков не изучали, типичный мекленбуржец.
- Гала, - сказал Вернье, - приготовь обед, побольше мяса,
прилетает один из моих боссов, его надо ублажить.
- Хорошо, милый. Какого мяса купить?
- Ах, ну я не знаю, право! Купи свинины. Или баранины.
- Хорошо, милый, не думай об этом. Я что-нибудь сделаю и
обязательно натушу капусты, он ведь должен, как и все
истинные немцы, любить капусту?
Хор, однако, отказался приехать на обед к "герру Пиксу",
предложил перекусить в баварском ресторане на Елисейских
полях, ему, видите ли, сказали, что там дают настоящий
айсбайн (20) и вообще национальная кухня; в моем возрасте,
добавил он, нельзя ничего менять, кухню тем более.
Официантка, одетая, как и полагается быть одетой в
деревенском ресторанчике под Мюнхеном - белая кофточка с
вышивкой, расклешенная юбочка с кринолином и фартук, -
принесла айсбайн, козий сыр и пенное пиво в больших кружках.
Хор ел хмуро, вяло интересовался распространением
изданий, связанных с вопросами экономики, нефти и финансов
во франкоязычном мире, отвратительно мял салфетки; тонкие
губы финансиста вызывали в Вернье неприязнь, особенно
оттого, что были постоянно сальные, словно бы он так и жил с
куском айсбайна за щекою, тщательно его пережевывая.
От кофе Хор отказался.
- Берегу сердце, герр Пике, и вам рекомендую... Мы
старики, в нашем с вами возрасте за здоровьем надо
следить... Единственно, о чем я молю бога, это о том, чтобы
умереть по-быстрому. Непереносимо лежать с перекошенной
мордой, парализованному... Не находите?
- Я запасся цианистым калием.
- А кто положит его вам в рот? - оживился Хор. -
Сиделка? Ее отправят под суд. Родственники? Они тоже не
захотят встречи с законом. А вы и не доползете до стола,
где храните эту удобную смерть, вы же парализованы, под вас
"утку" будут подкладывать... Но при этом можете обо всем
ясно думать... И вас постоянно, с утра до вечера, будет
обуревать ужас, которым вы ни с кем не сможете поделиться:
деньги кончаются, чем кормить семью, внуков, грядет нищета,
что может быть страшнее? Я пережил нищету, знаю ее гнет. А
вы, герр Пике?
- Тоже.
Хор покачал головою.
- Вы пережили ее молодым, одиноким, это не есть нищета,
это лишь временное неудобство... Трагедия наступающей
нищеты ощутима по-настоящему лишь тем, кто обременен детьми
и внуками... Если, впрочем, он человек, а не мотылек...
Ладно, теперь о деле, герр Пике... Вы очень мало пишете в
здешних изданиях, ваши публикации аморфны, в них нет угодной
концерну позиции... Я уполномочен передать вам просьбу
руководства... Пока это просьба... Пока... Либо вы
определитесь, либо ваш объективизм перестанет нас устраивать
и мы будем вынуждены отказаться от ваших услуг здесь, в
Париже...
- Что не устраивает Гамбург в моих обзорах?
- Плазменность.
- То есть?
- Расплывчатость, внепозиционность, излишнее копание в
деталях... Словом, если вы не дадите несколько обзоров о
положении в Латинской Америке, особенно о начатой
коммунистами вакханалии хаоса в Гаривасе, о подъеме
экономики Сальвадора в свете американской помощи, нам
