ясно. Им уже все заранее объяснили. Им нужен виновный, и таковой у них
есть. Сегодня это Владимир Ульянов! Отвечать, вроде бы, бессмысленно -
спасения все равно нет, и все же отвечать необходимо, и вот он слышит
свой резкий картавый голос:
- Самые чудовищные преступления были совершены во имя церкви! Все
массовые убийства свершались с именем бога на устах! Религия - это об-
ман, выгодный тем, кто обманывает, и удобоваримый для тех невежд, кото-
рых обманывают! Не я вверг Россию в кровавую междуусобицу. Схватка между
богатыми и бедными, между власть имущими и обездоленными была историчес-
ки предопределена. Рожденный богатым и всесильным, я принял участие в
этой схватке на стороне нищих и беззащитных, поступив тем самым куда бо-
лее по-христиански, чем сейчас поступаете вы! Что же касается социализ-
ма, то я право не знаю, чем он плох! Может быть вы мне объясните?
- Вы ругаете православную церковь, потому что вы еврей! - сказал один
из судей.
- Я критикую любую религию, а не только православную! А с чего вы
взяли, что я еврей?
- Еврей! Еврей!.. Жид! - закричали в толпе.
- Нам точно известно, что вы еврей! - сказал крупный лысый судья со
строгим лицом. - Ваш дед по матери был крещеный еврей.
- В этом нет ничего постыдного, - ответил Ульянов. - Я и сам не уве-
рен, что это правда, но ничего компрометирующего меня в этом нет.
- Сегодня мы располагаем достаточными доказательствами на сей счет!
-сказал лысый судья.
- А располагаете ли вы достаточными доказательствами того, что ваш
дед по матери не был крещеным евреем? - саркастически спросил Ульянов.
Толпа возмущенно зароптала. Ульянов вдруг увидел Аркадия Симоновича.
Старик стоял в толпе и сочувственно смотрел на Ульянова своими добрыми
печальными глазами. "Я ведь всегда советовал вам, Володенька, держаться
подальше от политики", - словно говорил его взгляд.
- Обвиняемый лицемерно заявляет, что ему неизвестно, чем плох социа-
лизм! - громовым голосом произнес один из судей. - Социализм обвиняется
в насильственной коллективизации на селе.
- Никто не подвергает сомнению целесообразность коллективизации в
промышленности. Заводы и фабрики в силу ряда естественных причин гораздо
эффективнее, нежели мастерские кустарей-одиночек. Логично предположить,
что коллективизация имеет многое за себя и в сельском хозяйстве. Другое
дело, как проводилась коллективизация! Как любил говорить мой дед: и са-
могонка бывает кислой, если ее выгнать неправильно!
- Социализм обвиняется в сталинских репрессиях! - громко изрек тот же
самый судья.
- В сталинских репрессиях виноват Сталин! - ответил Ульянов. - Причем
тут социализм!?
- Социализм, как система, сделал репрессии возможными!
- Сталинизм, а не социализм! - упорно возражал Ульянов.
- Социализм обвиняется в захватнических войнах против малых народов.
Эти нации теперь ненавидят русских!
- Это вы вели эти войны! - Ульянов указал пальцем на трибуну, а затем
обратился к толпе. - А вы им аплодировали! Причем тут социализм? Подоб-
ные разбойничьи войны всегда велись большими народами против малых.
- В борьбе с религией, вы уничтожали выдающиеся произведения живописи
и зодчества. Вы превратили Россию в скотный двор, а ее население в ста-
до!
- При социализме вы были культурнейшей нацией - образованной и начи-
танной. Это теперь вы превратились в скотов! Вы стремились к свободному
рынку? Вы добились своего! Сегодня вы похожи на бывшего интеллектуала,
который продал все свои книги, а взамен купил телогрейку и лавку на рын-
ке.
Народ больше не роптал. Толпа была серой и безмолвной. Тишина воцари-
лась на площади. Тревожная тишина! Так порой бывает пасмурным осенним
днем, когда небо - темносерое, низкое и тяжелое. Затем оно вдруг станет
очень темным и совсем близким, подует сильный ветер. А потом ветер прек-
ратится, и наступит какая-то особая торжественная тишина - затишье перед
бурей!..
И снова Ульянов услышал свой собственный голос. Теперь он говорил
негромко, но слова далеко разносились в тишине.
- Ваша критика социализма неконструктивна. Это все равно, что крити-
ковать капитализм, приводя в качестве аргументов вековое рабство черно-
кожих и захватнические войны против краснокожих в Соединенных Штатах
Америки.
Толпа по-прежнему молчала.
- Сегодня, - продолжал Ульянов, - вы видите свое прошлое исключи-
тельно в черных красках, вы восхищаетесь Америкой и хотите использовать
ее опыт. Напрасно! Ежегодно 4 июля американцы отмечают день рождения
своей "самой свободной в мире страны". Между тем, этой стране немногим
более двухсот лет, добрая половина которых омрачена официально узаконен-
ным рабством. Лишь совсем недавно в Америке формально провозглашено рав-
ноправие всех ее граждан, хотя до подлинного равноправия видимо еще да-
леко. Но американцы привыкли развивать свои сильные стороны, а не устра-
нять недостатки. В отличие от вас, они не склонны к самобичеванию.
Какой-то молчавший до сих пор интеллигент на трибуне очень тихо ска-
зал:
- Но ведь вы не были социалистом, вы были коммунистом.
- Социалистом очень легко быть при демократии, - уверенно ответил
Ульянов. - Мое мировозрение формировалось при абсолютной монархии. Пос-
ле...
Он не успел договорить. Раздался шум в толпе. Какой-то похожий на го-
риллу верзила продирался к трибуне, яростно работая локтями. Обращаясь к
судьям, он громко кричал:
- Этот человек не похож на еврея! Опять вы нам врали!..
Поднялся невообразимый шум. Кто-то пытался остановить "гориллу". Воз-
никла свалка. Какие-то люди пытались взобраться на трибуну - там судьи
уже дрались между собой. Каким-то фантастическим зрением Ульянов видел
теперь вокруг себя милионы дерущихся. Эти люди, только что обвинявшие
Ульянова в разрушении памятников старины, теперь с поросячьим восторгом
уничтожали памятники советского времени, созданные не менее великими
скульпторами!
Ульянову стало страшно. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед
этими людьми. Ему захотелось остановить их хотя бы на этот раз, и он
сделал шаг по направлению к дерущимся. Через мгновенье он уже бежал,
размахивая руками и крича, призывая к благоразумию этих озверевших лю-
дей, но никто не обращал на него внимания. Никто не замечал его. Он бе-
жал сквозь толпу, как сквозь дымовую завесу, не ощущая ее физически. Он
не мог вмешаться в ход событий. Он существовал в другом времени, и все
происходившее здесь было для него лишь миражом...
Глава 10. 2017 год
III
Среда, 30 августа,
полдень
- Привет! Я - Колин Кэмпбелл. В эфире WMBC. На востоке Америки пол-
день. После выпуска последних известий вы услышите еженедельную програм-
му для любителей популярной музыки рок, затем обзор "О чем сегодня пишут
американские газеты". Но сначала - краткая сводка новостей.
- Президент Дойл направил российскому правительству телеграмму собо-
лезнования по поводу трагических событий в Осьмино.
- Лидер американских коммунистов Ричард Рауш призвал всех своих сто-
ронников принять участие в демонстрации по случаю Дня Труда.
- Сенатор-демократ Брюс Истлунд выступил вчера в Вашингтоне с заявле-
нием, в котором призвал демократов и нерадикальных коммунистов сесть
вместе за стол переговоров с целью образования Единой Социалистической
партии Америки.
- Федеральное бюро статистики объявило вчера окончательные итоги пе-
реписи населения. Первого января 2017 года в Соединенных Штатах прожива-
ло 291,639 млн. человек.
Переходим к новостям в подробном изложении...
Я выключил радио, сел на кровати и закурил сигарету.
Уже который год, подумал я, каждый мой день начинается одинаково: я
прослушиваю краткую (именно краткую!) сводку последних известий, выкури-
ваю сигарету и лишь затем встаю. Новости в подробном изложении я слушаю
очень редко: лишь в тех случаях, когда в краткой сводке прозвучало неч-
то, особо меня заинтересовавшее. А вот не покурил в постели, натощак, я
за последние десять лет кажется всего два раза. Первый раз это случилось
года четыре тому назад, когда я переспал с какой-то мымрой с Соломоновых
островов, не выносившей табачного дыма. Другой раз это произошло 1 янва-
ря прошлого года. Тогда я собирался с нового года бросить курить...
Сегодня у меня выходной день. При моей сумасшедшей профессии выходные
выпадают по какому-то рулеточному принципу. Совершенно невозможно ничего
планировать. Но мне это почему-то даже нравится. Я и не люблю ничего
планировать заранее. А люблю - я проснуться когда получится, закурить
сигарету, и думать: пойти мне сегодня пить пиво к Тимми или отправиться
в "Прерию", чтобы съесть жареное "седло бизона" с острым, пахнущим дымом
соусом и выпить "огненной воды". Подумав об этом, я сразу же вскочил с
постели и побежал в душ.
Все благие намерения, которые я вынашивал целую неделю, полетели к
чертям собачьим, как только я вспомнил про бизонье мясо и "огненную во-
ду". А ведь я ждал выходного, чтобы поработать над своим романом...
Я начал писать этот роман шесть лет тому назад, и за все эти годы на-
писал какую-то жалкую сотню килобайт. Всегда что-то отвлекало - девочки,
собантуйчики, футбол... Долгое время я никому не показывал написанного.
Лишь недавно я решил почитать это вслух Линде. После первых же двух фраз
она ядовито
меня сразу пропало желание читать дальше. Роман начинался так:
"Меня зовут Л.Л. Мне 30 лет." Вероятно, я действительно пишу
так медленно, что мой роман уже устарел. Но не в этом дело...
Мой отец, сколько я его помню, всегда тянул инженерную лямку на
большом и грязном электротехническом заводе на севере Нью-Джерси. В
юности я больше всего боялся, что и мне судьба уготовила такую же унылую
долю. Поэтому, несмотря на протесты отца (извечный конфликт отцов и де-
тей!), я выбрал стезю свободного (как мне тогда казалось) художника -
журналистику.
Довольно быстро я понял, что моя "свободная" профессия отнюдь не сво-
бодна от мелкой политичности, грязной лжи, вынужденного раболепия - од-
ним словом, от всего того, что мне казалось противным в профессии моего
отца. И тогда мне вдруг захотелось стать писателем. Причем непрофессио-
нальным! Профессиональный писатель обычно вынужден писать плохие книги
ради заработка. Мне же просто хотелось все свое свободное время прово-
дить в стране своих грез, в обществе созданных мною образов...
Хотелось, но не получалось. Свободное время я проводил где угодно - у
Тимми и в "Салониках", в "Ритмах Марса" и в ночном клубе на 42-ой, в
"Прерии" и в "Сиракузах", - но только не за письменным столом перед
компьютером...
Я вышел на улицу. Здесь все было по-прежнему - серпы, молоты, лозунги
на стенах, листовки на асфальте. "Париж покрылся баррикадами!" - вспом-
нилась мне фраза из школьного учебника истории. Но пока было тихо.
До "Прерии" мне надо было пройти всего три квартала. На ближайшем уг-
лу толстый, чернявый спагетти уже разложил на длинном столе "шанелевс-
кие" сумочки, шляпки с эмблемой "Мадам Бовари" и прочие объекты вожделе-
ния восточноевропейских особей женского рода. Последние не заставили се-
бя долго ждать, и, расталкивая друг дружку, уже рылись во всей этой куче
ворованного хлама.
На следующем углу двое нищих трясли стаканами. Я высыпал всю свою ме-
лочь - около трех долларов - слепому черному парню и отдал бумажный дол-
лар старому спившемуся caucasian'у.
Стоял самый разгар ланча, и надеятся на отдельный столик в "Прерии"
было столь же бессмысленно, как ждать второго пришествия. Мне еще повез-
ло, что удалось заполучить мое любимое местечко - за вишневым столиком
на две персоны в самом темном углу зала.
За этим же столиком уже томился в ожидании официанта седовласый, ру-
мяный caucasian лет пятидесяти. При моем появлении он сразу оживился и
