улицах, что выставляют в витринах лучших магазинов... И потом, ты заметил,
какие бриллианты были на Эухении? А какие изумруды висели в ушах этой
старухи Маданьес? Как яблоки...
- У них яблоки, - усмехнулся он, - у тебя Испания, слава и власть.
"А долговечна ли она? - именно тогда впервые подумала сеньора. - Ты
не монарх, случись что в стране, семья останется нищей".
Но, подумав, она не произнесла ни слова. Лишь по прошествии трех
месяцев - выдержке она научилась у мужа - заметила:
- Ты не находишь, что настало время и мне появиться в городе?
Все-таки в Европе принято, чтобы жена национального лидера вносила свой
вклад в дело мужа. В конце концов, отчего бы мне не патронировать
медицину? Или школы?
...К в ы е з д у сеньоры охрана генералиссимуса готовилась неделю.
Был утвержден маршрут поездки по городу, проверены те люди, которые должны
были встречать ее и отвечать на вопросы, подготовлены тексты ее обращений
к врачам в тех клиниках, которые можно было посетить; четыреста агентов
охраны заняли свои места на тех улицах, по которым должен был проехать
кортеж; гвардиа сивиль, отвечавшая за дороги, была за два дня до этого
переведена на казарменное положение, на чердаках многоэтажных домов свои
места заняли снайперы.
Сеньора попросила ознакомить ее с планом выезда, спросила, по каким
улицам будет пролегать путь, и внесла лишь одну коррективу, попросив
устроить проезд кортежа по главной улице Мадрида - Гран-Виа, ставшей к
тому времени Хосе-Антонио, в честь вождя фаланги.
В "паккарде" с ней, помимо двух охранников (остальные набились в
"линкольны" сопровождения), находились еще две дамы; кандидатуры также
были утверждены начальником личной охраны каудильо; одну из предложенных
сеньорой, маркизу Батисту, он отверг, потому что был в натянутых
отношениях с ее мужем; сеньора выразила неудовольствие, однако шеф
безопасности был непреклонен; этого она ему не забыла. Франко не забыл ему
другого: прочитав рапорт о выезде сеньоры в город с целью "ознакомления с
ситуацией в медицинском обслуживании детей и подростков", он отметил
абзац, в котором подчеркивалось, что сеньора "приказала шоферу сбавить
скорость, когда кортеж следовал по улице Хосе-Антонио мимо самого
роскошного магазина мехов, а также, когда машина проезжала дом французской
моды и ювелирный магазин Хесуса де Вальявилла, что было нарушением норм
безопасности".
Зная, что отчеты начальника охраны существуют не в безвоздушном
пространстве, а, в той или иной степени, становятся известными штабу
фаланги, то есть министерству Движения, министерству внутренних дел и шефу
управления безопасности страны, Франко отдавал себе отчет, что этот абзац
вполне может дать пищу для разговоров, которые в Испании, стране, остро
чувствующей интригу, совершенно нежелательны.
Поэтому, когда сеньора - опять-таки по прошествии месяцев -
поинтересовалась, отчего в Мадриде нет Аранхи, который осуществлял охрану
Франко, когда они жили в Бургосе, ее слова упали на вполне подготовленную
почву; вскоре он был переведен из Барселоны в Мадрид и возглавил
подразделение личной гвардии Франко.
Следующий выезд в город организовывал уже лично он, Аранха, верный
д р у ж о ч е к; ему можно было совершенно открыто сказать о понятном
желании увидеть новые моды, полюбоваться мастерством ювелиров и ощутить
ласкающую нежность соболей.
Однако же Франко, выслушав ее просьбу о приобретении бриллиантового
гарнитура из Бельгии (выставленного на Гран-Виа), сказал, что сейчас не
время просить такие деньги в казне.
- Надо подождать, дорогая, - добавил он, - не все нас поймут. Ты же
знаешь, сколько у меня завистников - даже среди тех, кто считается
близкими друзьями.
Сеньора знала, что в каких-то вопросах с Франко не было смысла
спорить; осторожный и медлительный, он редко ошибался в своих действиях,
предпочитая резкости - тяжелую, постепенную последовательность.
Однако когда Гитлер начал войну против России, когда неожиданно для
всех Англия и Америка поддержали Сталина, когда Франко проводил дни и ночи
в совещаниях с военными, экономистами и дипломатами, ибо режим снова
закачался, она поняла, что медлить сейчас - непростительно. Всякое может
случиться; если не она, мать и жена, подумает о будущем семьи, этого не
сделает никто. Да, Франко прекрасный политик, она восхищается им; да, он
стратег борьбы, это признали в стране, но он мужчина, он не испытывает
постоянного страха за р о д, за свое потомство; он не знает тех ужасов,
которые видит во сне она, один и тот же кошмар, как наваждение, - тащит за
руку девочку, их крошку, через лес; ноги сбиты в кровь о камни, где-то
слышны пьяные крики мужчин, а маленькая громко плачет и молит: "Мамочка,
согрей меня, я замерзаю, мамочка, бога ради согрей!" А вместо глаз у нее
кровавые раны, хотя ресницы такие же, как и сейчас, длинные и пушистые, и
зубы какие-то желтые, ужасной, скошенной формы, будто спилены.
Идею о том, чтобы собрать жен банкиров и промышленников для того,
чтобы побудить их оказать помощь б л а г о т в о р и т е л ь с т в у,
привлечь к патронированию клиник, с тем чтобы пресса сделала об этом
большой материал, высказала не она; Аранха через заместителя министра
иностранных дел (родились в одном городе, с тех пор и дружны) продвинул
эту мысль его шефу Серано Суньеру; именно он, министр, вошел с этим
предложением к генералиссимусу: "Такого рода раут позволил бы пригласить
жен послов как стран Оси, так и союзных держав, - и те и другие оценили бы
такого рода посредничество весьма и весьма высоко".
Именно на этой-то встрече жена графа Оргаса должна была выполнить
просьбу мужа (идею подсказал маркиз де ля Куэнья) и передать сеньоре
в з н о с на развитие медицины, желательно с глазу на глаз, -
бриллиантовый перстень старинной работы из фамильной коллекции.
Сеньора выполнила поручение мужа весьма деликатно; сеньора Франко
поблагодарила с е м ь ю за поддержку ее начинания, связанного с судьбою
тысяч обездоленных; в конечном счете ради них мы и живем; сказала, что
будет рада видеть ее у себя на следующей неделе, в четверг, к чаю - надо
обсудить план работы на будущее и, обратившись затем к дамам, сообщила,
что самая старинная семья Испании открыла благородный почин, в с т у п и в
в дело помощи медицинскому обслуживанию испанцев. О том, в какой форме
было осуществлено это в с т у п л е н и е, сеньора не уточнила, каждый
вправе думать по-своему.
Ночью сеньора попросила мужа пригласить графа Оргаса на охоту; этой
чести удостаивались только те, кому Франко верил беспредельно; человек,
принятый в его доме, получал права на в с е.
Через неделю штаб тайного ордена католических технократов принял к
сведению информацию маркиза де ля Куэнья; были разработаны рекомендации на
будущее; драгоценности, меха, а то и просто чеки на пятизначные суммы
прямо-таки х л ы н у л и в руки сеньоры. Директор банка,
контролировавшегося б р а т с т в о м, сообщил, что Аранха открыл счет на
свое имя, предъявив к оплате чеки, выписанные на имя "благотворительной"
сеньоры; после этого министерство финансов Потребовало оплатить стоимость
песет долларами "в целях приобретения в Швейцарии необходимой аппаратуры
для клиник и больниц". Аранха уложил пачки долларов в плоский саквояж и
увез их во дворец Франко.
Рыба взяла наживу, началась о х о т а.
Сначала братство подвело к сеньоре скульптора Мигеля Удино; его
поясные портреты славились фотографической точностью и обилием деталей,
услаждавших торговый вкус потомков былой аристократии, - Удино тщательно
лепил перстни, диадемы, подвески, а также великолепно передавал фактуру
платья.
Портрет сеньоры, сделанный им за семь сеансов, восхитил ее: "Вы
настоящий волшебник, Мигель! Какая мастерская точность, какое удивительное
проникновение в душу женщины!" Посадили позировать с е н ь о р и т у; он
сделал из нее ангелочка с громадными глазами; это понравилось и
генералиссимусу, дочь он любил трепетно; затем пришла и его очередь
позировать Мигелю. Во время сеансов скульптор много говорил о трагической
истории Испании, восхищался полководческим талантом генералиссимуса, легко
критиковал существующие недостатки (нет хороших красок, невозможно
приобрести надежные резцы, заказы на памятники героям борьбы против
коммунистов совершенно нет сил пробить сквозь бюрократию чиновников,
которые заражены тайным республиканством и иудаизмом), рассказывал о
творческих планах, о своем давнем желании сделать огромные монументы по
всей стране, в которых был бы запечатлен подвиг фаланги в ее борьбе против
чужеродных идей Кремля.
Мигель говорил так ловко, что Франко не мог не поинтересоваться,
отчего же Удино не реализует свою задумку, которая, конечно же,
представляется ему весьма благородной и важной? Этого только и добивался
скульптор; назвал маркиза де ля Куэнья как возможного руководителя
п р е д п р и я т и я; человек абсолютного вкуса, поклонник
генералиссимуса, истинный патриот нации, богат, следовательно, независим в
суждениях - в отличие от тех руководителей департамента искусств, которые
своекорыстны, добиваются от скульпторов взяток, иначе заказа не получишь.
Кому же, как не этому человеку, возглавить дело по созданию монументальной
истории о победе фаланги в гражданской войне против большевизма?!
Как и обычно, Франко не сказал ни "да", ни "нет", словно бы Удино не
внес вполне определенного предложения; перевел разговор на пустяки, однако
по прошествии двух недель маркиз получил приглашение на прием; Удино
представил его с е н ь о р е и сделал так, чтобы в течение пяти минут
никто не мешал их разговору, который казался всем присутствующим вполне
светским, тогда как маркиз затронул вопросы вполне конкретные, весьма
важные для братства, но сделал это таким образом, что даже сеньора далеко
не сразу поняла их д о л г и й смысл.
Маркиз говорил о том, что промышленность страны не может понять
существо происходящего в стране, поскольку торговля задавлена чиновниками
министерства, поэтому и те, кто производит резцы, столь необходимые для
талантливого Удино, и фабриканты обуви, и те, кто выпускает предметы
санитарии - ванны, умывальники, клозеты, и владельцы мебельной индустрии
не в состоянии удовлетворить нужды рынка. Если бы можно было превратить
торговую фирму "Галереас Пресиадос" в некий центр всеиспанской торговли,
если бы эти универмаги сделались неким средоточием, вокруг которого
сплотилась промышленность, то ситуация в стране претерпела бы быстрые и
существенные изменения. Но это невозможно до тех пор, пока делу не придан
соответствующий вес, и лишь одно может изменить ситуацию: согласие
с е н ь о р ы войти в состав членов наблюдательного совета предприятия во
имя того, чтобы именно с высоты этого поста иметь возможность еще более
эффективно помогать благородному делу медицинского обслуживания несчастных
испанцев.
Сеньора обещала подумать над предложением "милого маркиза" и отошла к
жене американского посла, уделила ей две минуты (полагалось не более
полутора, протокол - жесткая штука), порекомендовала пригласить Мигеля
Удино, "он истинно испанский художник, кровоточащее сердце наших традиций,
и потом он, как никто другой, умеет чувствовать сердце женщины", затем
мило побеседовала с женой посла рейха, фрау фон Шторер, снова погладила по
щеке Мари-Кармен, ее песни были теперь самыми популярными в столице, как
