говорил лучше, чем по-английски) и предложил ему слетать в Вену, в
штаб-квартиру ИТТ, которую возглавлял Роберт Воглер, работавший во время
войны в американской разведке.
Москва знала, что Сандерс был капитаном британской секретной службы.
Именно этот человек и проводил Бэна и Воглера до венгерской границы, когда
те отправились в Будапешт для того, чтобы поставить "дымовую завесу",
которая не могла не насторожить русских. Именно он постоянно звонил к ним
из Вены и вел весьма двусмысленные разговоры, полагая, что такого рода
контакты зубров ИТТ вполне могут быть контролируемы, ибо Бэн нигде и
никогда не скрывал своего негативного отношения к коммунистам, пришедшим к
власти в Будапеште.
Бэн часто вспоминал слова Даллеса: "Вы - начните, пусть дядя Джо
продолжает; спровоцировать нужное нам действие порой значит больше, чем
выигранное сражение; в битве мы теряем своих солдат; в том, что следует
затем, когда расцвела ядовитая роза подозрительности, потери несет
противник".
Он дивился математической точности Даллеса: прибыл в Будапешт в те
дни, когда коммунистическая пресса начала комментировать статью Джона
Фостера Даллеса в "Лайфе". Он сразу же почувствовал, что на удар,
нанесенный Вашингтоном самим фактом его прилета, здесь сумеют ответить.
Вопрос заключался лишь в том: когда и каким образом?
"САМОЕ ГЛАВНОЕ - ЭТО ПЛАН" (Асунсьон, ноябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________
Роумэн недоумевал: второй день он приходил на главную почту
Асунсьона, но Брунна (все-таки "Брунн" к Штирлицу п р и л и п; есть имена,
которые ложатся на человека даже лучше, чем то, под которым он жил раньше)
не было.
Разболтанный "Фордик", который Роумэн взял в посольстве (уехал
экономический советник, автомобиль стоял безнадзорный около его дома со
спущенным передним скатом), заводился с трудом, мотор, содрогаясь, ноюще
стонал, словно страдал хроническим запором. Роумэн с тревогой смотрел на
приборный щиток: стрелки давления масла в двигателе то и дело зашкаливало.
Как можно успевать по делам, связанным с экономическими вопросами, на
таком драндулете?! Ну и советник, ну и работничек, а в неудачах, конечно,
винит красных; на себя бы оборотился, в таком "Форде" только на похороны
ездить, а не дела вертеть.
- За вами смотрят, - услышал он тихий голос, - оторвитесь и поезжайте
на индейский рынок, я там вас найду...
Роумэн не сразу поднял голову от щитка, узнав голос Брунна,
почувствовал, как ухнуло сердце, словно пришел на свидание к женщине.
Отсчитав про себя "семь" (красивая цифра - при лебединой грации в ней еще
сокрыта некая особая надежность), посмотрел на улицу: сумасшествие
какое-то, никого нет. А почему он должен был идти вперед? Удивился своей
заторможенности, перевел взгляд на зеркальце: изящно одетый мужчина в
легком сером костюме неторопливо шел через дорогу, обогнув машину, -
Штирлиц.
"Кто за мной смотрит, - недоумевал Роумэн. - Не может этого быть.
Если даже и смотрят, то за ним, поскольку в самолете с ним случилось нечто
серьезное; да, но он сказал, что смотрят за мной, - странно".
Мотор, наконец, с х в а т и л. Роумэн нажал на акселератор, тронув
"Форд" так, что заскрипели покрышки и образовалось легкое голубоватое
облачко, повисшее за машиной; оно висело в воздухе, словно грозовые облака
в небе, пока Роумэн не завернул за угол. "Х в о с т а" не было.
Он притормозил машину. "Ну, давайте, мальчики, - подумал Роумэн, - я
подожду вас, пристраивайтесь". Улица была по-прежнему пустынной, лишь
проехали два красиво расписанных экипажа. "Типично испанский стиль, девять
тысяч миль от Севильи, а поди ж ты, что значит конкистадорство".
Если за мной смотрят, "хвост" должен быть непременно, они же не знают
ни того человека, с кем я должен встретиться, ни того места, где назначен
контакт. Хорошо, а если они знают и Брунна, и то место, где мы увидимся?
Они подхватят нас там. Но от кого они могут узнать место встречи? От
Брунна?"
Асунсьон был мало похож на столицу, разве что самый центр, несущий в
себе неистребимые следы испанского стиля: громадное здание почты, столь же
помпезный, с громадными колоннами парламент, несколько домов, построенных
в конце тридцатых годов, - вот и все. Остальной город - особняки,
утопающие в зелени за высокими металлическими заборами, и лачуги индейцев
- этих куда больше. А уж окраины сплошь состояли из развалюг, сколоченных
из листов старой фанеры, картона и тоненьких щепочек; ни водопровода, ни
электричества; смрад, мухи, голые детишки, играющие в пыли; коленные
чашечки распухли, ручонки тоненькие - рахит.
Рынок, который здесь называли индейским, примыкал к старому
м е р к а д о'; продавали лекарственные травы, чай матэ, листья и зеленые
катышки коки - положишь под язык, прибавится силы, можешь легко одолеть
подъем в гору; торговцы, привозившие сюда этот полунаркотик из Перу, знали
в нем толк, торговля шла бойко, не зря "гринго" делают из этих листьев
кока-колу, они денег на ветер не бросают. Продавали здесь глиняные
статуэтки, как правило, Сан Мартин на коне в сомбреро и пончо, заброшенным
за спину, Симон Боливар возле стяга, раскрашенного желто-голубой краской;
солнце похоже на лицо индейца, такое же скуластое, крепко скроенное, и
глаза-щелочки; легкие сандалеты - кусок кожи и два шнурка; сумки - как
разноцветные хурджины, так и дорогие, из змеиной кожи; седла, отделанные
серебром; вязаные многоцветные шапочки; красно-сине-белые опахала; коренья
диковинных деревьев, обладающие лечебной силой; игральные кости и кожаные
стаканчики для покера; пряности из сельвы; вяленое мясо в кожаных
мешочках. Чего тут только не было, бог ты мой!
_______________
' М е р к а д о - рынок (исп.).
Гомон был постоянным, он образовывал устойчивый гул, напоминавший
чем-то тот, который на рассвете был слышен в Игуасу, когда Шиббл и Штирлиц
проезжали мимо громадных, почти как Ниагарские, водопадов, только в
предрассветье не было зыбкой радуги; раскаленное бесцветное небо, и солнце
бесцветное, духота.
Роумэн шел по рынку, разглядывая товары, купил статуэтку Карла Маркса
с трубкой мира во рту. Подарить бы такое сенатору Маккарти - немедленный
инфаркт миокарда. Он не оглядывался, зная, что вот-вот Штирлиц подойдет к
нему сзади, и почему-то был совершенно уверен, что тот попросит его не
оборачиваться и назовет новое место встречи, обязательно ночью, где-нибудь
среди шума и многолюдья. "Здесь нет такого места, - возразил он себе, -
деревня; и попугаи спать не дают, дразнятся всю ночь; надо будет купить
какого-нибудь говоруна Крис, ей понравится, конопушке, как там она,
человечек?"
- Слушайте, - услыхал он голос Штирлица; тот стоял у него за спиной и
разглядывал деревянную маску, сделанную из белого ствола пальмы, - за вами
тут тоже топает высокий, крепкий парень, стриженный бобриком, в сером
костюме; глаза маленькие, нос боксерский; он вышел за вами из самолета.
Меняет его, как мне кажется, девка, похожа на здешнюю, в белом платьице с
большим хурджином на боку; а парень постоянно ходит с портфелем свиной
кожи, довольно толстым, в таких таскают разобранные автоматы, по облику -
американец.
- Спасибо, - не оборачиваясь, сказал Роумэн.
- Любимую высвободили?
- Да.
- Где она?
- Миссис Роумэн в Штатах. Вы убеждены, что за мной ходят?
- Да.
- Вы больше не прихрамываете... Что, это был камуфляж?
Штирлиц не смог скрыть улыбки, в чем-то даже по-мальчишески
тщеславной:
- Заметили в зеркальце?
- Да.
- Это поразительная история, расскажу... Поболтаем здесь, пока ваш
паренек не подвалил к нам? Или встретимся позже?
- За мной не было машины, я проверился. Все это довольно странно.
- Я очень рад видеть вас, Роумэн.
- Как ни странно, я тоже.
- Я вас подхватил в аэропорту, как только вы прилетели. Очень ждал.
Постарайтесь вспомнить, фамилия Викель из лиссабонского ИТТ вам ни о чем
не говорит?
- Нечего вспоминать, Португалия - не моя епархия.
- А Ригельт, штурмбанфюрер Ригельт, ничего о нем не знаете?
- Нет... А почему бы нам не поговорить в машине? Если увидим "хвост",
я смогу оторваться, да и вы не ковыляете больше, уйдете через проходные
дворы, заборы-то соломенные, нырк - и нет!
- Идите первым, только попробуйте поскорее завести мотор, - Штирлиц
усмехнулся, - тогда я к вам и сяду. Поезжайте к реке, в случае чего -
легко оторваться, дорога довольно широкая, преследование заметно, есть
хорошие повороты в район порта. На всякий случай, я остановился на калле'
Менендес Пелайо, семь, ателье художника Бенитеса. К вам в "Эксельсиор"
идти нет резона. Телефон ваш знаю, позвоню два раза, опущу трубку -
значит, что-то экстренное; на почте, если "хвоста" ну будет, впрыгну в
машину.
_______________
' К а л л е (исп.) - улица; аргентинцы произносят "кажже"
- В машине не могли сказать? - Роумэн, не оборачиваясь пожал плечами.
- Что-то слишком уж вы конспирируете. Странно, что за мной топают, неужели
в а ш и?
Они дошли до машины: Роумэн - впереди, а Штирлиц, то и дело
задерживаясь у прилавков, - следом.
Рядом с "Фордом" никакой машины не было; в другом конце улицы в
моторе разбитого "Джипа" без левого крыла копался парагваец в белых шортах
и сандалетах на босу ногу. Машина экономического советника, постонав,
сколько и было положено, наконец завелась, и снова в дрожащем, слоистом
воздухе повисло бело-голубое облачко, цветом похожее на грозовую тучу.
Штирлиц быстро сел рядом с Роумэном и сразу же включил радио. Звука
не было - мертво.
- Чья машина? - спросил Штирлиц.
- Нашего парня из посольства. Разгильдяй чертов! Не автомобиль, а
катафалк, хотя набирает здорово, с места, словно двигатель
форсированный... Ну, рассказывайте, старина, сзади чисто, мы одни.
Штирлиц опустился к радиоприемнику, пошарил в приборном щитке,
нащупал что-то, жестом попросил Роумэна припарковаться; тот, недоумевая,
притормозил возле обочины. Мальчишки, стоявшие до этого кругом и
рассчитывавшие друг друга на игру, - как и во всем мире:
"квинтер-финтер-жаба, энэ-бэнэ-раба", - бросились к машине; в этом районе
автомобиль был диковиной, а в центр их, рваных и босоногих, не очень-то
пускала полиция.
Штирлиц уцепил пальцами проводок, присмотрелся - в отличие от других,
запыленных и промасленных, - новенький; потянул его на себя, приподнял
коврик, перегнулся через спинку кресла, вылез из машины, извиняюще
улыбнувшись мальчуганам, которые сразу же что-то закричали про "гринго",
открыл заднюю дверь, приподнял сиденье, заглянул туда, запустил руку,
вытащил маленький микрофон, выдернул из него шнур, что шел к приборной
доске, и бросил ш т у к у Роумэну.
- Вот почему они не сидели у вас на "хвосте", - сказал Штирлиц. - Ну,
мудрецы ребята. Это в а ш и, Пол, это - не м о и, слишком уж современная
штука. В рейхе таких не делали, закупали через Швейцарию у полковника
Бэна. Теперь они засуетятся, так что давайте, жмите по второй дороге, я
покажу, там есть съезд к реке, черт не найдет, и славный ресторанчик,
подъезд просматривается со всех сторон и к тому же дают сказочную рыбу.
- Ну, вы и дьявол, - заметил Роумэн, косясь на крошечный микрофон с
небольшим динамиком, - я бы никогда не додумался.
- Что, вас такой аппаратурой не снабжали в Мадриде?
- Нет. Я слышал про опытную партию, обещали, но, говорят, все загнали
