- Интересно. Мне всегда несколько тревожно слушать вас, но я считаю
мир без тревог - крематорием; скучно; загнивание. Это интересно, -
повторил Бэн, - но я исколесил Латинскую Америку вдоль и поперек, пополнил
свои былые впечатления и убедился: не большевизм повинен во взрывоопасной
ситуации на юге континента, Аллен, не Сталин, а мы с вами - американцы.
- Совершенно верно, - с готовностью согласился Даллес. - Виноваты мы,
наша молодая горячность, эгоистическое желание сделать всем добро, а
сделать это, как считают все наши, можно только одним: навязав югу нашу
социально-экономическую модель. А они являют собой совершенно другую
субстанцию. Они говорят по-испански, они дети иной культуры, там солнце
иное, там нищета есть норма жизни, и она не кажется им нищетой, как нам,
все верно, не спорю. Но я не хочу, чтобы на юге была даже
в о з м о ж н о с т ь для иной точки зрения на происходящее. Там
необходима крепкая власть, которая сможет гарантировать проведение нашего
благотворительного эксперимента. В условиях болтовни и парламентской
расхлябанности экономический эксперимент невозможен! Кто сможет
гарантировать надежность наших вложений на юге, кроме тамошних армий? Ведь
только они станут - или не станут - стрелять в безответственных
демонстрантов! Я называю кошку кошкой, в этом привилегия тех, кто делает
дело, Бэн, а не занимается политикой - в чистом виде.
- Согласен со всем, что вы сказали. Не хватает последнего логического
звена, которое свяжет всю цепь.
Даллес кивнул:
- Верно. Только не одного, а двух. Итак, первое: отныне наше
благополучие на юге континента будет напрямую завязано с ситуацией в
Восточной Европе. Дестабилизация - путь к ослаблению. Всякое ослабление
русских - угодно делу демократии. Второе: вы ведь имели кое-какие позиции
в Венгрии, не так ли?
- Надо посмотреть.
Даллес снова кивнул:
- Развертывание деловой активности ИТТ в Будапеште не может не
вызвать подозрительности со стороны дяди Джо. Пусть он тратит максимум
времени на то, чтобы смотреть за происходящим в непосредственной близости
от его границ. А если мы еще и п о м о ж е м ему, если вы направите в
Вену и Будапешт тех людей, которые известны секретной службе русских как
их коллеги, тогда там может начаться долгая и не всегда управляемая
реакция...
- У меня нет таких людей, Аллен.
- У вас есть такие люди, во-первых, а во-вторых, если бы их не было,
мы были бы обязаны создать их, придумать легенду и организовать утечку
информации: пусть русских разъедает ужас подозрительности. Это такая
болезнь, которая может стать хронической, а всякое хроническое заболевание
противника - во благо нашему делу...
...Как всегда, Даллес говорил с подкупающей откровенностью, и никто
из его собеседников не мог и предположить, что он загодя четко дозировал
ту информацию, которой делился. Накануне беседы он проговаривал (запершись
в ванной, привычка укоренилась после трех лет, проведенных в Швейцарии,
когда за каждым его словом охотилась секретная служба нацистов) всю
партитуру предстоявшей встречи.
И сегодня Даллес о т д а л Бэну сотую часть того, что знал, точно
просчитав ту дозу информации, которой можно и - главное - нужно было
поделиться с Бэном, причем таким образом, чтобы тот почувствовал себя
посвященным в высшую тайну.
Бэн, конечно же, не мог предположить, что многие из тех трудностей, с
которыми он сталкивался в Аргентине, Чили, Парагвае и Колумбии, были
тщательно с п л а н и р о в а н ы и реализованы доверенными людьми
Даллеса: конкуренция не только матерь бизнеса, но и надежная помощница
политики; точно и ко времени пущенный с л у х позволял соперникам Бэна
наступать ему на мозоли; полковник использовал все свои связи, но
оказывался бессильным добиться того, на что ставил; обращался к Даллесу -
тот помогал; всякая помощь предполагает благодарность; так и жили.
Бэн не знал и не мог знать, что неприятности последних недель,
связанные с упрямством полковника Гутиереса (считай, Перона), были
срежиссированы командой братьев Даллесов; телефонограмма, пришедшая в
Байрес с предложением о ланче, показалась полковнику прямо-таки божьим
знамением: ведь не он о нем просил, а именно Аллен, так что обсуждение
вопроса о возникших с Гутиересом трудностях совершенно не обязательно
повлечет за собой необходимую (в том случае, если бы он сам добивался
свидания) благодарность.
Он, естественно, не знал и не мог знать, что лучшая в Байресе
исполнительница танго Кармен-Мария была п о д в е д е н а к Гутиересу
людьми Даллеса. Она - конечно же, в определенной степени - влияла на
полковника, но ее берегли для главного, бог знает, когда оно, это
г л а в н о е, может возникнуть. Поскольку Перон считал и н т р и г и,
наносившие ущерб семье, грехом (должность президента обязывала говорить
именно так), компрометация "серого кардинала" порочащей его связью могла -
в определенной ситуации - принести существенные дивиденды, а пока
Кармен-Мария выполняла поручения не трудные и вполне объяснимые. На ее
концерты народ валил валом, особенно неистовствовали американцы;
завязывались контакты; ее часто приглашали к столу, дарили цветы, говорили
обо всем - и о том, зачем прилетели в Аргентину тоже, - так что женщина не
могла не делиться с любимым щ е б е ч у щ и м и новостями, а женский
н а ж и м - особого рода, тем более если проводится во время любовных
утех; это и не нажим вовсе, а нежный каприз, ну как его не выполнить, если
и просьба-то пустяковая и никак не связана с теми масштабами, которыми
в о р о ч а л Гутиерес.
Так что прилет Бэна к Даллесу при всей кажущейся случайности
телефонограммы Аллена в Байрес был на самом деле о р г а н и з о в а н
загодя.
Не открывал Даллес и того, что он определял подробностями, а они
являются к л ю ч а м и в настоящей разведывательно-политической акции.
Именно так - разведывательно-политической; ОСС занималась только разведкой
и диверсиями, а теперь, после того, как взят курс на создание качественно
нового инструмента международного с ы с к а, ему будут приданы функции
о п р е д е л е н и я политики, а уж государственному департаменту
останется только шлифовать и оформлять содеянное командой Даллеса (пока
что разбросанной по всему миру). Придет время - слетятся под крыло, пока
рано, надо ждать выборов, тогда и настанет истинное время братьев, тогда
они и скажут свое слово, и это будет весомое слово, на многие годы вперед
весомое.
Решив разыграть восточноевропейскую карту, Даллес не начинал ничего
нового - это было лишь продолжением его давнего замысла, окончательно
сформулированного год назад в беседе с братом за десертом в их клубе,
когда Джон Фостер хрустяще грыз желто-красное яблоко, пахнувшее детством,
рождественскими праздниками и тихим счастьем, сопутствующим каждой семье,
где родители являли собой образчик редкой ныне с о в п а д а е м о с т и
- начиная с общих привычек, симпатий, традиций и кончая постелью, что
также весьма важно для той ячейки общества, которая дает жизнь себе
подобным.
Он - чем дальше, тем четче - видел, что в странах Восточной Европы
оформились три силы, которые и определяли как настоящее, так и будущее
этого региона. Первой силой он считал тех, кто нескрываемо выказывал свою
преданность Западу; фанатизм этих людей делал их весьма заметными в
Варшаве, Бухаресте, Праге, Будапеште, Тиране, Белграде и Софии. Второй
силой Даллес называл тех, кто наиболее активно сражался с гитлеризмом и,
таким образом, пользовался безусловной поддержкой как своего народа,
вкусившего ужасы "нового порядка", так и Кремля. Была и третья сила, в
определенной мере нейтральная: технократы, чиновничество и люди искусства.
Находясь между двух противоборствующих тенденций, эта третья напряженно
ждала того, как будут развиваться события.
Даллес знал, что первая сила обречена на разгром: фанатики "западной
идеи", отвергавшие возможность долговременного контакта с Россией, должны
были исчезнуть с шахматного поля политической схватки; это - аксиома. В
ближайшем обозримом будущем в странах Восточной Европы люди будут помнить,
что от гитлеровской оккупации их спасли русские. Увы! Так же как
представители второй силы, то есть коммунисты, еще долго будут увенчаны
лаврами борцов против коричневых иноземцев; следовательно, их авторитет
вполне естествен, разговорами об "экспорте революции" не отделаться: они
работали в условиях подполья, принимали мученическую смерть, черпая
надежду - в последние часы перед казнью - в том, что Красная Армия идет на
помощь, она, Красная Армия, принесет свободу их замученным народам.
Оставалась надежда на третью силу. План Аллена Даллеса был логичен, а
потому жесток. Его цель заключалась в том, чтобы р а з б и т ь третью
силу, разделив ее между второй и первой. Н а е з д ы Бэна в страны
Восточной Европы должны были - по замыслу Даллеса - породить н а д е ж д ы
у симпатизирующих западной ориентации, среди технократов и интеллигентов,
что не могло не вызвать ответной реакции со стороны тех, кто стоял там у
власти, причем не потому, что они, эти люди, были навязаны русскими, а
оттого именно, что они завоевали право на власть самим фактом своей борьбы
против гитлеризма.
Подозрение - матерь конфликта; Шекспир достаточно точно препарировал
эту проблему, создав образ Яго.
Д р а к а между "своими" угодна концепции братьев Даллесов.
Надо спровоцировать эту драку, помочь ей, тогда п о к а т и т с я.
Полковник Бэн - человек прямолинейный; он верит в чудо, то есть в
немедленную победу западной ориентации. Ну и прекрасно...
Он, Даллес, отдает себе отчет в том, что победа эта - на данном этапе
- совершенно невозможна и даже в чем-то нецелесообразна; однако же мины
закладывают впрок смелые техники, а уж вопрос времени взрыва принадлежит
руководителям; он, Даллес, считает себя таковым, он имеет право на это и
готов за это право повоевать.
Он никогда не сторонился боев "местного значения"; он загодя продумал
все мелочи, даже такую, что в тот будапештский отель, где остановится Бэн,
в его отсутствие позвонит доктор Вестрик, назовет свое имя портье и
попросит передать полковнику, что ждет его звонка в Гамбурге. Не только в
Будапеште, но и во всей Европе имя Вестрика достаточно хорошо известно, он
одиозен - связник между Гиммлером и правыми в Штатах накануне начала
войны.
Бэна начнут нервировать на Востоке, это еще более прекрасно, пусть:
человек, который нервничает, допускает ошибки; они угодны ему, Даллесу, и
его задумке.
А потом придет время Фельда. Чистый и убежденный коммунист, эмигрант
из Чехословакии, он возглавлял то отделение в ОСС в Берне, которое во
время войны поддерживало связи с левыми оппозиционерами в Восточной
Европе.
Даллес не сказал ни слова, когда Фельд решил вернуться в Прагу после
победы над Гитлером, а ведь он мог многое ему сказать. Нет, пусть он едет.
Фельд стал заместителем министра иностранных дел, - тем лучше! Когда
придет время, к нему позвонят те, кому не верят коммунисты, и попросят о
встрече. Это вызовет такую бурю подозрений, какую даже трудно представить.
И прекрасно! Да здравствует драка между своими, нет ничего прекраснее,
когда враги уничтожают самих себя, тем будут сильнее он, Даллес, и его
дело!
...Через три недели Бэн пригласил к себе племянника выдающегося
киноактера Сандерса (как и дядя, Эдгар родился в Петербурге, по-русски
