себя тем, чтобы отмечать их и говорить: да, это открытие. Она просто
проживала вещь, не ментализируя ее -- открытия оставлялись на потом,
когда находилось им подходящее название. В сущности, все уже открыто в
путешествии Матери, но ничто не названо, так что это как бы и не сущест-
вует -- для нас. Но в тот раз она назвала открытие. Она наблюдала, как
то мерцающее просачивание вызывало новый целостный способ бытия в теле:
Способ бытия, который будет светлым, гармоничным. Этот способ бытия все
еще очень трудно определить, но в этом поиске присутствует постоянное
восприятие (которое транслируется видением) многокрасочного света, со-
держащего все цвета: все краски, но не слоями, а как комбинация мельчай-
ших точек, комбинация точек всех цветов... И мы припоминаем "радужный
свет", который она восприняла в начале столетия в глубинах Несознатель-
ного -- что означает завершение грандиозного курса (можно сказать, курса
земли: тело Матери было земным подобно любому другому телу), поскольку
тот свет больше не был где-то там, под бездонными глубинами, в каком-то
"гроте", а был прямо здесь, на пороге ее тела, мерцая через все поры ее
кожи, так сказать. Вуаль стала тоньше. И она добавила: Теперь я вижу это
постоянно, в связи со всем, и это кажется тем, что можно было бы назвать
восприятием настоящей Материи. Все возможные цвета комбинируются в свет-
лых точках, не смешиваясь при этом. Все кажется СДЕЛАННЫМ из этого. По-
лагаю, что после этого она больше никогда не говорила о "настоящей Мате-
рии": пришло и ушло. В другой раз было нечто иное, что она не называла.
С другой стороны, она все чаще и чаще будет говорить о "ложной материи",
как если бы эти крапинки многокрасочных вибраций были настоящим способом
бытия материи, который постепенно проявлялся или становился более отчет-
ливым по мере освобождения сети -- именно эту сеть она назовет "ложной
материей". Так что все больше и больше кажется, что это явление можно
рассматривать скорее как замещение настоящей Материей или развуалирова-
ние настоящей Материи, чем как трансформацию старой материи в нечто
"иное". Тогда проясняется множество вещей. Все те, кто ожидали увидеть
Мать внезапно помолодевшей, несгорбленной и великолепной в той же самой
старой телесной субстанции, смотрели на это явление неправильным обра-
зом. Возможно, мы неправильно смотрим на всю землю: может быть, новый
мир -- это не ожидаемая трансформация старого, а настоящий мир уже
здесь, замещая старый. Грандиозное изменение перспективы. Полное раство-
рение сети. Лучше следует знать, на какой стороне стоишь.
Но то восприятие настоящей Материи в ее теле, в объектах, во всем,
было не только видением -- ведь, в конце концов, видения хороши для тех,
кто способен видеть -- оно материально и телесно транслировалось совер-
шенно другим способом бытия в материи, как если бы законы больше не были
в точности прежними. Так мы можем понять, что необходима некая адапта-
ция, чтобы препятствовать тому, чтобы тело внезапно не дезинтегрирова-
лось или испарилось под давлением новых законов, или, скорее, из-за вне-
запного исчезновения старых законов, которые висели на теле тоннами
свинца. Свинец кажется нам легким. Тюрьмы для нас не существует. Мы
должны выбраться из всего этого, чтобы понять, что оно сделано из свинца
и является тюрьмой. Но в тот момент, когда мы выбираемся из всего этого,
есть весьма... особенный переход для старого тела -- действительно, как
можно быть в двух телах или двух материях одновременно? Как мы вступим в
одно, не умерев в другом, или, по крайней мере, не упав в обморок? Это
как дышать двумя совершенно различными воздухами, одним - смертельным, а
другим - живым -- и как вы останетесь живы, находясь в смертельном? Как
вы можете быть в настоящей Материи, жить в настоящей Материи, не теряя
другую -- которая является мостом, связующим звеном со старым земным су-
ществованием и позволяет вам продолжать в нем быть, жить, видимо делать
то, что делают все другие, говорить с другими и быть им доступной? Мы
доступны лишь до тех пор, пока смертны как и они, ложны как и они, тем-
ны, тяжелы, стареющи, болезненны... Все больше и больше будет это стано-
виться проблемой Матери. Нечто подобное проблеме первой амфибии. Короче
говоря, проблема заключается в том, как быть на обоих сторонах сети.
Быть в смерти, не умерев в ней.
Новый способ бытия
Этот новый способ бытия Материи (или бытия в Материи) обретал форму
постепенно, очень осторожно, но все же... И, прежде всего, как он мани-
фестирует, что является спусковым механизмом другого движения? Тело
очень просто, как бы там ни было: оно дышит легко, оно дышит тяжело; ему
удобно, оно устало; у него своя рутина, оно делает свои ежедневные жес-
ты. В тот момент, когда меняются заведенные привычки, все начинает скри-
петь. В теле миллионы привычек, все является привычкой. Его привычки,
какими бы они ни были -- хорошими, плохими, полезными, вредными -- явля-
ются частью сети, они внутри сети. В конечном итоге сама сеть является
привычкой, миллионами привычек. Привычка доброго здравия или неважного
самочувствия, и, в конечном итоге, привычка смерти, потому что "так за-
ведено", это привычный способ поведения тел. Теперь же, когда мы ищем
способ разрушения привычки, какой бы микроскопической и пустячной она ни
была, должно возникнуть некое новое движение. И тогда сразу же нечто на-
чинает скрипеть. Это нечто довольно легко впадает в болезнь, потому что
приходит в расстройство, и все внезапно становится очень надоедливым:
"Мир, несомненно, совершенно отвратителен." Все отвратительно. Сеть
расстроена. Это даже кажется смертью (о, всего лишь шепот!), и действи-
тельно любой скрип указывает в этом направлении, если вы хоть немного
заденете сеть или проникнете через нее. Вы можете притронуться к сети
вообще с любой стороны, в любой точке, и, удивительно, вы всегда оказы-
ваетесь перед смертью -- пронырливой маленькой смертью, столь глупой,
что вы смеетесь, когда замечаете ее, и вы выбрасываете ее в окно; но она
не забывает, она просто ждет своего часа. Ни одно наше ментальное хвас-
товство в конце концов ничего не может поделать с эти: она делает, тай-
но.
Поэтому мы можем схватить сеть привычек вообще с любой стороны, но
шего "угольного пласта", и это
здесь
. Ведь где же "супраментальная
является матерью всех остальных: это привычка пораженчества. Она пре-
пятствует любому начинанию нового движения. При малейшем недомогании те-
ло мгновенно сдается: о, это такая и такая болезнь, она будет тянуться
так много месяцев, столь много лет, и затем мне нужно сделать операцию,
а потом... полный перечень. Приходят даже сны физического разума, в ко-
торых вы подвергаетесь операциям, которые длятся часами, переносите все
стоически (кто знает, с каким смиренным восторгом). Физическое сознание,
которое вызывает функционирование клеток [или, точнее, которое гипноти-
зирует клетки] приучено к усилию, борьбе, страданию, пораженчеству,
столь привыкло ко всему этому... и это повсеместно. В людях настаивает
на своем только ментальное сознание, а физическое сознание всегда, по
привычке, предвидит катастрофу -- другими словами, конец. Конец, который
был неизбежен из века в век; эта привычка намертво прицепилась. Так что
все очень трудно. Требуется очень медленная и постоянная работа, чтобы
заменить такую привычку -- по сути, пораженчества -- верой, истинным
сознанием. Истинным сознанием того, что истина - это Гармония, истина -
это прогресс, истина - это свет, истина... А тело, физическое сознание,
неизменно впадает в свою старую привычку, что Мать назвала "старым спо-
собом": В теле так много глупости! Например, в любой момент (они длятся
несколько секунд или минут, ты понимаешь), в каждый момент есть выбор
между тем, чтобы продолжать старую привычку или прогрессировать к созна-
нию. И так все время. И из-за ... инертности (что это? это даже не дур-
ная воля, потому что это глупо: это глупее дурной воли) есть "естествен-
ная" тенденция выбирать вырождение, а не усилие к прогрессу. Это инерт-
ная тупость. Но когда тело знает и делает усилие, то это всегда, всегда
приводит к свету, да, подобному вибрационным волнам; и волны, связанные
с прогрессом, всегда многокрасочны, переливаются всеми цветами. Они свя-
заны с маленьким спонтанным усилием отвергнуть инертность. И это не свя-
зано с важными событиями: это явление каждой минуты, для всего, все вре-
мя, все время, все время -- для всего.
Так что есть некое усилие или способ бытия, который вызывает неко-
торую "пористость" в теле.
Когда есть то усилие, которое является скорее зовом внутри, потреб-
ностью быть чем-то иным, отличным от аморфной массы, которая отсчитывает
несуществующие минуты подобно счетчику такси, когда мантра продолжает
крушить эту тяжелую непрозрачность, тогда внезапно появляется в теле --
и затем все чаща и чаще -- некое светлое набухание, как расширение, ко-
торое поистине является стремлением тела, его криком, его призывом воз-
духа в гущу этого продолжающегося удушения: тело внезапно начинает зады-
хаться, как если бы оно начало осознавать сеть. Это расширение, воспри-
нимаемое в клетках и повсюду поистине как "светлое набухание", может да-
же стать довольно сокрушительным и репрессивным другим образом, как если
бы в теле было недостаточно места, как сели бы оно было все еще слишком
засорено. Это знак просачивания другого движения, которое постепенно
становится легким и "текучим", по мере того, как субстанция проясняется
и имперсонализируется. Интеллект чувствовал то же самое, когда он начал
вылупляться из первого кокона неведения: он задыхался, он чувствовал,
что постоянно ударялся об уродство, глупость, ничтожность повсюду, и был
всем этим зажат. То же самое происходит с сознанием тела. Но здесь глу-
постью являются все физиологические законы. И начинает появляться новая
мода бытия, поначалу неуловимая и почти подобная легкому дуновению, но
которая будет иметь громадные последствия. Мы не знаем грандиозной мощи,
дающей ростки в этих микроскопических процессах. Это светлое мерцание...
кажется истинной модой бытия, - сказала она поначалу; я еще не уверена,
но в любом случае это гораздо более сознательная мода бытия. И я вижу
это все время: с открытыми глазами, с закрытыми глазами, все время. И
тело имеет любопытное восприятие одновременно тонкости и "проницаемос-
ти", так сказать, гибкости и не совсем исчезновения, а значительного ос-
лабления жесткости форм. В первый раз, когда тело чувствует это в той
или иной своей части, оно чувствует... немного потерянным, как всегда,
ощущение того, что нечто ускользает от него. И вот когда начинается се-
рия обмороков. Но если ты остаешься очень спокойным и тихо ждешь, это
просто замещается некой пластичностью или текучестью, которая кажется
новой модой бытия клеток. Вероятно, это заменит физическое эго. Это
действительно кажется пустяком, но некоторым образом это означает раст-
ворение всего, что составляет основание или силу сцепления нашего тела:
из-за чего вы ощущаете себя телом, ощущаете "мое" тело -- то есть, при-
вычку, сформированную сетью. Миллионы аккумулированных привычек, спле-
тенных в вибрационную сеть и составляющие физическое "я", точно также,
как существует ментальное "я" и эмоциональное "я". Выбраться из сети --
довольно необычное приключение и нелегкое. Но каким-то образом Мать отк-
рывала путь в своем собственном теле, немного наподобие тому, как древ-
ний ископаемый ящер учился, как отращивать крылья -- за исключением то-
го, что теперь все более радикально. То есть, - продолжала Мать, - ка-
жется, что жесткость формы должна уступить свое место этому новому спо-
