плодотворных теорий из понятийных элементов, которые не могут
быть строго определены, а также на удивительно наивных
заблуждениях (с. 285), которые искажали и продолжают искажать
мышление даже величайших биологов.
Эти заблуждения, такие очевидные при взгляде со стороны,
остаются наиболее постоянными и опасными причинами ошибок в
повседневной лабораторной практике. Разумеется, они обусловлены
ошибками в формальной логике, но эти ошибки, будучи однажды
отмечены, очевидны для каждого. Трудность состоит в том, что
недостаточно просто понимать, нужно видеть эти ошибки. А чтобы
их избежать, мы должны знать больше не о логике, а о психологии
научного исследования. Нужно научиться не создавать
психологических преград -- "белых пятен", препятствующих нашему
видению проблемы в правильной перспективе, если мы приблизились
к ней с неверной точки зрения. На мой взгляд, анализируя не
воображаемые примеры, а реальные ошибки, допущенные в научной
практике, мы развиваем в себе инстинктивную осторожность в
аналогичных ситуациях, которые складываются в нашей
повседневной работе. Таким образом, мы узнаем об искусстве
биологической научной мысли значительно больше, чем если бы мы
систематически изучали абстрактные каноны формальной логики.
Здесь мы просто наметили проблему; в дальнейшем нам потребуется
целая глава для детального описания того, "Как мыслить?" (с.
247).
Память и опыт
Память у меня обширная, но неясная: ее хватает настолько,
чтобы путем смутного напоминания предупредить меня, что я
наблюдал или читал что-то, противоречащее выводимому мною
заключению или, наоборот, подтверждающее его, а через некоторое
время я обычно припоминаю, где следует искать мой источник. В
одном отношении моя память настолько слаба, что я никогда не в
состоянии был помнить какую-либо отдельную дату или
стихотворную строку дольше, чем в течение нескольких дней.
Ч. Дарвин
Опыт -- это название, которое каждый дает своим ошибкам.
О. Уайльд
Память в отличие от актов вспоминания -- это совокупность
того, что было познано. Это хранилище фактов. емкость которого
зависит преимущественно от опыта и, следовательно, в большой
степени от возраста. Важным свойством этого хранилища является
то, что составляющие его воспоминания можно вызывать к жизни
посредством сознательных либо бессознательных ассоциативных
механизмов.
О роли, которую играет память в творческом мышлении, мы
уже говорили в связи с воображением, интуицией и логикой --
ведь все они работают с данными, вызываемыми из памяти. Но при
наличии определенной врожденной способности к сбору фактов
посредством наблюдения накопление полезного опыта будет
зависеть от нашей способности хранить их (в мозгу или в виде
записей) и, по желанию, получать к ним доступ. Молодой человек,
полный идей и способный к воображению, но не имеющий
достаточного опыта работы в лаборатории, склонен недооценивать
значение опыта. Немолодой же ученый легко впадает в
противоположную ошибку, беспрестанно подчеркивая значение
опыта, чем и доводит до белого каления своих младших по
возрасту коллег, которые, по крайней мере в этом отношении, не
могут с ним сравняться.
Но кроме запоминания данных, память делает с фактами еще
кое-что: они, по-видимому, "дозревают" в ней. Ночной сон или,
еще лучше, годы опыта делают наши факты "выдержанными", как с
годами делается выдержанным вино. При первом рассмотрении одни
аспекты какого-либо наблюдения преувеличиваются, другие
недооцениваются; но в "великом миксере" подсознания идеи вновь
и вновь сталкиваются друг с другом до тех пор, пока их острые
края не отполируются и каждый элемент их не уляжется на свое
место. Наблюдение, сделанное давно и наполовину забытое или же
бессознательно подавляемое из-за его неприятного характера,
выдвигается на передний план, в то время как новизна самых
последних и очарование самых долгожданных находок меркнут.
К сожалению, с возрастом мы накапливаем не только факты,
но и предрассудки, и обычно (но не всегда) по мере возрастания
знаний оригинальность и способность к интуиции уменьшаются.
Слишком большое количество информации мешает независимой
свежести восприятия Как мы увидим в дальнейшем, в науке
некоторые вещи лучше удаются молодым, а некоторые -- пожилым
ученым (с. 138).
Сосредоточенность
Способность сознательно направлять внимание на какой-то
один предмет существенно важна для абстрактного мышления и для
использования памяти.
Мы видели, что перерывы в работе и скука являются главными
помехами сосредоточенности. Любой случайный шум или резкое
движение может прервать ход наших мыслей, но даже и в
отсутствие таких внешних помех наш разум проявляет тенденцию к
блужданию, если мы мало преуспеваем в своем анализе и наши
собственные интеллектуальные усилия навевают на нас тоску.
Помню, как в мою бытность студентом-медиком в Праге, я
подчас придавал способности к сосредоточению такое большое
значение, что нередко специально для тренировки занимался в
трамваях или в шумных кофейнях. Упражнения такого рода
чрезвычайно полезны, так как искусство сосредоточенности может
совершенствоваться с практикой. И все же полное совершенство
здесь невозможно. Вот почему теперь я принимаю -- и советую
делать то же своим коллегам -- тщательные меры предосторожности
против отвлечений.
Когда я обдумываю проблему, требующую большой
сосредоточенности, я вешаю на дверь табличку "Просьба не
беспокоить" и прошу телефонистку на коммутаторе отключить мой
телефон. Если в коридоре слишком шумно, я даже прибегаю к ушным
затычкам. Эти предосторожности защищают меня от множества
помех, но, к моему большому сожалению, части из них все же
удается прорваться через мою старательно возведенную баррикаду.
Вот почему я люблю работать рано утром, когда рядом никого нет.
Несколько сложнее противостоять помехам, вызванным
внутренними факторами. В этом отношении полезно составить нечто
вроде плана, направляющего наши мысли, о чем писалось выше (с.
84). Перечень основных подлежащих рассмотрению вопросов, либо
примерная схема наиболее сложных взаимосвязей поможет удержать
ваше внимание в требуемом русле.
Абстракция
Способность следить за длинной цепью чисто отвлеченных
идей очень ограниченна у меня, и поэтому я никогда не достиг
бы, успехов в философии или математике.
Ч. Дарвин
Абстракция -- это дар пренебрежения несущественным в целях
выделения существенного, способность творческого отбора общих
характеристик явлений, как правило, с помощью символического
мышления. Абстрактное мышление особенно важно в математике (в
том числе статистике), логике и в любом виде обобщающей или
объединяющей деятельности.
Пренебрежение несущественным предусматривает определение
того, что в рамках нашей проблемы представляется существенным.
Например, размышляя о гормонах яичников, мы должны для начала
определить их отличительные особенности и только потом мы
сможем понять, что они собой представляют. В биологии,
например, сформулировать точные определения крайне трудно. В
соответствии с определением "гормонами яичников называются
гормоны, выделяемые яичниками", эстрадиол и прогестерон должны
принадлежать к названной категории. Однако эти вещества
выделяются также плацентой и даже могут быть синтезированы в
лаборатории. Если они обязаны своим происхождением не яичникам,
являются ли они гормонами яичников? А как насчет андрогенов?
Это гормоны семенников, но в малых дозах они выделяются и
яичниками. Будут ли они в этом случае гормонами яичников? А
если да, то как насчет андрогенов, вырабатываемых семенниками?
Гормоны яичников могут быть еще охарактеризованы их типичным
действием на женские половые органы. Но некоторые синтетические
соединения, не обязательно в химическом отношении родственные
естественным гормонам яичников, оказывают аналогичное действие
на женские гениталии.
Эти простые примеры являются типичной иллюстрацией
сложности абстрактного мышления в биологии: элементы
биологической мысли недостаточно определены и взаимно
перекрывают друг друга. Один и тот же гормон может считаться
гормоном яичников, плаценты или семенников, а искусственные
препараты могут так близко имитировать естественные гормоны
яичников, что выделение их в отдельную категорию порой выглядит
произвольным. И вот тут-то в качестве мерила степени важности
должно выступить несуществующее символическое понятие,
заменяющее реальные объекты. Этот символ -- например, понятие
гормона, характерного только для яичников,-- существует только
у нас в голове, и его важность определяется тем, насколько он
приближается к самой сути представляемой им группы понятий.
Трудности такого рода ни в коей мере не ограничиваются
биологией или даже наукой в целом. Ими изобилует наша
повседневная жизнь. Скажем, кто такой канадец? Это человек,
который родился в этой стране. А как быть, если его родители
были иностранцами, оказавшимися там проездом? А как насчет
родившегося за границей младенца, который в возрасте нескольких
недель был привезен в Канаду и никогда не видел другой страны?
Будет ли он канадцем, если никто и никогда не ходатайствовал о
его канадском гражданстве? Из чего в этом случае следует
исходить: из национальности, домашнего адреса или же буквы
закона о гражданстве?
Во всех подобных случаях мы должны создавать искусственные
символы, состоящие из наиболее важных, с нашей точки зрения,
характеристик. Мы можем, например, сказать, что гормонами
яичников называются гормоны, вырабатываемые яичниками, а
канадец -- это человек, живущий в Канаде. Такие символы
сохраняют свою ценность в качестве абстрактного критерия
классификации, даже если в реальности ни одна группа объектов
им в точности не соответствует. Эстрадиол является гормоном
яичников, даже если это же вещество может иметь какое-либо иное
происхождение, так же как канадец не теряет своей
национальности, если проводит выходные дни в Нью-Йорке. Позже
мы поговорим более подробно о теории и практике создания
понятийных элементов в биологии (с. 252). Здесь же я хочу лишь
подчеркнуть присущие ей ограничения.
В математике ситуация совершенно иная. "Два" -- это "два",
"двойки" же, которая не укладывалась бы должным образом в это
понятие, не существует. Такая точность доставляет большое
интеллектуальное удовлетворение, в связи с чем предпринимались
бесчисленные попытки проанализировать биологические проблемы с
точки зрения математики. Не подлежит сомнению, что математика,
и в особенности статистика, находит свое применение в науках о
живой природе.
Невозможно представить себе современную нейрофизиологию,
биохимию и биофизику вне строго количественного подхода. В
последнее время ряд величайших достижений в изучении жизни был
осуществлен благодаря чрезвычайно сложным и связанным с точными
измерениями методам молекулярной биологии. Под впечатлением
этих захватывающих достижений в настоящее время делается
необоснованный, с моей точки зрения, акцент на возможности и
необходимости сведения всех биологических явлений к
математическим уравнениям.
Многие одаренные молодые биологи просто лишены таланта или
вкуса к применению математики. Не следует их обескураживать в
этом отношении. Математические способности имеют несомненную
