появился; действительно растворились в воздухе.
Лишь через три часа военная контрразведка смогла нащупать нить, узнав
о звонке генерала Падильи. Однако в это время машина адвоката Личу,
миновав Ла-Чореру Пенономе, Нату и Агуадульсе, уже свернула на проселок и
остановилась около Читры - модерновые хижины на берегу океана, песчаный
пляж, бары под лианами, "Каса Педро".
Во время гонки по шоссе в Читре (отсюда не более ста километров до
Коста-Рики, "переход через Месанью обговорен, там ждет машина марки
"линкольн", через десять часов будете в Манагуа") Личу, крепкий мулат в
очках, что еще больше подчеркивало его спортивность, - бывают такие лица,
которых очки в роговой оправе делают устремленно-агрессивными, - глотая
слова, быстро объяснял ситуацию:
- Конечно, этого Франца было найти не просто! Первые два часа я был в
отчаяньи! Потом решил посмотреть испанские имена, - и вот он, тепленький!
Кстати, на границе с Колумбией, в горах, живет еще один никарагуанский
немец, Альберт Петерс... Работает на кофейной плантации. Агроном у
Санчеса-и-Масторги. За год они сделались самыми надежными поставщиками
кофе, очень удобно пакуют - с фамилией, телефоном и адресом. Многие
рестораны Панамы делают им заказы на год вперед. Растущий бизнес. Этот
немец вытащил плантации из полнейшего запустения. Думаю, войдет в
компаньоны. Масторга любит гулять в столице. У него там какая-то
американка. Сговорятся, видимо, на треть. Значит, через пару лет немец
сколотит полмиллиона баков. Великая нация. Никто не умеет так работать,
как они...
- Брокман здесь давно? - спросил Роумэн, дождавшись, пока Личу полез
за сигаретой и начал ее прикуривать, иначе в разговор влезть было
совершенно невозможно. - Почему он не пристроился на кофейные плантации?
Он же большой мастер этого дела, к тому же специалист по лесу, хороший
коммерсант.
- Послушайте, Макс, - ответил Личу, - не слишком ли многого вы от
меня хотите?
- Сколько отсюда миль до этого самого Петерса? - задумчиво
поинтересовался Роумэн.
- Много. Это другая сторона государства. Да и потом я не возьмусь
доставить вас туда. Придется стрелять. Наверняка, дороги уже перекрывают.
Мы с вами хорошо проскочили. У нас ведь, пока не дозвонятся до главного,
палец о палец никто не ударит, на кой черт, еще не угодишь, голову
снесут... Слава богу, американцы научили нас консультировать у юриста
каждый шаг, стало чуть меньше произвола, а ведь раньше каждый алькальд в
самом завалящем городишке мог делать все, что ему заблагорассудится! Все,
понимаете, абсолютно все! В Агуадульсе местный алькальд издал приказ,
запрещающий проезд повозок по городу. За нарушение - штраф. При повторном
- арест. Люди спросили: "А на чем же привозить кирпичи на строящиеся
здания?" А он ответил: "Это ваша забота. Повозки - прошлый век, неопрятно
и остается навоз на улицах. Я хочу воспитывать молодое поколение горожан в
духе культуры и преклонения перед прекрасным". Честно-то говоря, хозяева
повозок не уплатили ему сколько надо, а заработок у алькальдов грошовый,
живут на п о д н о ш е н и я, тоже можно понять... Для того, чтобы жить
сносно, в его руках только одно оружие - запретить другим все, что только
можно. А можно - все... Во время выборов - он знал, что им недовольны, -
его люди обошли всех тех кто допущен до голосования, и предупредили:
"Будешь заходить в кабинку - изуродуем и сожжем дом. Голосуй, не заходя за
бархат! Чтоб все было на виду"...
- Крепкий парень, - заметил Гуарази. - И чем же кончилось?
Личу пожал плечами:
- Девяносто семь процентов проголосовали за него чем еще это может
кончиться?
- Но повозки ездят по городу, - заметил Роумэн. - И немало.
- Так этого алькальда пришлось нейтрализовать, - ответил Личу. -
Все-таки если самоуправство граничит с идиотизмом, приходится принимать
волевые решения. Нельзя же до такой степени компрометировать институт
государственной власти... Тем более, об этом узнали американцы, расписали
в своей прессе, неприятно, согласитесь...
- Хорошо, - Роумэн достал свои совершенно искрошившиеся "Лаки
страйк", - а вы не смогли бы навестить Петерса, скажем, завтра? После
того, как мы сегодня уйдем в Коста-Рику?
- И что? - поинтересовался Личу, аккуратно глянув на Гуарази.
- И получить от него иск к президенту Сомосе по поводу плантаций,
домов, аптек, принадлежавших ему вплоть до того дня, когда он был
арестован, а затем выслан в Штаты для заключения под стражу... Дело в том,
что брат Петерса, социал-демократ, погиб в Освенциме...
- Где? - не понял Личу. - Где он погиб?
- В Освенциме, - повторил Роумэн. - Это лагерь, где гитлеровцы резали
людей для проведения экспериментальных медицинских исследований. Резали,
кстати без наркоза, чтобы определить наиболее явные болевые точки... Это
лагерь смерти... Они там сожгли что-то около двух миллионов людей...
- Сколько?! - Личу даже выронил сигарету изо рта, резко притормозил,
взял ее с кремовых чесучевых брюк, выбросил в окно. - Два миллиона?! Так
это больше чем вся Панама...
- Он говорит правду, - тихо заметил Гуарази. - Так было.
- Так вот, - продолжил Роумэн, положив руку на плечо Гуарази; тот
замер, однако ладонь не сбросил (молодец, Пепе, подумал Роумэн, мы еще
поговорим с тобой, у нас есть время, можно о многом поговорить, особенно
если ты не смахиваешь мою руку и это видят "первый" и "второй"; как можно
за весь день не произнести ни одного слова, фантасмагория какая-то!). -
Так вот, - повторил Роумэн, - если бы вы завтра выслали экспресс-почтой в
Манагуа иск Петерса к Сомосе, - диктатор забрал все плантации немцев себе,
лично себе, он и войну-то объявил Гитлеру, чтобы завладеть лучшими
плантациями страны, до десятого декабря сорок первого года он держал на
стене кабинета портрет фюрера с дарственной надписью, - тогда мы получим
лишний козырь...
- Если я отправлю вам хоть что-нибудь экспресс-почтой, - ответил
Личу, - то этот пакет получит ваш сын... Это еще оптимальный вариант,
скорее всего на почте придется доказывать родство вашей внучке... Здесь
почта работает, как в прошлом веке... Телеграмма устроит?
Роумэн спросил Гуарази:
- Как вы считаете, Дик?
- Не знаю. Личу, на Сомосу это может произвести впечатление?
- По-моему, вас четверых шлепнут его гвардейцы в тот же миг, как
только вы поднимете разговор о немецкой собственности, ставшей ныне
богатством его семьи... Если это действительно так... Я, конечно, не знаю,
может, у вас, - он кивнул на Гуарази, - есть в Манагуа сильные контакты,
но мне кажется, что я обслуживаю четыре трупа, - вполне милые парни, но
доживаете вы последние часы, жаль.
Роумэн подошел к метрдотелю и сказал, что его друзья хотели бы взять
столик, который обслуживает голубоглазый официант.
- Конечно, конечно, - ответил тот, - эй, Франсиско! Сеньоры хотят,
чтобы ты обслужил их! Быстренько приготовь столик!
- Да, да, - угодливо ответил Брокман. - Сию минуту, сеньоры... Я с
радостью угощу вас самой прекрасной пищей нашего чудного "Каса Педро".
Когда он накрыл стол белоснежной скатертью, стремительно расставил
приборы и приготовился слушать заказ Роумэна, адвокат Личу тихонько
сказал:
- Франсиско, если вы действительно тот Франц Брокман, что приехал
сюда после войны с севера, то знайте: эти господа отправляются в Манагуа,
чтобы вернуть немецкую собственность ее прежним владельцам.
Бокал выпал из рук официанта, сверкнув мертвенно-голубыми осколками;
старик закрыл глаза, достал из кармана пилюльку и бросил ее под язык.
- Простите, сеньоры, - сказал он. - Немного шалит сердце... Я должен
подать десерт моим британским гостям... Потом я с радостью отвечу на все
ваши вопросы. Но вы не из полиции? Я ведь заполнил все формуляры и въехал
сюда по разрешению североамериканских властей...
- Сеньор Брокман, мы представляем интересы тех честных немцев, не
связанных с нацистами, которые пали жертвами преступных клик, - отчеканил
Роумэн. - Поскольку у нас мало времени, я попрошу мэтра подменить вас,
пусть десерт британцам принесет он сам, а вас мы приглашаем пообедать
вместе с нами, не возражаете?
- Но... Благодарю вас... Но это не принято... И потом я не одет, как
это положено для ресторана...
Роумэн снял через голову рубашку, остался в майке, улыбнулся:
- Вот мы и уравнялись в костюмах... "Первый", пожалуйста,
урегулируйте вопрос о подмене сеньора Брокмана.
Парень не пошевелился, словно бы не слышал Роумэна.
- Обращаться надо ко мне, - заметил Гуарази, - он выполняет лишь мои
указания... Иди и договорись, - сказал он небритому. - Сделай это
тактично, дай мэтру десять долларов, извинись, объясни, что мы
торопимся...
Через минуту мэтр начал сам обпархивать британцев; Брокман опасливо
снял свою белую куртку, не зная, что с ней делать; Роумэн взял ее у него
из рук, повесил на спинку стула и обратился к собравшимся:
- Сначала, как полагается у нас, "гринго", - "хайбол". Потом - мясо,
а на десерт - фрукты. Принято, сеньоры?
- Я бы не рекомендовал брать мясо, - понизив голос, сказал Брокман. -
У нас нет своих коров, туши везут из Давида, по жаре... А рыбу мы ловим
сами... Она воистину прекрасна, а цена значительно дешевле.
Гуарази посмотрел на Брокмана; его глаза - как и в Мадриде, когда он
не отрывал глаз от Кристы, - были полны скорби.
Когда мэтр подбежал к столу, Роумэн поблагодарил его за любезность,
сделал заказ, заметив:
- Сеньор Брокман, видимо, в ближайшее время получит наследство, так
что дружите с ним. Всегда надо дружить с тем, за кем будущее...
- О, мы старые друзья с сеньором Брокманом, - ответил мэтр. - Я рад,
что вы привезли ему столь приятную новость... По случаю такой приятной
новости хочу угостить вас, сеньоры, бутылкой настоящей "мендосы". Это не
подделка, действительно, из Аргентины...
- Подделка, - дождавшись, когда мэтр отошел, шепнул Брокман. - Здесь
нет настоящей "мендосы". Лучше пейте местное вино, оно прекрасно... Это
американцы приучили здешних людей преклоняться перед иностранным... Янки,
словно дети, - больше всего ценят чужое, хотя свое у них в десять раз
лучше.
- "Кьянти" здесь нет, - заметил Гуарази. - Так что меня вино не
интересует. Мистер Брокман, мы приехали, чтобы составить ваш иск к
президенту Никарагуа Сомосе. С успеха мы берем двадцать процентов. У вас
было что-то около двухсот тысяч долларов в банке, не считая плантаций и
домов. Вы согласны уплатить пятьдесят тысяч баков, если мы добьемся у
Сомосы возвращения хотя бы части ваших плантаций и какого-нибудь из ваших
домов на берегу или в столице?
- Я готов отдать половину того, что вы сможете мне вернуть, -
сглотнув комок в горле, ответил старик. - Я мечтаю вернуться туда... Но
ведь теперь немцы стали изгоями... Сомоса не пускает нас в страну...
- Что с вами случилось седьмого декабря сорок первого года, когда
Сомоса снял со стены портрет Гитлера и объявил войну рейху? - спросил
Роумэн.
- В ту же ночь мы все - и те, кто состоял в нацистской партии, и те,
которые считали себя никарагуанцами, - были арестованы. Нас отвезли в
тюрьму "Ормигуэро" и концлагерь "Куинта Эйтцен", - сейчас, говорят, это
вилла Луиса Сомосы... Как нас били, как морили голодом, об этом не хочу
вспоминать... Кто-то из наших, уцелевших от ареста, отправил письмо
американскому послу с просьбой освободить стариков, женщин и детей...
