светлым пивом... У вас же у всех задницы, как дзоты!
- Особенно у меня.
Роумэн глянул на худого Штирлица, элегантный костюм болтается, как на
вешалке, щеки запали.
- Вы - исключение, - Роумэн улыбнулся. - Только не думайте, что, если
вы не пьете, а я сегодня отдыхаю, вам удастся выудить у меня служебные
тайны... Вы же все, словно гиены, алчете тайн... Маленьких загрифленных
дурацких тайн, тогда как главные тайны человечества навсегда для всех
закрыты... Ну-ка, ответьте мне, что такое любовь? Измена? Удача? Счастье?
Не сможете... То-то и оно... Это же тайны! И никто, нигде и никогда не
сможет познать их сокровенную суть... Ну, узнаете вы, что некоему
завербованному Фрицу я дал номер Х-64. Мир изменится? Дети перестанут
болеть? Любимые не будут предавать нас?
Он выпил еще стакан - медленно, сквозь зубы; передернуло; потер лицо
пятерней, сразу же выступили сине-багровые пятна, приблизился к Штирлицу -
его сильно раскачивало, казалось, что он изображает пловца, - и шепнул:
- Вы понимаете, что у меня нет выхода? Я перережу вам горло, если
вы...
Он недоговорил, упал на стол, смахнув стакан и тарелки; неслышные
официанты словно ждали этого, коршунами набросились на битую посуду, все
прибрали в долю минуты.
- Кабальеро устал, - сказал Штирлиц. - Помогите мне проводить его в
парк, он любит свежий воздух.
Посетителей в ресторане еще не было; гости собираются к четырем
часам, поэтому сейчас здесь было пусто; проходя мимо гардеробщицы, Штирлиц
купил у нее два маленьких букетика красных гвоздик, здесь это принято;
впрочем, обычно гвоздики покупают перед тем, как войти в клуб, некий знак
принадлежности к здешнему братству; Роумэна устроил на скамейке, за домом;
отсюда открывался прекрасный вид на Каса-де-Кампо, огромный парк, масса
зелени, тишина и благость.
Сколько же времени он будет спать, подумал Штирлиц. Бедный парень,
ему плохо. Он открытый человек, поэтому так раним... Играет в закрытость и
грубость свою наигрывает; по-настоящему грубые люди прячутся под личиной
джентльмена... Он несчастен. Какая это страшная и - он прав - непознанная
субстанция - недоверие. Я не верю ему, он - мне; люди подобны гальке на
пляже, лежат себе рядышком, сверху кажутся единым целым, а на самом деле
тотальная разобщенность... Говорят, что лишь магия языка объединяет
человеческую общность. Неверно. Я бы сейчас открылся русскому, только б
услышать родное слово, но ведь этот русский может оказаться человеком
генерала Власова. Он не просто предаст меня, он будет счастлив убить меня,
одноязычного соплеменника, потому что я верю иным Словам и служу другой
Идее... Мы сами сообщаем предметам вокруг нас то значение, которое хотим
сообщить... Икона, которой молились, отличается от той, которая висела в
доме и была сокрыта от людских глаз. Мы смотрим на женщину и передаем ей
часть своего существа; мечтаем о совершенстве, которое нам угодно, и
сообщаем тому, кого любим, свою энергию, разум, чувство... Вот бы
посмотреть на Роумэна подольше, подумал Штирлиц, и сообщить ему то, что
мне нужно, как было бы прекрасно... Человечество, увы, реализует себя не в
днях, но в веках; лишь по прошествии века мы получаем более или менее
правильное представление о том, что минуло... А если и получаем, то делаем
ли должные выводы? Испанская нация во времена инквизиции теряла по тысяче
свободолюбцев в месяц... Инквизиция царствовала здесь три века, с тысяча
четыреста семьдесят первого по тысяча восьмисотый. Сожгли тридцать две
тысячи умниц, которые думали так, как им велела совесть, а не по приказу
священника. Семнадцать тысяч приговорили к смерти, триста тысяч бросили в
казематы, понудили уехать миллионы арабов и евреев. Казалось бы, должны
были извлечь урок из истории, помнить, что это дурство привело к крушению
их империи, страну отбросило во второразрядность, она сделалась задворком
Европы, а поди ты, отдали жандармам Гарсиа Лорку, смирились с тем, что
коммунисты томятся в лагерях Франко или ушли в эмиграцию... А сколько
великих идей изгнанники отдали другим государствам и народам? Сколько
пользы принесли Англии протестанты, вынужденные бежать из Франции?! А
Растрелли и Фонвизин? Или фламандцы, осевшие в Лондоне, а потом
отправившиеся в Америку? А теперь и Америка, которая стала Америкой в
результате того, что гонимые свободолюбцы были вынуждены покинуть Европу,
начала топтать тех, кто искал в ней спасение от Гитлера... Нет,
человечество еще не умеет коллективно мыслить об общем благе. Оно
научилось отдавать себя иконе, скульптуре, архитектурным ансамблям,
Библии, книгам, но брать то, что ему предлагает Знание, оно еще не в
силах... Недоверие? Или честолюбие, вера лишь в самого себя - после веков
духовного гнета церкви, когда человек был лишен права на выявление своей
сути, особенно если она, его суть, не укладывалась в привычную схему догм?
Господи, если бы победила в е р а Аристотеля в то, что лишь удовольствие
является главным мерилом деятельности человека! Если бы человечество
подписало всемирный договор на то, чтобы считать удовольствие высшим
благом, смыслом жизни! Как много горя нам бы удалось избежать... Но как
примирить труд каменотеса, работающего под палящим солнцем, с трудом
мыслителя, получающего удовольствие от общения со знанием в прохладе
библиотеки? Поди, докажи каменотесу, что он испытывает блаженство, когда
поднимает глыбы...
Штирлиц похлопал себя по карманам; сигарет не было.
- А почему вы не посмотрели, что лежит в моем внутреннем кармане? -
тихо спросил Роумэн, не меняя пьяной позы; он словно бы растекся по
скамейке; голос его, однако, был трезвым, и иссиня-черный глаз смотрел
грустно, но, как всегда, тяжело. - Я же сказал, что в кармане хранятся
такие документы, за которые вы полжизни отдадите...
- У меня осталось четверть, а не половина, - вздохнул Штирлиц, - жаль
расставаться.
Роумэн легко, совсем не пьяно поднялся:
- Пошли?
- Если хотите говорить - говорите здесь. И продолжайте играть
пьяного, за нами по-прежнему смотрят.
- Я заметил, спасибо.
- Куда отправимся?
- Не знаю.
- Я бы на вашем месте позвонил подруге, Пол... Если вы убеждены, что
она против вас, сделайте все, чтобы она не догадалась о вашем знании.
- Подруга отправилась в Севилью. На двадцать шестом километре, между
Гетафе и Аранхуец, в тот же автобус сел Кемп, а его машину вел неизвестный
мне - пока что, во всяком случае, - человек. Кемп проехал с ней пятнадцать
километров, вылез из автобуса, пересел в свое "шевроле" и вернулся в
Мадрид. Еще есть вопросы?
- Вопросов много...
- Я их предвосхищу, доктор. Я вам скажу еще кое-что... Только сначала
я вас спрошу: имя доктора Стиннеса вам говорит о чем-либо?
- Конечно.
- Что вы о нем знаете?
- То, что он был виртшафтсфюрером' народной экономики, финансировал
Гитлера и был декорирован за это высшими наградами рейха.
_______________
' Экономический вождь (нем.).
- Это все?
- Все.
- Напрягите память, доктор. Вы должны знать о нем еще кое-что.
- Я бы сказал, если знал.
- Имя Геро фон Шульце-Геверниц вам хорошо знакомо?
- Конечно. Это ваш коллега, он работал в Швейцарии с Даллесом, офицер
из ОСС.
- Вы чудовищно информированный человек. Мне страшно сидеть рядом с
вами, от вас исходит знание, которое наказуемо... Что вам еще известно о
моем друге Геро?
- Ничего.
- А то, что он зять Стиннеса, знаете?
- Нет.
- Теперь узнали. Ну, и как вы к этому отнесетесь?
- Без восторга. Теперь мне стала понятна механика переговоров между
вашим боссом Даллесом и обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом...
- Вашим боссом... Договаривайте до конца: переговоры между нашими
любимыми боссами Даллесом и Вольфом... А где состоялся контакт между
Вольфом и Даллесом?
- В Лугано, в Итальянской Швейцарии.
- Итальянская Швейцария - верно, Лугано - вздор. Контакт был налажен
в Асконе, в девяти километрах от итальянской границы, на вилле Эдмунда
Стиннеса, брата Гуго, американо-германского промышленника...
- Об этом я тоже не знал.
- Очень хорошо. Значит, мы четко работали, в нашу задачу входило
обеспечение абсолютной секретности этой комбинации... Я отвечал за
обеспечение секретности, доктор, я, ваш покорный слуга.
- И об этом я не знал... Вы были в Швейцарии под своей фамилией?
- Это не ваше дело. Это мое дело. Как, кстати, моим делом было свято
верить в то, что смысл наших переговоров с Вольфом заключается в том,
чтобы, войдя к нему в доверие, захватить Гитлера и Гиммлера, наших
заклятых врагов... Но это так, попутно... И о встрече в Страсбурге вы тоже
не знали?
- Кого с кем? И когда?
- В августе сорок четвертого, за две недели перед тем, как был
освобожден Париж... Кого с кем? Шефов СС и большого бизнеса рейха, вот
кого...
- Нет, и об этом я не знал.
- Тогда вам будет интересно послушать. Или - скучно?
- Нет, любопытно.
- Так вот, там произошла встреча руководителей концернов
"Мессершмитт", "Крупп", "Рейнметалл", "Бош", "Фольксваген" и "Геркулес".
Охрану встречи обеспечивало особое подразделение СС. Среди гостей был
человек военно-морского флота, представлявший интересы гроссадмирала
Денница, доктор Штрассер из министерства военной промышленности и доктор
фон Ягвитц из министерства экономики. Доклад сделал доктор Шайд,
руководитель концерна "Хермансдорф унд Шенбург", являвшийся одновременно
одним из высших руководителей СС; обергруппенфюрер, как и Карл Вольф,
ветеран движения. Именно он и сказал собравшимся то, за что любого другого
в рейхе расстреляли бы тогда без суда и следствия. Он сказал, что война
проиграна, крах Гитлера ясен каждому, кто имеет голову на плечах, поэтому
надо немедленно, не теряя ни дня, устанавливать личные контакты с
американским бизнесом, используя для этого фирмы "Цейс", "Лейка" и
пароходную компанию "Гамбург - Америка", имевшие свои представительства в
Нью-Йорке... Да, да, еще в конце тридцатых годов эти фирмы
зарегистрировались в Штатах как американские, наши, родимые... Более того,
доктор Шайд назвал швейцарские банки, которые станут наиболее доверенными
партнерами тех немецких промышленников, которые получат ссуду от НСДАП и
организуют "опорные точки" в мире. Понимаете, что это означает?
- Не до конца.
- Расшифровываю. Два швейцарских банка открывают счета на господ
"икс", "игрек" и "зет", то есть на людей Круппа, "Рейнметалла" или "Боша",
а может, и еще кого. Эти анонимные господа "иксы" приобретают фирмы и
компании по всему миру. Денег на это не жалеют, партия Гитлера вкладывает
свое золото не во что-нибудь, а в недвижимость - самое надежное дело.
Поскольку фон Ягвитц из министерства экономики начинал свою деятельность в
качестве сотрудника рейхсляйтера Боле' и курировал национал-социалистов в
Аргентине, а лишь в одном Буэнос-Айресе жило шестьдесят членов партии
фюрера, вопрос о приобретении аргентинских фирм не составлял никакого
труда. Тем более что именно он, фон Ягвитц, поддерживал постоянный контакт
с аргентинским военным представителем в Берлине подполковником Хуаном
Пероном...
_______________
' Шеф заграничных организаций НСДАП.
- Вот как...
- Именно... Вот почему меня прежде всего интересует Аргентина... Но
об этом позже... Самое главное заключается в том, что один мой друг сумел
отправить на это совещание в Страсбурге своего человека... нашего верного
товарища... И запись бесед, которую он сделал, ушла в государственный
