- Приготовьте ответ, пожалуйста. По возможности вежливый. Я подпишу
вечером.
Когда Вейцзекер ушел, Риббентроп неожиданно понял, что, как это ни
странно, письмо Чиано может оказаться козырем в его руках против
Розенберга, который предлагал главную ставку на Мачека. Пусть человек
Розенберга ("Как его зовут? Какая-то странная фамилия со славянским или,
скорее, судетским привкусом... Малетке? Да, Малетке") попрыгает в Загребе,
а вместе с ним и Розенберг, когда фюрер будет отчитывать его за неуклюжие
действия, которые могут помешать "искренней и традиционной
германо-итальянской дружбе".
"Веезенмайеру.
Прекратите всяческие контакты с Мачеком - он тряпка, а не
политик. Прекратите контакты и с усташами. Сосредоточьте внимание на
контактах с теми членами партии Мачека, которые связаны с усташами и
в будущем, если предположить примат Павелича, окажутся истинными
союзниками, способными проводить на практике нашу линию, даже если
эта линия будет входить в частичное противоречие с линией дуче. Не
мешайте другим экспертам, присланным из рейха, проводить контакты с
теми, кто их интересует. Ваша группа должна следовать новой
установке: подбор кадров для "вживания" в руководящее ядро новой
Хорватии.
Хайль Гитлер!
Риббентроп".
За несколько часов до получения этой шифровки Веезенмайер изучил
донесение группы Янка Зеппа и его помощников из Герцеговины и Боснии. Фохт
передал Веезенмайеру все то, что его люди успели обобщить в Загребе.
Рапорты Дица и Зонненброка проясняли картину еще больше, если сопоставить
все эти данные с тем, что ежечасно поступало в генеральное консульство
Фрейндта.
Веезенмайер еще до телеграммы Риббентропа понял, что Мачек будет
оттягивать время, ожидая момента, когда ситуация до конца определится.
Следовательно, ставка на Мачека, о которой говорил Розенберг, и миссия
Малетке, направленного для контактов с хорватским лидером непосредственно
внешнеполитическим отделом НСДАП, оказалась битой картой. Веезенмайер
понял это, когда узнал о поездке Мачека в Белград, через час после беседы
с Малетке.
Будь Малетке человеком Гейдриха, а он, Веезенмайер, представлял бы
только МИД, штандартенфюрер долго бы еще размышлял, как ему поступить в
создавшейся ситуации. Однако, поскольку Розенберг, приглашая его на
беседу, ставку на усташей не отвергал категорически, решение пришло к
Веезенмайеру сразу же. Шифровка Риббентропа развязала ему руки для
активных действий. С Мачеком его постигла неудача. Пусть эта неудача будет
виной Малетке. Надо вовремя умыть руки. Важно, чтобы ему, Веезенмайеру,
потом, по прошествии недель, месяцев, лет, не припомнили Мачека: факта
встречи с хорватским лидером не скроешь, как не скроешь и его отъезда в
Белград.
...Веезенмайер встретился с Малетке, пригласив его на обед.
- Я хочу проинформировать вас о новостях, - сказал он. - Со мной
здесь работает несколько человек, а вы один, и только поэтому, мне
кажется, данные, которыми я располагаю, в чем-то объемнее ваших.
- Дорогой Веезенмайер, это очень любезно с вашей стороны.
- Те данные, которые пришли ко мне, позволяют предположить, что
только резкий нажим на Мачека может дать результаты.
- Боюсь, что вы ошибаетесь. Особенно теперь, когда он решился ехать в
Белград. Мне кажется, он войдет в правительство Симовича де-факто. Он едет
не для переговоров, а для сделки.
- Не убежден.
- Моя информация достаточно надежна - в этом вопросе, по крайней
мере.
- Не убежден, - повторил Веезенмайер. - Думаю, он еще до конца не
потерян. Проявите настойчивость. Ударьте кулаком по столу.
- А он укажет мне рукой на дверь. Нет, по-моему, надо, пока не
поздно, переориентироваться на усташей.
"Клюнул, - понял Веезенмайер. - Он клюнул на Павелича. Теперь надо
поточнее и подороже продать идею. Только тогда он поверит. А поверив,
попрет на рожон. Давай, Малетке, загоняй меня в угол. Я буду финтить, а ты
не плошай..."
- Дорогой Малетке, усташей нам не отдаст Муссолини. Я не думою, чтобы
фюрер пошел на конфликт с дуче из-за сферы влияния в Хорватии. Я имел в
свое время кое-какие контакты с усташами. Павелич во все глаза смотрит на
Рим. Какую помощь я или мои сотрудники можем оказать вам?
- Не знаю, как мне благодарить вас, Веезенмайер.
- Может, кто-нибудь из наших - оберштурмбанфюрер Диц, например -
подготовит для вас компрометирующий материал на Мачека?
- Вряд ли это разумно, - задумчиво произнес Малетке, - Может
взвиться. Все-таки он здесь пока хозяин.
- Надолго ли?
- Не важно. Во всяком случае, сейчас он может поднять шум.
- У меня есть возможности локализовать любой шум. "Бей в барабан и не
бойся" - хорошо, если бы эти слова написал не Гейне, а Шиллер, но историю
не исправишь. Рассчитывайте на меня во всем и приходите ко мне в любое
время дня и ночи.
"Пусть продолжает биться лбом в ворота мачековского дома, - думал
Веезенмайер, наблюдая за тем, как официант ставит перед Малетке вазу с
мороженым "ассорти". Здесь имели привычку забывать фруктовый сорт, считая,
что самое главное - это шоколадный и ванильный. - Если он провалится по
всем направлениям, у меня максимальный выигрыш. Штирлиц прав, надо
внедрять как можно больше наших людей с тем, чтобы при формальном
господстве любого здешнего политика реальными хозяевами положения были
мы".
- Мои сотрудники также в вашем распоряжении, - добавил Веезенмайер.
- Наверное, только национал-социализм отличается таким искренним
товариществом, - сказал Малетке, доедая мороженое.
- Вы правы. Только поэтому мы идем от победы к победе. Еще
мороженого?
- Нет, благодарю.
- Рейхслейтер ориентировал вас на борьбу за Мачека до конца? -
спросил Веезенмайер.
- Да.
- Вы решили начать работу с усташами, исходя из той ситуации, которая
здесь сложилась сейчас?
- Да, - ответил Малетке. - Это моя инициатива.
- Рискованно. Я опасаюсь за вас. Это могут неверно понять в Берлине.
- В конце концов любая работа лучше бездействия. Но теперь, когда вы
будете помогать мне, я конечно же продолжу атаку на Мачека. А ваша задача
здесь?
- Общий комплекс. МИД интересует ситуация в целом.
- Их не интересуют усташи? - рассеянно спросил Малетке.
"Клюнул, - снова отметил Веезенмайер. - У него есть свои информаторы,
он знал о моих связях с Грацем. Он клюнул на усташей".
- Усташи, конечно, тоже. Если хотите, я сведу вас с их
представителями.
- Такой просьбой я не вправе затруднять вас. Это я смогу в крайнем
случае организовать и сам.
- Ну, какая ерунда! Я попрошу моего сотрудника Штирлица свести вас с
надежными людьми.
Малетке ждал чего угодно, но только не этого. Он понимал, что в
Хорватии есть две силы, на которые рейх мог бы опереться: Мачек, согласись
он пойти за Берлином, и усташи, если Мачек откажется пойти за Берлином
бескомпромиссно и слепо. То, что Веезенмайер настойчиво советовал
продолжать работу с Мачеком, было понятно Малетке - тот ставил под удар
конкурента. Но то, что Веезенмайер согласен отдать ему и вторую возможную
силу, этого Малетке не ожидал и поэтому за кофе, которое подали после
мороженого, смотрел на Веезенмайера потеплевшими глазами, только сейчас
заметив, какое открытое и благородное лицо у его товарища по совместной
борьбе за идеалы национал-социализма.
- Где Штирлиц? - спросил Веезенмайер Фохта, проводив Малетке. - Он
мне срочно нужен.
- На встрече. По-моему, вне Загреба.
- Кто разрешил ему покидать Загреб?
- Указание из Берлина.
- От кого?
- От Гейдриха.
- У него есть высокий покровитель, у этого Штирлица, не правда ли,
Фохт? Сразу же, как вернется, ко мне! И не один, а с полковником Везичем.
Хорошо, если Штирлиц будет у меня к пяти часам, а не к ужину, как мы
уговаривались.
...Выжимая максимум мощности из мотора консульского "мерседеса",
Штирлиц гнал из Сараево в Загреб, понимая, что на встречу с Везичем он
опоздал и что в городе за время его отсутствия могло случиться такое, к
чему он не был готов. И надо будет начинать все сызнова, и это н о в о е
будет развиваться по законам иного темпа, в иных параметрах; словом, это
будет уже совсем другое, и к нему предстоит подстраиваться, а не подгонять
его, как девять часов назад в Загребе, под свой ритм и замысел.
Не отрываясь взглядом от крутого серпантина дороги, Штирлиц думал о
том, что всякого рода пересеченность взаимосвязанных случайностей влияет
на человеческие судьбы, а порой и на судьбы государств таким образом, что
нет-нет да и появляется вновь гипотеза о заданной изначальности земного
бытия, о существовании некоего фатума, говоря иначе, рока, определяющего
все и вся на планете, включая тайну рождения личности и закономерность
гибели ее в то или иное мгновение, угодное некоей раз и навсегда
составленной программе.
Если принять эту гипотезу безоговорочно, то, видимо, страдания
л и ч н о с т е й могли быть уменьшены, а то и вовсе сведены к минимуму:
вопрос здесь во времени, ибо если воспитатели человечества взяли бы
гипотезу за истину и посвятили пару столетий ее канонизации, тогда всякая
боль, обида, гнев, ревность, несправедливость, бедность, смерть друга,
голод детей принимались бы людьми как необходимость, сопутствующая
развитию, противиться которой, а уж тем более бороться с ней - занятие
пустое и смехотворное.
История человеческих верований, к счастью, оказалась неподвластной
развитию религий, материализованных как в личностях святых, которые несли
свой крест, так и в именах отцов церкви, считавших страдание проявлением
божественного начала в человеке и посему с легкостью отправлявших на
костры и в темницы всех тех, кто мыслил инако, кто хотел считать м и р
своей собственностью, а з н а н и е той счастливой отличительной
особенностью, которая позволила человеку приручить коня и добыть огонь.
Наивно утверждать абсолютный примат добра или зла, существующих на
земле, считал Штирлиц. Развитие - это постоянная борьба двух этих начал,
будь то старое или новое, доброе или злое, умное или глупое: дурак не
поумнеет, старик не сделается юношей, а кроткий ангел не превратится в
палача.
Видимо, лишь точное определение человеком своего истинного места в
этом постоянном противоборстве может - в конечном итоге - объяснить и
оправдать смысл его существования.
Если отказаться от заманчивой, успокоительной и расслабляющей
гипотезы, позволяющей считать прогресс запрограммированной системой
взаимодействия случайностей, и остановиться на том, что развитие - есть
форма борьбы противоположностей, тогда поступки человека, направленные на
защиту идей, служению которым он себя посвятил, обретают совершенно иной
смысл и даже частный проигрыш так или иначе обернется конечным выигрышем,
поскольку суммарное значение п о с т у п к о в д о б р а рано или поздно
обретет смысл к а ч е с т в е н н о г о абсолюта в извечном сражении с
п о с т у п к а м и з л а.
Выбирая свой путь, Штирлиц - тогда и не Штирлиц вовсе, и не Исаев, и
не Юстас, а Всеволод Владимиров - определил своим главным врагом
венценосную дикость и жандармское варварство. Он не закрывал глаза на то
