тела тысячи глаз наших маленьких клеток, которые однажды будут пробужде-
ны, возможно, без нашего об этом знания. И все изменится.
Смерть будет мертва, потому что мы больше не видим ее.
За исключением тех, кто хочет этого.
Произойдет загадочная и быстрая дегенерация элементов, которые не
могут развиваться: тех, которые верят в истину смерти.
* ТОМ II. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Проход через вуаль или очищение клеток *
IX. ЛЕС
Теперь мы входим в лес.
Мы входим слепо, не зная ничего, поистине. Вещи вздымаются со всех
сторон, это джунгли переживаний. Развертываются озарения, сотни озаре-
ний, и вы думаете, что поняли, ухватили суть, механизм, но вас быстро
переносит в какое-то другое место, где все кажется совсем противополож-
ным; вы больше ничего не понимаете, но понимаете ли вы что-то или нет, а
переживание продолжает развиваться, совершенно безразлично к тому, что
вы можете думать об этом; за мистерией следует мистерия, ясная, прозрач-
ная, очевидная... и совершенно невообразимая. Мистерии одновременно оче-
видные и непостижимые. И все же все наполнено смыслом, изобилует смыс-
лом, как дерево в джунглях со всеми его лианами и безумным великолепием;
но что же это за дерево? У него нет имени. В 1950, находясь в сердце
джунглей, географически "реальных" в Южной Америке, сколько раз я оказы-
вался перед чудом гигантского, развесистого дерева, ошеломляющего своими
лианами и криками гнездящихся на нем птиц; ни у дерева, ни у птиц не бы-
ло названия, и абсурдно, что даже созерцая чудо, ту тысячу чудес, я
чувствовал, что как бы лишен чего-то: я не мог назвать дерево, назвать
птиц; были тысячи вещей, деревьев, безымянных созданий, безымянных ре-
чек, безымянных болот в невероятном великолепном дилириуме. Так что я
придумывал названия рекам и птицам, чтобы приручить чудо, внести неболь-
шой порядок. Это было абсурдно, это было по-ребячески. Чудо было совер-
шенно реальным безо всяких моих названий, но было так, как если бы оно
не полностью существовало, не было бы полностью моим. Посреди своих пе-
реживаний, которые все нарастали и нарастали, Мать также была знанием
без знания. Однажды, столкнувшись с одним из тез безымянных фактов, она
сказала: В тот день, когда я буду знать... это, вероятно, будет сделано.
Потому что вещи явятся плотным фактом: вот КАК ОНО ЕСТЬ. И лишь гораздо
позднее "вот это как" понимание скажет: "Что же, это так". Сначала это
придет, а затем ты знаешь.
Тысячи раз будет "вот это как", но Мать никогда не знала.
Мать никогда не знала.
Это кажется невероятным, но это так.
Она шла через лес из конца в конец, даже не зная, что это было, ку-
да это вело или даже цель всего этого; у нее никогда не было единствен-
ного названия или единственного объяснения -- или, возможно, были тысячи
объяснений, каждая вещь была собственным объяснением. Это продолжало
расти, прямо вверх, как дерево, и это было все. И были тысячи деревьев.
С этим ничего нельзя было поделать, кроме как идти через все это, и сам
факт прохождения через это составлял целый мир... без названия. Джунгли
переживаний, которые казались связанными друг с другом не более чем
"гранатовое дерево" было связано с "бессердечным деревом" речкой "Ма-
ри-Луиза" -- и все же, в конце концов, все это составляло один мир. Вы
не появлялись где-то, поскольку были там везде. Но неожиданно лес может
вывести на савану из изумрудных пальм, а затем откроется море. Вы могли
и не видеть моря, находясь в сотне ярдов или миль от него, заслоненного
нескончаемым болотом высохших стволов, где пищали и ползали "насекомые"
и "птицы" -- но вы слышали море, ощущали его запах. Это было как один
конец того мира -- но какой конец? Нет "конца". Когда мы узнаем это, все
уже будет сделано. Но это уже сделано! Это автоматически сделано благо-
даря тому, что Мать прошла через это, только мы не знаем этого, у нас
нет карты -- нет карты. Она прокладывала весь маршрут без карты -- ко-
нечно же! Вы не идете в неизведанное с картой неизведанных земель. Земли
становятся известными благодаря тому, что вы проходите через них. Раз уж
мы начертили карту -- если мы преуспели в этом -- тогда они скажут: По-
чему же, вот это все! Все станет "ясно", как они говорят: деревья будут
занесены в каталог, а реки будут выделены в атласе голубым цветом, и все
будет приведено в "порядок": со всеми контурами, меридианами и пунктир-
ными линиями. Но, тем не менее, это еще не "сделано"... по крайнем мере,
для нас. Подводя итог, можно сказать, что мы идем в еще-не-сделанный
мир, который уже сделан!
Мать никогда не знала, что она делала: она просто продолжала идти.
Все больше и больше, - говорила она мне, - жизнь этого тела направлена
на то, чтобы делать вещи, не зная этого, изменять мир, не осознавая это-
го... не заботясь обо всем этом, будучи абсолютно не заинтересованным в
результате. "Результатом" является карта. И иногда мы гадаем, не застав-
ляет ли появиться новый мир просто сам факт делания карты. Как магия.
Если бы только одно существо смогло открыть свои глаза и увидеть конту-
ры, соединить линии, нанести координаты на контурные линии и соединить
реки с озерами, а это озеро -- с той горой... не вызовет ли это внезапно
к жизни ту безымянную массу, которая выглядит просто как зеленая стена
перед нами?
Что является завтрашним миром.
Я следовал за Матерью шаг за шагом, не понимая ничего, или, скорее,
с тысячью последовательных объяснений, и вряд ли я достиг большего се-
годня, на странице ***, чем восемнадцать лет назад, когда Мать в первый
раз начала со мной. Так что давайте скажем прямо: я не веду мастерски
читателя в том направлении, которое я знаю заранее, но тщательно обере-
гаю его до конца. Я не знаю, что это за направление! Я веду читателя в
"никуда"! -- но, возможно, просто сам факт, что мы идем туда, сделает
его "чем-то". Это все. Я слепо вхожу во всю эту массу, держась за руку
Матери по другую сторону вуали и молясь, что она ведет меня в правильном
направлении -- я не знаю направления. Это путешествие в неизведанное. Я
пишу каждое предложение, не зная следующего. Невозможно вообразить, что
это означает.
Эта история началась в 1957 году. Я находился в Ашраме уже в тече-
ние трех лет, каждый день борясь с собой, чтобы не убежать. Я хотел вер-
нуться в джунгли, в единственное место в мире, где, казалось, я мог ды-
шать, со всеми его пальмами, тапирами и красными ревунами, и змеями, мо-
рем змей, но вы совершенно привыкаете к ним; спустя некоторое время вы
чувствуете их даже не видя, и все движется в одном и том же ритме, вы
переступаете через змей, вы чувствуете все и течете со всем, вещи стано-
вятся частью вашего тела, жизнь течет в ваших венах, деревья говорят с
вами, ваши ноги идут сами по себе, как если бы они знали, куда идти --
много раз я терял в джунглях свой компас, и всякий раз мои ноги знали
лучше компаса правильное направление в том зеленом сплетении. Так что я
очень хотел вернуться в джунгли, как бы на поиски золота, но игуаны сами
по себе стоили их золота, и золото заключалось, главным образом, в его
поисках. Но я был очень упрямым, я видел Шри Ауробиндо в 1946 или 47-ом
году, и это открыло во мне некую дырочку, произвело некое непредсказуе-
мое прояснение в моих джунглях отрицаний, и Шри Ауробиндо следовал за
мной по пятам, улыбаясь (казалось, что он всегда улыбается, особенно его
левый глаз), пока я бежал через леса и метался как молодой антропоид на
заре появления человечества. Меня смутно тянуло назад, в Индию, чтобы
"просто увидеть". Хорошо, сказал я себе, пойду и попытаюсь пару лет,
чтобы "увидеть", а вдруг этот мир окажется совсем не похожим на осталь-
ные, и, самое главное, не похож на мой "цивилизованный" мир.
В первый же вечер по прибытию в Пондишери я захотел убежать немед-
ленно, первым же поездом. Но я упрям, это моя слабость: я сказал "два
года"... Я потратил больше десяти лет, пытаясь не вернуться в свои
джунгли. Мать имела для меня в запасе еще одни джунгли.
И я ничего не мог поделать, я был захвачен вопреки самому себе и
очень сердит на самого себя за эту захваченность. Мать много смеялась --
не я. Она мирилась со всем, что исходило от меня, я держался в течение
десяти лет. Такова уж мистерия человеческих образцов вокруг нее, а я был
одним из них... невольно -- и если я упоминаю о том, каким образчиком я
был, то это просто для того, чтобы дать некое представление о собрании
отрицаний, окружавших Мать. Каждый являл собой особенное отрицание. Осо-
бенную форму смерти, в действительности. Как-то я нашел превосходный
трюк, чтобы убежать, поскольку я не мог физически выбраться из того мес-
та: трюк "освобождения". Я открыл некий способ выбираться через верх
своей оболочки, нашел маленькое отверстие, через которое проскальзываешь
на простор... о, такой необъятный, ясный и ритмический, почти музыкаль-
ный, без каких-либо движений, проблем или вопросов: это есть, это чудес-
ным образом есть. Ты купаешься там как в вечности... Пока однажды я не
сказал Матери: "Там действительно можно оставаться некую вечность..." --
Не некую вечность: всю вечность, -- перебила она меня, -- "...без того,
чтобы что-нибудь изменилось." Другими словами, я был пойман. Никто не
мог никогда вызволить меня оттуда, даже Мать, даже "Бог": это пропитано
светом и красотой. Возможно, это был даже Бог, кто знает! Но внезапно я
оказался в своей вечности как в горшке с медом, я прилип -- но я не хо-
тел вязнуть, даже в вечности. Это было начало моего падения... Мать жда-
ла меня на дне.
Но с того дня я понял, я полностью понял, и я полностью полюбил
Мать. Я начал входить в новый мир. И до последнего дня Матери я жил в
полной вере, которая была совершенно очевидна, и я обратил все свое от-
рицание мира в отрицание смерти. Потому что на самом деле я отвергал не
мир, я могу видеть это сейчас, я отрицал сам запах смерти в мире, это
был мир смерти. Возможно, я единственный из людей или один из двух лю-
дей, которые никогда не верили в физическую смерть Матери. И я все еще
не верю. Потому что я видел, касался, чувствовал -- только я не знаю,
как поведать о том, что я видел. Карта еще не начерчена. Мы будем чер-
тить карту вместе. Возможно, в конце этого мы увидим Мать. Мы не верим в
смерть; смерть -- это ложь мира.
Мы развеем миф смерти.
Мы сделаем видимым то, что истинно.
Для тех, кто хочет этого.
Рождение "Адженды"
Я хотел видеть, это было первым моим стремлением, когда я прибыл в
Ашрам: по мне, йога была прежде всего неким обучением зрения, которое
происходит во время медитации с закрытыми глазами. Я был убежден, что
было нечто, что стоило увидеть. Что? На самом деле я не знал. Действи-
тельно, я вовсе ничего не знал, я был "добрым малым" с Запада в состоя-
нии бунта, и любой способ изменить мир априори казался мне превосходным:
Европа просто душила меня. Но я подразумевал материальное изменение ми-
ра. Дух был интересен для меня на уровне двух моих ступней. И таким я и
был, получая свое первое и довольно разбивающее обращение из рук Матери:
в действительности, я годами оставался потрясенным им. Дважды в неделю
она вызывала меня к себе под тем или иным предлогом работы и рассказыва-
ла мне. Это началось в 1957. Я принимал свою работу как часть жизненных
"обязанностей", но я вовсе не искал или даже хотел привилегии персональ-
но встречаться с Матерью. По мне йога делалась в своей комнате, в одино-
честве, а также во время гуляния по улицам в состоянии некоторой жажды.
Мать исподтишка смеялась, слушая меня самым серьезным образом, и попутно
припоминала тысячу и один случай из ее жизни, из Тлемчена, из ее опы-
тов... что постепенно, почти незаметно разрушало весь мой способ видения
