мнимый полковник, наливая себе еще водки. - А то, что вы называете прог-
рессивной философией - это все софистика. При желании можно и взгляды
террористов назвать прогрессивной философией. Или вы сочувствовали орга-
низации "Народная воля"?
- Я против терроризма, г-н полковник. Участвуя в заговоре народо-
вольцев, восемь лет назад бессмысленно погиб мой старший брат. Я являюсь
сторонником иных методов.
Если бы полковник Бздилевич правильно понимал, сторонником какихтаких
"иных методов" являлся г-н Ульянов, судьба нашего героя, а заодно и все-
го государства Российского, вероятно, сложилась бы иначе. Но мнимый пол-
ковник, не отличаясь особой проницательностью, подумал, что Ульянов име-
ет ввиду демократические методы борьбы. Ревниво оберегая собственные ин-
тересы, последний российский император, разумеется, ненавидел демокра-
тов, но не особенно их боялся.
Полковник опять выпил. Он уже изрядно захмелел и поглядывал на своего
собеседника с плохо скрываемой неприязнью.
- Демократия, г-н... м-м...
- Ульянов.
- Да, извините... Так вот, демократия стремится ограничить власть по-
мазанников божьих. Поэтому как раз демократия преступна по своей сути.
Хотя вам, как адвокату, конечно свойственно защищать преступников.
Официант принес папиросы. Ульянов раскрыл коробочку и вежливо предло-
жил полковнику угоститься.
- Я не курю, - сказал полковник. - Я лучше еще выпью.
Полковник вылил остававшуюся в графинчике водку себе в рюмку, немед-
ленно выпил и вскоре окончательно запьянел. Из-за соседнего столика за
ним внимательно наблюдал красивый молодой человек в хорошем костюме цве-
та маренго.
- Демократы, адвокаты... Всех на хрен! - бормотал заплетающимся язы-
ком полковник. - Еще никогда ни один демократ не являлся хорошим строе-
виком... Как, впрочем, и адвокат!.. Евреи...
Полковник уронил голову на стол и задремал.
Ульянов допил свое пиво, расплатился с официантом и направился к вы-
ходу, - он спешил в читальню. Сразу после его ухода, к уснувшему полков-
нику подсел молодой человек в костюме цвета маренго. Оглядевшись по сто-
ронам, он ловко проверил полковничьи карманы.
Глава 6. 2017 год
II
Суббота, 26 августа,
полдень
Со стороны 7-ой авеню к Pennstation было трудно протолкнуться. Движе-
ние, конечно, было перекрыто, то и дело завывала полицейская сирена.
Толпа, украшенная красными полотнищами и разноцветными шарами, выглядела
весьма эффектно. Над входом был вывешен транспарант, гласивший: "НАША
ЦЕЛЬ - КОММУНИЗМ!" Напротив, перед входом в Madison Square Garden, груп-
па узкоглазых манифестантов держала транспарант с надписью: "ПОБЕДА ДЕЛА
ЧУЧХЕ - ГЛАВНОЕ СОБЫТИЕ ЭПОХИ!"
Я с трудом пробился к зданию вокзала. У самого входа высокий черный
парень раздавал какие-то листовки. Одет он был в потертые джинсы и гряз-
новатую футболку с надписью: "ИСПОЛЬЗУЙТЕ ПРЕЗЕРВАТИВЫ, ЧТОБЫ НЕ ЗАРА-
ЗИТЬСЯ ДЕТСКОЙ БОЛЕЗНЬЮ ЛЕВИЗНЫ В КОММУНИЗМЕ!" Вся эта обстановка что-то
смутно мне напоминала. Что-то очень хорошее, но я не мог вспомнить - что
именно.
Никогда еще мне не доводилось видеть такого столпотворения на
Pennstation. Здесь смешались люди всех рас и национальностей. Впервые в
жизни я видел в Америке толпу, в которой люди не кучковались по расовому
или национальному признаку. А может быть это неплохо, подумалось мне. Не
написать ли об этом? Нет, шефу нужно совсем другое. Интересно, как он
это выразит? Я представил себе шефа: "Это важная мысль, Ларри, но сегод-
ня у нас другая тема на повестке дня. Сегодня надо писать не об этом,
хотя думать об этом следует уже сегодня!" Все-таки, как только человек
дорастает до политизированной должности (безразлично в какой политике -
общегосударственной, заводской или редакционной), он сразу превращается
в полнейшего идиота...
Внутри также было много транспарантов, и царила какая-то приподнятая,
праздничная атмосфера. Все эти люди были почему-то счастливы. Я снова
поймал себя на мысли, что мне все это смутно о чем-то напоминает. В чем
же дело? Вроде бы это обездоленные люди, пришедшие на коммунистический
митинг, чтобы мобилизоваться для борьбы с эксплуататорами. Но почему у
них такой счастливый вид?
Внезапно я понял, в чем тут дело. Эти люди счастливы, потому что они
собрались вместе, чтобы говорить правду! Чтобы говорить вещи, которые
"не очень позволено" говорить! Чтобы вести себя естественно! А это уже
очень и очень много! И дело тут было вовсе не в коммунизме. Вероятно в
иных коммунистических странах точно такие же люди с таким же энтузиазмом
собирались на антикоммунистические митинги.
Подумав обо всем этом, я вдруг понял, о чем напоминала мне эта обста-
новка. Я вспомнил рок-фестивали моих юных лет. Там царила точно такая же
атмосфера.
В центре зала, прямо перед гигантским информационным монитором, было
сооружено некое подобие сцены. По странному совпадению, как только я
вспомнил рок-фестивали, на эту импровизированную сцену вышли музыканты
популярной группы "Князь треф". Акустика была ужасная, разбирать слова
песен было нелегко, но принимали их все равно здорово. Исполнив пару пе-
сен, музыканты удалились.
Через пять минут под приветственный гул толпы на той же сцене появил-
ся Ричард Рауш. Живьем я его видел впервые. Был он среднего роста, пол-
ный, лысый, с широким (именно широким, а не высоким) лбом и приятной
открытой улыбкой. Одет он был удивительно просто - кроссовки, старые по-
тертые джинсы и ковбойка. На его левом плече сидел неизменный попугай.
Этот большой синий карибский попугай давно уже стал своеобразной визит-
ной карточкой Риччи Рауша. Несомненно он добавлял популярности как свое-
му хозяину, так и всей партии американских коммунистов.
Риччи поднял вверх обе руки, не то приветствуя собравшихся, не то
призывая всех к тишине. Когда все, наконец, смолкли, он заговорил. Гово-
рил он весьма банальные вещи: про эксплуатацию человека человеком, про
неравные возможности в современном капиталистическом обществе. Во многом
он повторял Чомского, а временами даже открыто его цитировал. Вновь, как
и на предыдущих коммунистических митингах, я поймал себя на мысли, что в
основном согласен с оратором.
Речь Рауша по большей части состояла из простых предложений. Время от
времени он употреблял умеренно сильные выражения, чем еще сильнее распо-
лагал к себе большую часть публики
В один момент случился очень забавный эпизод. Большую часть времени
попугай спокойно сидел на плече у оратора, важно посматривая по сторо-
нам. В ходе своего выступления Рауш задался вопросом: "Может ли трудовой
люд добиться прихода к власти парламентским путем?" и умолк на какое-то
мгновенье, прежде чем ответить. Воспользовавшись паузой, попугай хрипло
произнес: "Ask me, if I give a shit!", чем чрезвычайно развеселил публи-
ку.
Должен заметить, что если с первой частью речи Ричарда Рауша я был в
целом согласен, то к моменту эпизода с попугаем мне уже многое казалось
неясным. Что, например, понималось под "приходом к власти трудового лю-
да"? И где проходила граница между "трудовым людом" и "нетрудовым"? И к
какой категории относился, например, я? Или даже шеф? Ведь даже шефа я,
при всем желании, не рискнул бы однозначно причислить к "нетрудовому лю-
ду"!
Скептически оценив шансы "трудового люда" прийти к власти парла-
ментским путем, Риччи Рауш сделал логический вывод о необходимости рево-
люционной борьбы. Он убеждал собравшихся, что все должно обойтись без
кровопролития. По его словам выходило, что стоит "трудовому люду" спло-
титься и решительно заявить о своих правах, как экспроприаторы немедлен-
но отрекутся от власти и сами себя экспроприируют.
Я уже почти не слушал оратора. Мне не давал покоя вопрос о принадлеж-
ности (или непринадлежности!) шефа к "трудовому люду". Вот так у меня
всегда: влезет в голову какая-нибудь чушь, и ни о чем больше думать уже
не могу. По моим размышлениям выходило, что шеф к "трудовому люду" при-
надлежит. Он вечно куда-то звонит, нервничает, суетится, посылает "фак-
сы", вытаскивает из дипломата какие-то бумаги. Сейчас, например, время
ланча. Я живо представил себе, как шеф с Бенжамином сидят в кафе "Old
Jerusalem", как шеф нервно ерзает на стуле и объясняет Бенжамину, нас-
колько важно взять сегодня интервью у Ричарда Рауша...
Внезапно я осознал всю бессмысленность своего дальнейшего торчания на
этом дурацком митинге. Увиденного и услышанного уже вполне достаточно,
чтобы написать приличествующую случаю статью, а взять интервью у Рауша
мне все равно не удастся.
Пойду-ка я лучше домой, быстренько состряпаю статейку, и - к Тимми.
Весь вечер буду пить пиво!.. Линде звонить я сегодня не должен, она со-
биралась поехать к родителям, в Нью-Джерси... Давненько я не пил пиво
как следует!.. А вечером, с факса Тимми, я отправлю шефу статью. Пусть
этот идиот думает, что я пахал весь день. В понедельник я расскажу ему,
как Рауш после выступления сразу сел в свой знаменитый обшарпанный "Мус-
танг", как я мгновенно поймал "желтый кэб", как мы с таксистом преследо-
вали "Мустанг", пока нам не преградила путь колонна манифестантов с
красными шариками. Я попытался вообразить себе эту картину, но вместо
этого перед моими глазами возникли большая тарелка с маринованными сви-
ными ножками, баночка с горчицей и запотевшие бутылочки "Карлсберга".
Обо всем этом я размышлял уже проталкиваясь к выходу...
Глава 7. ЖРЕЦЫ КАИССЫ
Когда дом Романовых готовился отметить свое трехсотлетие, шахматная
монархия еще переживала романтическую эпоху своей юности. Когда корона
уже шаталась на головах российских властителей, поклонники Каиссы всего
мира жаждали видеть на шахматном престоле законного монарха.
С другой стороны, если корону Российской империи никто не оспаривал у
ее владельца, то на шахматную корону к концу 1895 года насчитывалось по
меньшей мере пять достойных претендентов. Четверым из них суждено было
сойтись на берегах Невы в грандиозной шахматной битве. Задержимся нена-
долго, читатель, чтобы почтить память этих замечательных бойцов, а также
вспомнить обстоятельства, которые свели их в эти декабрьские дни на рис-
талище Северной Пальмиры.
Подобно тому как человечество большую часть своей истории пребывало в
первобытном состоянии, шахматы, зародившись в древности, в течение дол-
гих столетий дремали в колыбели. Первые серьезные попытки научной систе-
матизации игры были предприняты в XVIII веке, а первый международный
турнир состоялся лишь в1851 году. До этого шахматные состязания неизмен-
но представляли собой матчевую встречу двух игроков. Изучая историю этих
матчей, можно почти безошибочно назвать сильнейшего шахматиста той или
иной эпохи, но это были "некоронованные короли". Официально шахматная
республика превратилась в монархию лишь в 1886 году. Учрежденный тогда
титул "Champion of the World" получил Вильгельм Стейниц, победивший в
матче Иоганна Германа Цукерторта.
Вильгельм Стейниц!..
О детстве и юности этого человека нам почти ничего не известно. Уро-
женец Праги, он впервые принимает участие в международном турнире в 1862
году, не добиваясь при этом особого успеха. Будущему чемпиону мира шел
уже двадцать седьмой год. В таком возрасте знаменитые мастера уже были
знаменитыми. И все же четырнадцать лет спустя Стейниц завоевал всеобщее
признание в качестве сильнейшего шахматиста мира.
Карликового роста, хромой, с огромным выпуклым лбом, обрамленным яр-
ко-красными волосами, и с полубезумным взглядом этот человек являлся ве-
личайшим мыслителем всех времен и народов. Он был мыслителем, сформули-
ровавшим законы развития шахматной партии. Он был мыслителем, идеи кото-
рого спустя столетие полностью сохранили свою актуальность. Он был мыс-
лителем, умевшим на практике постоять за правоту своих взглядов.
