Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Проза - Эфраим Севела Весь текст 352.02 Kb

Продам твою мать

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 8 9 10 11 12 13 14  15 16 17 18 19 20 21 ... 31

x x x

     "Дорогой папа!
     Не сомневаюсь, что ты осудишь меня. Я уж сама  корю  себя
за горячность. Конечно, надо быть сдержанной и  не  вспыхивать
всякий раз как  порох,  когда  что-то  не  по  мне.  Но  такие
благонамеренные и разумные мысли приходят ко  мне  постфактум,
когда   уже   дело   сделано   и   исправить   что-нибудь   не
представляется возможным.
     Но все же, если честно признаться,  я  не  раскаиваюсь  в
своем поступке, потому что по большому  счету  была  абсолютно
права.
     Суди сам.
     Я стояла в парном патруле у подходов к Стене  Плача.  Это
место, как ты знаешь, святыня для евреев  всего  мира,  и  там
всегда полно народу: молящихся и  просто  пришедших  поглазеть
туристов. Лакомый объект для террористов. Поэтому охранять все
подходы к Стене Плача приходится очень тщательно. Наши солдаты
прочесывают  толпу,  проверяют  содержимое  сумок - нет ли там
взрывчатки,   иногда   обыскивают    кого-нибудь,   вызвавшего
подозрение.
     Туристы,   и   особенно   американские   евреи,   обожают
фотографировать наших солдат. Тем более если  это  израильские
девушки в военной форме. Фотографируют нас и фотографируются с
нами. На память. Об Израиле. Чтобы у себя дома в Нью-Йорке или
в Майами при взгляде на фотографию испытать прилив гордости  и
перестать стыдиться быть евреем.
     Я в этом не вижу ничего предосудительного.  Каждый  тешит
себя чем может. Одни, почувствовав себя евреями,  переселяются
в Израиль, строят его своими руками и  своей  кровью  защищают
его от врагов. Другие откупаются деньгами и  умильно  любуются
нашими достижениями издали. Что ж, хоть деньги и не кровь,  но
деньги нашему государству нужны позарез,  хотя  бы  для  того,
чтобы покупать оружие, и мы с благодарностью  принимаем  такую
помощь.
     Поэтому я не отказываюсь, когда меня просят  попозировать
перед камерой в окружении пестро  одетых  чрезмерно  упитанных
иностранных туристов, и, если это  не  мешает  моим  служебным
делам, в сотый раз скалю зубы в стандартной улыбке в объектив.
     Так было и на сей  раз.  Семейство  американских  евреев:
слоноподобная мама в обширнейших  бордовых  брюках  и  готовой
лопнуть под напором грудей кофточке, короткий очкастый папа  и
куча детей, все в очках, все толстозадые, и у  всех  на  зубах
металлические  цепи  -  потуги  убрать  неправильный   прикус,
попросили  меня  сфотографироваться  с   ними.   И,   отщелкав
камерами, еще долго рассматривали меня как музейный  экспонат,
даже щупали, не доверяя своим глазам, и засыпали комплиментами
насчет моей женственности и как, мол, идет мне военная  форма.
Я хотела было сказать им, что военная форма была бы не менее к
лицу их  сыновьям,  правда,  пришлось  бы  расширить  казенные
штаны, чтобы они туда осунулись. Но  не  сказала.  Сдержалась.
Нельзя же кидаться на людей, как  собака.  Они  ведь  искренне
восхищались мной. И несомненно, любят Израиль  -  иначе  зачем
было лететь так далеко? И вообще славные люди. Особым  умом  и
манерами не блистающие, но вполне  добропорядочные.  И  вернее
всего, не особенно скупы, когда приходится раскошеливаться  на
помощь Израилю. Даже обменялись адресами. Когда пришла смена и
я вернулась в расположение части,  меня  там  ожидал  сюрприз.
Дежурный сержант вручил мне  объемистый  пакет  и,  ухмыляясь,
пояснил, что это завезли сюда какие-то американцы.
     Я сразу почуяла неладное. Я терпеть не могу подарков.  Да
еще от чужих людей. Мои опасения были не  напрасны.  В  пакете
была груда каких-то вещей: кофты, рубашки, юбки и даже  нижнее
белье. И все не новое,  а  ношеное,  с  заметными  следами  от
неоднократных стирок.
     Кровь  ударила  мне  в  голову.  Трудно  было   придумать
оскорбление похлестче. Швырнуть мне, как нищей, подачку.  Свои
обноски. Тряпье,  которому  место  на  свалке.  Даже  не  моих
размеров.
     Я была готова взорваться от унижения и злости.
     В пакете  лежала  записка,  и  в  ней  адрес  отеля,  где
остановилась эта семейка и теперь, несомненно,  дожидалась  от
меня проявлений благодарности. И дождалась. Я ворвалась к  ним
в отель. Они были в сборе  и  встретили  меня  блеском  стекол
очков и металла на зубах.
     Можешь представить, что там происходило. Ты знаешь, какой
я бываю во гневе. Я их честила на чем свет стоит. И не  только
по-английски. В запале орала на них и на иврите и по-литовски.
И даже ругалась русским матом.
     А они сидели ошарашенные. И не сопротивлялись,  а  только
испуганно пучили на меня свои бараньи глаза.
     Им и невдомек, что они меня жестоко оскорбили  своим  так
называемым  подарком.  Они   были   уверены,   что   поступили
добропорядочно, даже благородно.
     И тогда меня поразила мысль, что все эти  люди  по  своей
природе беженцы. Беглецы. Гонимые по миру. Если не они, то  их
родители или деды бежали в Америку, искали в  ней  убежища  от
преследователей. А беженец всегда гол как сокол  и  благодарен
любой подачке, любой милостыне. И когда те, что  устроились  и
обжились на новом месте, с королевской щедростью раздают  свои
обноски тем, кто добрался до спасительных берегов  после  них,
это считается актом милосердия и филантропии.
     Разница между такими, как я, и ими в том,  что  мы  -  не
беженцы. Мы - бойцы. Мы вернулись к себе домой.  А  не  искать
убежища под чужим  кровом.  У  нас  есть  гордость  людей,  не
привыкших слоняться по чужим углам, у нас, а не  у  них,  есть
подлинное чувство человеческого достоинства.
     И когда я это осознала, мой  гнев  иссяк.  Мне  стало  их
жаль. Но это случилось, уже когда я покинула отель, оставив их
в состоянии глубокого шока, искренне недоумевающих, ибо понять
суть того, что произошло, им не дано -  у  них  психология  не
нормальных людей, а вечных беженцев.
     Поэтому я  не  вернулась  в  отель,  чтобы  извиниться  и
рассеять страх, который вызвала у этих  бестолковых  и  жалких
людей".

x x x

     Когда оркестр  уходил  с  эстрады  на  перерыв,  включали
радиолу, и танцы на медленно  вертящемся  круге  продолжались.
Нам, музыкантам, полагалось бесплатное  питание,  и,  так  как
война кончилась всего пять лет назад и воспоминание  о  голоде
все  еще  не  улетучилось  из  голов,  почти  весь  оркестр  в
перерывах пасся на кухне, мы ели все, что подносили повара,  а
те не скупились, ибо давали не свое, а то, что недокладывали в
порции клиентам. На кухне было парно и душно, и я  предпочитал
выйти с тарелкой в зал и присесть на незанятое место.
     Основную  публику  нашего  ресторана  составляли  офицеры
местного гарнизона, чаще всего молодые, неженатые, упивавшиеся
до бесчувствия от тоски и одиночества в этом  чужом  литовском
городе, где по-русски разговаривать  отказывались  даже  самые
последние проститутки. Это была  одна  из  форм  национального
протеста оккупантам. Самая безобидная.
     Помню, я сидел со шницелем за пустым столиком. На  круге,
под заунывное старое танго, тесно переминались  пары.  Ко  мне
неуверенной походкой направлялся русский  офицер  в  давно  не
чищенных сапогах. Направлялся ко мне. Больше было не  к  кому.
За моей спиной была стена.
     Он остановился перед столиком, мутным взором уставился на
меня и, неуклюже щелкнув каблуками и  вытянув  руки  по  швам,
изрек:
     - Разрешите... пригласить на танец.
     Я чуть не подавился шницелем и,  стараясь  не  улыбаться,
чтобы не вызвать его гнева, серьезно объяснил ему, что я -  не
дама, а мужчина. Мои  слова  не  произвели  на  него  никакого
впечатления.
     - Все равно, - сказал он, но все  же  не  стал  повторять
приглашения, а задом попятился и рухнул между столиками.
     Коронным музыкальным номером, обожаемым  нашей  публикой,
была  "Африка".  Во  всем  зале  гасили  свет,  и   лишь   над
вращающимся   танцевальным   кругом   посверкивал,    медленно
поворачиваясь, шар из множества зеркальных осколков.  На  него
было направлено из углов несколько разноцветных лучей. Вступал
барабан. За ним -  флейта.  Потом  гобой.  В  восточном  ритме
оркестр тихо  затягивал  заунывную  мелодию,  и  через  каждые
двадцать тактов наш ударник, старый и лысый еврей  с  пропитым
голосом, хрипел в микрофон:
     - Африка... Африка.
     Зал пустел во время "Африки". Все устремлялись  на  круг.
Там становилось так тесно, что танцевать уже было  невозможно,
так как,  подняв  ногу,  не  всегда  найдешь  место,  куда  ее
поставить. Танцевали в основном пожиманием плеч  и  шевелением
ягодиц. Круг полз медленно, но  все  же  ощутимо,  и  действие
алкоголя на мозги от этого лишь усиливалось. Крайние то и дело
падали с круга,  у  дам  задирались  юбки,  офицеры  цеплялись
ремнями портупей за ножки опрокинутых стульев.
     А по кругу, среди галифе и юбок, раздвигая их подвешенным
на шею  на  ремнях  лотком,  проталкивался  карлик,  настоящий
лилипут со старческим пергаментным лицом как печеное яблоко  и
с редкими белесыми волосами,  зализанными  на  прямой  пробор.
Тонким детским голоском он предлагал свой товар на лотке:
     - Угостите даму шоколадом.
     А с нашей эстрады, откуда световые зайчики с  вертящегося
шара выхватывали из мрака  то  медный  раструб  саксофона,  то
длинный  еврейский  нос  скрипача,  ползла  одуряющая  тягучая
мелодия и то и дело, словно рычание  затаившегося  в  джунглях
льва, хриплое:
     - Африка... Африка...
     Воздействие подобного искусства на проспиртованные  мозги
было  настолько  впечатляющим,   что   чуть   не   завершилось
человеческими жертвоприношениями. Одного офицера  так  глубоко
проняло, что он от избытка чувств выхватил пистолет и,  рыдая,
с грохотом разрядил всю обойму. Чудом никого не задев. Но пули
разбили вдребезги зеркальный шар, и осколки стекла  обрушились
на головы и плечи танцующих.
     Проституток в нашем  городе,  как  и  во  всем  СССР,  не
водилось.  Проституция  строжайше  запрещена.   Но   в   нашем
ресторане к услугам пьяных офицеров  всегда  в  изобилии  были
женщины.  Одинокие  литовки,  чьих  мужей  русские  сослали  в
Сибирь, или они, еще до прихода русских,  бежали  на  Запад  с
немцами, позабыв впопыхах о своих  семьях.  Эти  женщины  днем
где-то работали, получая жалкие гроши, а с наступлением темно-
ты тянулись к освещенным подъездам ресторанов и уже вскоре под
руку  с  офицером  протискивались  среди  столиков  в  поисках
свободного места. Денег они не брали  с  мужчин.  Платой  была
выпивка и закуска. Спать мужчин женщины уводили к себе.
     Но  у   них   были   в   городе   серьезные   конкуренты.
Девочки-подростки.  Пятнадцати  и  даже  двенадцати  лет.   Не
литовки и не русские, а немки. Вечно голодные, одетые  пестро,
как паяцы, в случайные одежды с чужого плеча. Немецкие дети  -
одно из многих последствий недавно прошедшей войны.
     Дело в том, что в Каунасе  в  военные  годы  базировалось
управление железными дорогами оккупированных районов с большим
штатом гражданских служащих, переведенных из Германии на место
службы вместе с  семьями.  Когда  немцы  были  выбиты  русской
армией из Литвы, этих людей не удалось эвакуировать.  Взрослые
мужчины  и  женщины  были   интернированы   и   приравнены   к
военнопленным. Их в эшелонах увезли из Литвы в Сибирь.
     А  о  детях  забыли.  Их  было  несколько  тысяч.  Разных
возрастов. Совсем крошечных приютили литовцы, и они уже  давно
взрослые люди, носят литовские имена и даже не  подозревают  о
своем происхождении. А  те,  что  постарше,  стали  бездомными
голодными бродяжками. В осеннюю слякоть и в  холодные  вьюжные
зимы они воробьиными стайками, кутаясь в тряпье и  оттого  еще
больше похожие на взъерошенных воробышков, теснились по  ночам
в подъездах домов у теплых радиаторов паровых  батарей,  спали
на каменных ступенях, согревая друг друга телами, и запоздалым
жильцам приходилось, чертыхаясь, переступать через них,  чтобы
добраться до своей квартиры.
     Чем кормились они - одному Богу известно. После войны еще
несколько лет продукты распределялись по  карточкам.  Немецкие
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 8 9 10 11 12 13 14  15 16 17 18 19 20 21 ... 31
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (1)

Реклама