кошелек спрятать в карман.
Потом он заговорил о чем-то со своими работниками, и Гулливеру пока-
залось, что восемь водяных мельниц разом зашумели у него над головой. Он
был рад, когда работники наконец ушли на поле.
Тогда великан достал из кармана свой носовой платок, сложил его в
несколько раз и, опустив левую руку до самой земли, покрыл ладонь плат-
ком.
Гулливер сразу понял, чего от него хотят. Он покорно взобрался на эту
широкую ладонь и, чтобы не свалиться с нее, лег ничком.
Видно, великан очень боялся уронить и потерять Гулливера - он бережно
завернул его в платок, точно в одеяло, и, прикрыв другой ладонью, понес
к себе домой.
Был полдень, и хозяйка уже подала на стол обед, когда великан с Гул-
ливером на ладони перешагнул порог своего дома.
Ни слова не говоря, великан протянул жене ладонь и приподнял край
платка, которым был закрыт Гулливер.
Она попятилась и взвизгнула так, что у Гулливера чуть не лопнули обе
барабанные перепонки.
Но скоро великанша разглядела Гулливера, и ей понравилось, как он
кланяется, снимает и надевает шляпу, осторожно ходит по столу между та-
релками.
А Гулливер и в самом деле двигался по столу опасливо и осторожно. Он
старался держаться подальше от края, потому что стол был очень высокий -
по меньшей мере с двухэтажный дом.
Вся хозяйская семья разместилась вокруг стола - отец, мать, трое де-
тей и старуха бабушка. Гулливера хозяин посадил возле своей тарелки.
Перед хозяйкой возвышался на блюде огромный кусок жареной говядины.
Она отрезала маленький ломтик мяса, отломила кусочек хлеба и положила
все это перед Гулливером.
Гулливер поклонился, достал из футляра свой дорожный прибор - вилку,
ножик - и принялся за еду.
Хозяева разом опустили свои вилки и, улыбаясь, уставились на него.
Гулливеру стало страшно. Кусок застрял у него в горле, когда он увидел
со всех сторон эти огромные, как фонари, любопытные глаза и зубы, кото-
рые были крупнее, чем его голова.
Но он не хотел, чтобы все эти великаны, взрослые и маленькие, замети-
ли, как сильно он их боится, и, стараясь не глядеть по сторонам, доел
свой хлеб и мясо.
Хозяйка что-то сказала служанке, и та сейчас же поставила перед Гул-
ливером рюмку, до краев наполненную каким-то золотистым, прозрачным на-
питком.
Должно быть, это была самая маленькая ликерная рюмочка - в ней поме-
щалось не больше кувшина вина.
Гулливер встал, поднял рюмку обеими руками и, подойдя прямо к хозяй-
ке, выпил за ее здоровье.
Это очень понравилось всем великанам. Дети принялись так громко хохо-
тать и хлопать в ладоши, что Гулливер чуть не оглох.
Он поспешил опять укрыться за тарелкой хозяина, но второпях споткнул-
ся о корку хлеба и растянулся во весь рост. Он сейчас же вскочил на ноги
и с тревогой посмотрел вокруг - ему совсем не хотелось показаться смеш-
ным и неловким.
Однако на этот раз никто не засмеялся. Все с беспокойством глядели на
маленького человечка, а служанка сейчас же убрала со стола злополучную
корку.
Чтобы успокоить своих хозяев, Гулливер помахал шляпой и трижды прок-
ричал "ура" в знак того, что все обошлось благополучно.
Он и не знал, что в эту самую минуту его подстерегает новая неприят-
ность.
Как только он подошел к хозяину, один из мальчиков, десятилетний ша-
лун, сидевший рядом с отцом, быстро схватил Гулливера за ноги и поднял
так высоко, что у бедняги захватило дух и закружилась голова.
Неизвестно, что бы еще придумал озорник, но отец сейчас же выхватил
Гулливера у него из рук и опять поставил на стол, а мальчишку наградил
звонкой оплеухой.
Таким ударом можно было бы выбить из седел целый эскадрон гренадер -
разумеется, обыкновенной человеческой породы.
После этого отец строго приказал сыну немедленно выйти вон из-за сто-
ла. Мальчишка заревел, как стадо быков, и Гулливеру стало его жалко.
"Стоит ли на него сердиться? Ведь он еще маленький", - подумал Гулли-
вер, опустился на одно колено и знаками стал умолять своего хозяина про-
стить шалуна.
Отец кивнул головой, и мальчуган снова занял свое место за столом. А
Гулливер, усталый от всех этих приключений, сел на скатерть, прислонился
к солонке и на минуту закрыл глаза.
Вдруг он услышал у себя за спиной какой-то сильный шум. Такой мерный,
густой рокот можно услышать в чулочных мастерских, когда там работает не
меньше десяти машин разом.
Гулливер оглянулся - и сердце у него сжалось. Он увидел над столом
огромную, страшную морду какого-то хищного зверя. Зеленые яркие глаза то
лукаво щурились, то жадно открывались. Воинственно торчали в стороны
длинные, пушистые усы.
Кто это? Рысь? Бенгальский тигр? Лев? Нет, этот зверь раза в четыре
больше самого большого льва.
Осторожно выглядывая из-за тарелки, Гулливер рассматривал зверя.
Смотрел, смотрел - и наконец понял: это кошка! Обыкновенная домашняя
кошка. Она взобралась на колени к хозяйке, и хозяйка гладит ее, а кошка
разнежилась и мурлычет.
Ах, если бы эта кошка была такая же маленькая, как все те кошки и ко-
тята, которых видел Гулливер у себя на родине, он бы тоже ласково погла-
дил ее и пощекотал за ушами!
Но осмелится ли мышка щекотать кошку?
Гулливер уже хотел было спрятаться куда-нибудь подальше - в пустую
миску или чашку, - но, к счастью, вспомнил, что хищные звери всегда на-
падают на того, кто их боится, и боятся того, кто сам нападает.
Эта мысль вернула Гулливеру смелость. Он положил руку на эфес шпаги и
храбро шагнул вперед.
Давний охотничий опыт не обманул Гулливера. Пять или шесть раз он
бесстрашно подходил к самой морде кошки, и кошка даже не посмела протя-
нуть к нему лапу. Она только прижимала уши и пятилась назад.
Кончилось тем, что она соскочила с колен хозяйки и сама убралась по-
дальше от стола. Гулливер вздохнул с облегчением.
Но тут в комнату вбежали две огромные собаки.
Если вы хотите знать, какой они были величины, поставьте друг на
дружку четырех слонов, и вы получите самое точное представление.
Одна собака, несмотря на свой огромный рост, была обыкновенная двор-
няга, другая - охотничья, из породы борзых.
К счастью, обе собаки не обратили на Гулливера особого внимания и,
получив от хозяина какую-то подачку, убежали во двор.
К самому концу обеда в комнату вошла кормилица с годовалым ребенком
на руках.
Ребенок сразу же заметил Гулливера, протянул к нему руки и поднял ог-
лушительный рев. Если бы этот двухсаженный младенец находился на одной
из лондонских окраин, его бы непременно услышали на другой окраине даже
глухие. Должно быть, он принял Гулливера за игрушку и сердился, что не
может дотянуться до нее.
Мать ласково улыбнулась и недолго думая взяла Гулливера и поставила
перед ребенком. А мальчуган тоже недолго думая схватил его поперек туло-
вища и стал засовывать себе в рот его голову.
Но тут уж Гулливер не вытерпел. Он закричал чуть ли не громче своего
мучителя, и ребенок в испуге выронил его из рук.
Наверно, это было бы последнее приключение Гулливера, если бы хозяйка
не поймала его на лету в свой передник.
Ребенок заревел еще пронзительнее, и, чтобы успокоить его, кормилица
стала вертеть перед ним погремушку. Погремушка была привязана к поясу
младенца толстым якорным канатом и напоминала большую выдолбленную тык-
ву. В ее пустом нутре громыхало и перекатывалось по крайней мере штук
двадцать булыжников.
Но ребенок и смотреть не хотел на свою старую погремушку. Он надры-
вался от крика. Наконец великанша, прикрыв Гулливера фартуком, незаметно
унесла его в другою комнату.
Там стояли кровати. Она уложила Гулливера на свою постель и укрыла
его чистым носовым платком. Платок этот был больше, чем парус военного
корабля, и такой же толстый и грубый.
Гулливер очень устал. Глаза у него слипались, и, как только хозяйка
оставила его одного, он укрылся с головой своим жестким холщовым одеялом
и крепко уснул.
Он спал больше двух часов, и ему снилось, что он дома, среди родных и
друзей.
Когда же он проснулся и понял, что лежит на кровати, у которой кон-
ца-края не видать, в огромной комнате, которую не обойдешь и в несколько
часов, ему стало очень грустно. Он опять зажмурил глаза и натянул повыше
уголок платка. Но на этот раз заснуть ему не удалось.
Едва только он задремал, как услышал, что кто-то тяжело соскочил с
полога на постель, пробежал по подушке и остановился возле него, не то
посвистывая, не то посапывая.
Гулливер быстро приподнял голову и увидел, что над самым его лицом
стоит какой-то длинномордый усатый зверь и смотрит прямо ему в глаза
черными блестящими глазами.
Крыса! Отвратительная бурая крыса величиной с большую дворнягу! И она
не одна, тут их две, они нападают на Гулливера с двух сторон! Ах, дерз-
кие животные! Одна из крыс осмелела настолько, что уперлась лапами прямо
в воротник Гулливера.
Он отскочил в сторону, выхватил шпагу и с одного удара распорол зверю
брюхо. Крыса упала, обливаясь кровью, а другая пустилась наутек.
Но тут уж Гулливер погнался за нею, настиг у самого края постели и
отрубил ей хвост. С пронзительным визгом она скатилась куда-то вниз, ос-
тавив за собой длинный кровавый след.
Гулливер вернулся к умирающей крысе. Она еще дышала. Сильным ударом
он прикончил ее.
В эту самую минуту в комнату вошла хозяйка. Увидев, что Гулливер весь
в крови, она в испуге подбежала к постели и хотела взять его на руки.
Но Гулливер, улыбаясь, протянул ей свою окровавленную шпагу, а потом
показал на мертвую крысу, и она все поняла.
Позвав служанку, она велела ей сейчас же взять крысу щипцами и выбро-
сить вон за окошко. И тут обе женщины заметили отрубленный хвост другой
крысы. Он лежал у самых ног Гулливера, длинный, как пастушеский кнут.
У хозяев Гулливера была дочка - хорошенькая, ласковая и смышленая де-
вочка.
Ей было уже девять лет, но для своего возраста она была очень ма-
ленькая - всего с какой-нибудь трехэтажный домик, да и то без всяких
флюгеров и башен.
У девочки была кукла, для которой она шила нарядные рубашечки, платья
и передники.
Но, с тех пор как в доме появилась удивительная живая куколка, она и
смотреть больше не хотела на старые игрушки.
Свою прежнюю любимицу она сунула в какую-то коробку, а ее колыбельку
отдала Гулливеру.
Колыбельку днем держали в одном из ящиков комода, а вечером ставили
на полку, прибитую под самым потолком, чтобы крысы не могли добраться до
Гулливера.
Девочка смастерила для своего "грильдрига" (на языке великанов
"грильдриг" значит "человечек") подушку, одеяльце и простыни. Она сшила
ему семь рубашек из самого тонкого полотняного лоскутка, какой только
могла найти, и всегда сама стирала для него белье и чулки.
У этой девочки Гулливер стал учиться языку великанов.
Он показывал пальцем на какой-нибудь предмет, и девочка несколько раз
подряд внятно повторяла, как он называется.
Она так заботливо ухаживала за Гулливером, так терпеливо учила его
говорить, что он прозвал ее своей "глюмдальклич" - то есть нянюшкой.
Через несколько недель Гулливер стал понемногу понимать, о чем гово-
рят вокруг него, и сам с грехом пополам мог объясняться с великанами.
А между тем слух о том, что его хозяин нашел у себя на поле удиви-
тельного зверька, распространился по всем окрестностям.
Говорили, что зверек - крошечный, меньше белки, но с виду очень похож
на человека: ходит на двух ногах, стрекочет на каком-то своем наречии,
но уже немного научился говорить и на человечьем языке. Он понятливый,
послушный, охотно идет на зов и делает все, что ему приказывают. Мордоч-
ка у него беленькая - нежнее и белее, чем лицо у трехлетней девочки, а
шерстка на голове шелковистая и мягкая, как пух.
И вот в один прекрасный день в гости к хозяевам приехал их старый
