шофер отвезет вас туда. И потом, наверное, ваши секретари уже ищут вас. Вы
не сказали им, что едете сюда?
- Я не обязан им докладываться.
- Не врите. Не вы их хозяин, а они ваши хозяева. Что вы без них
можете? Они вам пишут тексты выступлений, пока вы тут пьете. Они вам
рассказывают обо всех изменениях на бирже и расшифровывают телеграммы от
папы. Теперь чем выше тип, тем он больше подчинен шушере вроде меня. Вы
без нас ни черта не можете. Сами настроили заводов, а теперь не можете с
ними справиться. Но вы остаетесь в истории, а нас, ее истинных творцов,
забывают через день после смерти.
- Хотите, я вас поцелую?
- Конечно, не хочу. А зачем, собственно, вам меня целовать?
- Чтобы вы не обиделись, когда я пошлю вас к черту.
- Не надо посылать меня к черту, Ганс. Я должен сопровождать вас, а
без моего китайского ваши секретари не поймут ни слова. Они учили
китайский в Киле, а я в Сингапуре и Кантоне. Вам понравился Сингапур? Или
Тайбэй интересней? Не смотрите, не смотрите, японка в зал не выходит... Я
же говорю - она не шлюха... А вот сейчас я поеду к настоящим шлюхам.
Хотите? Тут есть пара славных камбоджиек. Они на втором месте после
вьетнамок в Азии. Едем?
- Нет. Спасибо.
- Почему? Боитесь, что заснимут на пленку и потребуют денег? Вы для
этого слишком независимый человек... Вы ж не мелкий шпион... Вас не надо
перевербовывать. Будьте здоровы! Пейте же, мне одному при вас не положено.
А то хотите, здесь есть один великолепный клуб: моряки, сделавшие себе
операции, чтобы стать женщинами.
- Я могу сблевать, Роберт...
- Ну и что? Подотрут. Только на танцплощадке не блюйте - кто-нибудь
поскользнется, и вам намоют рожу.
- Слушайте, идите к черту...
- Иду, мой господин, иду... Между прочим, настоящий черт похож на
Фернанделя... Такой же добрый...
Когда Роберт уехал, Дорнброк выпил еще два тройных виски, долго
говорил с кем-то, потом дрался, но очень вяло - так же, как и его
противник, целовался с барменом, плакал, когда в кабаре стало пусто, и не
помнил, как заснул. Он, наверное, спал долго, потому что, когда проснулся,
в окнах уже родился тяжелый рассвет. Он сначала увидел этот рассвет в
окнах, а потом увидел у себя под глазом чьи-то пальцы, почувствовал, как
тепло ему лежать на ладони - маленькой, мягкой и крепкой.
Он поднял голову: напротив него сидела Исии.
В серых рассветных сумерках в пустом кабаре лицо ее было совсем
другим: пепельным, с синими тенями под глазами и таким красивым, что Ганс
сразу же вспомнил Суламифь.
- Зачем вы мне вчера так говорили?
- Я позволяю себе делать то, что хочу... Нам так мало отпущено, да
еще делать то, что противно твоему существу... Ложь противна нашему
существу.
- А делать больно - это приятно вашему существу? - Ганс поднялся. -
Тут выпить нечего?
- Можно взять с полки. Бармен ушел спать, я просила его не будить
вас. Вы так сладко спали...
Он взял с полки бутылку виски, налил себе и выпил.
- Кто вам рассказал обо мне?
Она пожала плечами, ничего не ответила, только вздохнула.
- Выпейте.
- Я не пью.
- Почему? Я не стану тащить вас к себе.
- Я понимаю. Просто мне нельзя пить.
- Почему? Надо пить. Всем. Особенно в тропиках.
- Вы, вероятно, не англичанин? У вас очень заметный акцент.
- Я немец.
- Я только два раза видела немцев. В Таиланде и Сайгоне. Они на вас
непохожи: такие шумные...
- Вы знаете, как тяжело и не нужно жить, если тебя никто не любит? -
спросил он неожиданно для себя и испугался.
Она тихо улыбнулась:
- Не пугайтесь... Это я заставила вас сказать так... Вы же не
собирались говорить этого. Это у вас было на самом донышке, вы даже не
знали, что в вас живут эти слова... А они в вас живут, иначе бы вы их не
сказали...
- Зачем вы просили меня сказать это?
Она пожала плечами:
- Не знаю...
- Тогда вы хуже, чем уличная шлюха! Ясно?! - он рассвирепел. - Зачем
вы заставили меня сказать вам это? Зачем?!
- Бедный вы мой... Я и сама не знаю, зачем я заставила вас сказать
это... Простите меня...
4
Доктор Ваггер, друг прокурора Берга, заехал за Люсом в <Гренаду> в
восемь часов.
- Читайте этот документ, - сказал Ваггер, резко взяв с места на
второй скорости, - сейчас я вам не могу его передать, я его отправлю на
ваш адрес в Европу с моим верным товарищем. А пока запомните детали, вам
это пригодится. Свет не включайте, не надо... Нагнитесь к щитку - так вам
будет виднее... Куда вас отвезти?
- В университетский клуб, - ответил Люс и развернул хрустящие
странички, переснятые на копировальной машине...
<56/19-5. Гонконг. По шифру председателя. Совершенно секретно.
Р. Аусбург - Ф. Дорнброку, Бауэру.
Встреча с руководителями пекинских и гонконгских финансистов
состоялась сегодня, в 10.00 по токийскому времени. Присутствовал
председатель наблюдательного совета концерна <Лим лимитед> и <Чайна
бэнкинг корпорейшн> мистер Лим и два неизвестных мне господина в
полувоенной форме. Судя по поведению мистера Лима, он в данном случае
был лицом, подчиненным этим двум господам. Один из них, лет тридцати
восьми (фото, сделанное с помощью микрокамеры, прилагаю), был
отрекомендован мистером Лимом как генерал авиации. (Поскольку полный
отчет о беседе уже отправлен с нашим самолетом, я не останавливаюсь
на деталях, с тем чтобы сосредоточиться на главном событии
переговоров). Генерал начал беседу после вступительного слова мистера
Лима, который заявил, что <Дорнброк К. Г.> готов в самый короткий
срок вторично провести монтаж и испытание Н-бомбы, а затем приступить
к опробыванию средств доставки и управления. Генерал, выразив
удовлетворение сотрудничеством, отметил, что наш концерн точно
выполнил взятые на себя обязательства, однако, как мы и предполагали,
он добавил, что его не может далее устраивать положение, при котором
всего лишь трое ученых из Гонконга и Пекина принимают участие в
теоретической разработке и математических расчетах, в то время как с
нашей стороны работает двадцать девять специалистов. Я рассчитывал,
что г-н Дорнброк-сын внесет то компромиссное предложение, которое
было санкционировано группой Н в совете наблюдателей нашего концерна.
(Я был убежден после встреч с м-ром Лимом, что наше компромиссное
предложение о расширении количества ученых в разработке и расчетах
Н-оружия с трех до одиннадцати человек устроит наших контрагентов при
условии, что мы передадим две бомбы из пяти, которые предполагается
произвести в следующем году, в распоряжение лиц, стоящих в Гонконге и
Пекине за министром Лимом, для охраны своих национальных границ в
случае вторжения противника.) Однако неожиданно для меня и для м-ра
Лима, сносившегося накануне с д-ром Бауэром, г-н Дорнброк-сын
отказался подписать протокол, который бы давал санкцию на увеличение
количества ученых в совместной работе над Н-оружием. Генерал задал
вопрос: <Является ли эта точка зрения личным мнением г-на Дорнброка,
или же это мнение большинства членов наблюдательного совета
концерна?> Г-н Дорнброк в резкой форме ответил, что <наш концерн
является семейным концерном и мнение большинства утверждается или
опротестовывается отцом. Впрочем, без моего согласия, - добавил он, -
окончательное решение любого вопроса невозможно>. Генерал поставил
вопрос в иной плоскости. <Следовательно, - заметил он, - дальнейшее
продолжение переговоров вам представляется нецелесообразным?> Я ждал,
что Дорнброк-сын решится на проведение оправданно жесткого курса - по
всему было видно, что генерал согласится на наш приоритет в
дальнейших теоретических поисках и вопрос будет стоять лишь о
передаче финансистам Гонконга и Пекина двух или трех бомб. Однако г-н
Дорнброк-сын ответил в том смысле, что дальнейшие переговоры
бесполезны. Собеседники были явно обескуражены таким поворотом
событий, неожиданным как для меня, так и для м-ра Лима, поставленного
в крайне затруднительное положение. Таким образом, переговоры
прерваны, и ответственность за срыв переговоров лежит на нашей
стороне. Мы будем вынуждены удовлетворить все претензии по
неустойкам, которые предъявят нам м-р Лим и те господа, с которыми он
сотрудничает. Жду указаний.
15 часов 52 минуты. Аусбург>.
Ваггер высадил Люса за два квартала до университетского клуба.
- Присмотритесь к Уолтер-Брайтону, - посоветовал Ваггер, - вы с ним
все время пикируетесь, а старик совсем не так уж плох. Звоните завтра,
быть может, придут известия для вас...
5
Люс взглянул на часы, вспомнив о встрече с Хоа. Он засиделся в
университетском клубе профессоров. Все-таки Уолтер-Брайтон был надоедливым
собеседником.
Ваггер привез Люса в клуб потому, что Ганс Дорнброк дважды был здесь.
Спрашивать о Дорнброке в открытую Люс не хотел. Он вообще никому, кроме
Ваггера, не говорил о цели своей поездки. <Отдыхаю, смотрю мир, я раньше
не был в Азии, это восхитительно - какой резервуар людских и промышленных
мощностей; да, контрасты поражают, здесь бы снимать ленты о колониализме -
не нужны декорации, картина могла бы получиться отменной, обязательно
черно-белой, поскольку противоречия разительны, а сшибка добра и зла
яростна - только черно-белое кино, только!> Он исподволь подходил к
интересующему его вопросу, после долгих часов бесполезных, как ему
казалось, словопрений. Порой Люс выключался, особенно если собеседник был
нуден и неинтересен; Люс лишь кивал головой, а сам анализировал те факты,
которые ему удавалось собрать за день. Пока что с фактами дело обстояло
плохо. Он пошел на риск: попросил Джейн узнать у своих приятелей, как
здесь проводил время Дорнброк. Он поначалу не хотел этого делать, но
Ваггер ему сказал что женщина эта странная, но честная, он имел
возможность дважды убедиться в ее порядочности. <Не обращайте внимания на
ее мужа. Он шпион, но кто сказал, что жена шпиона тоже из породы ищеек?
Она не общается с ним, что-то у них неладно. Она им тяготится, Люс. Я не
думаю, что дядя Сэм приставил ее к вам. Он вами, конечно, интересуется,
вездесущий дядя Сэм, но только, мне кажется, она ему не служит. Мне было
бы обидно ошибиться...>
Люс закурил и заставил себя вернуться к беседе: профессор
Уолтер-Брайтон продолжал свой часовой монолог о функциональной роли
закономерности в истории прогресса.
- Профессор, не надо гневить бога! - Люс поморщился. - О какой
закономерности вы говорите?! Неужели прошлая война была закономерна? Или
то, что сейчас делается во Вьетнаме? Неужели закономерны нацисты у меня
дома? Неужели голод, фашизм, дикость, бомбежки угодны закономерности,
запрограммированной - через наши гены - неким высшим разумом?!
Уолтер-Брайтон попросил себе еще стакан пива, отхлебнул глоток и
сказал:
- Наше с вами мышление разнится в способе, но едино в выводе. Мы идем
разными путями к единственно верному доказательству, закрепленному
формулой. Я готов подстроиться к вашему способу мышления. Более того, я
разовью этот ваш способ... Видите, я не называю методом то, что обязан
называть методом, а, подстраиваясь к вам с самого начала, называю это
