больше всего нужна помощь. Лично я знаю, что мне поддержка была
нужна, как воздух, но, по-видимому, Кей так не думал. Пусть мой
отец поверит, что я сделал в этом бою все, что мог сделать без
нее.
- Кей утверждает здесь, что ты развернул свое крыло для
атаки по слишком крутой дуге, так что его ряды расстроились и
смешались, и в результате твой удар потерял всю силу.
- Похоже, в этом отчете было не так уж мало деталей!
- Это все, что там есть, - сказал я. - Но, о Бог богов!
Это же ошибка зеленого капитана эскадрона на его первых
маневрах; а ты один из наиболее способных командиров конницы,
Медрот; такая ошибка не для тебя!
Он отвесил мне легкий поклон; с его лица сбежали краски,
так что в свете масляной лампы его глаза с чуть выцветшими
веками казались накрашенными, как у женщины.
- Мой отец слишком щедр на похвалы... Но, конечно же,
всегда нужно принимать в расчет рельеф конкретного участка; это
лето было сырым, и почва в долине, чуть ниже того места, где
проходило сражение, стала слишком мягкой для лошадей. К
несчастью, даже самый способный из командиров твоей конницы не
может приказать местности дать ему достаточное пространство для
маневра.
У меня было такое чувство, словно я пытался удержать в
пальцах блуждающий огонек, - чувство, которое всегда
появлялось у меня, когда я имел дело с Медротом, - и я знал,
что, какой бы цели я ни надеялся достичь этим разговором, я не
достиг ее; я не достиг вообще никакой цели.
- Итак, - я положил письмо Кея обратно на стол рядом с
собой. - Ты объяснил все просто замечательно.
И мой голос показался мне самому старым и безнадежным.
- Это все, что мой отец хотел мне сказать?
- Да. Нет, еще одно, - я делал усилия, чтобы очистить
свой мозг от серого тумана усталости, который все еще
накатывался на меня с такой легкостью. - Я сказал, что ты один
из наиболее способных командиров моей конницы, и это чистая
правда; к тому же тебе всегда удается привлекать к себе удачу в
бою, поэтому у тебя много сторонников среди войска. Но люди
следуют за тобой не из любви, так же как и ты ведешь их не из
любви. Если ты сделаешь еще несколько подобных ошибок, то
начнешь терять не только репутацию способного командира, но и
репутацию счастливчика, а если ты потеряешь ее, ты потеряешь и
своих приверженцев.
Он улыбнулся улыбкой, которая была тонкой и сладкой, как
мед, намазанный на листья алоэ.
- Моему отцу нет нужды предупреждать меня; я знаю, что я
могу себе позволить, с точностью до одного ногтя, и я не
позволю себе ничего сверх того. Я никогда не играю не по
средствам.
- Смотри, и не делай этого, - сказал я. - Только
смотри, не делай этого, Медрот.
Улыбка стала еще слаще, но он продолжал играть своими
перчатками - может быть, для того чтобы скрыть, что его руки
дрожат.
- Мой отец позволит мне идти? Я очень торопился ответить
на его зов и слегка промок.
В дверях, уже положив руку на золотистый офирский ковер,
закрывающий плохо подогнанную дверь, он остановился и снова
обернулся ко мне.
- В последнее время до моего отца доходили какие-нибудь
новости из Арфона?
- А какие оттуда должны быть новости?
- Ну, разумеется, это всего лишь женские сплетни.
Говорят, что Мэлгун взял себе вторую жену.
Это меня удивило - не сами новости (потому что первая
жена Мэлгуна умерла в прошлом году, а он был не из тех, кто
может подолгу спать в одиночку), но то, что Медрот потрудился
их сообщить.
- И начал строить еще одну часовню, - добавил он.
- Ну и что? Между этим есть какая-то связь?
- Новобрачная была прежде женой его племянника -
конечно, это не сводная сестра, я признаю, но все-таки жена
племянника - ее зовут Гуэн Аларх, - он злорадствовал, как
старая сплетница, которой на язычок попало имя молодой женщины.
- Мальчишка был убит на охоте, и поговаривают, что не
случайно, но я сомневаюсь, что это так же мешает Мэлгуну спать,
как кое-что другое... Может быть, он еще обзаведется сыном, и я
бы не очень рассчитывал на его верность, если это случится.
- Неужели? - сказал я.
Он покачал головой.
- Нет. В конце концов, саксонский потоп не поднимется
высоко в горы; а если у Мэлгуна будет сын, которому он сможет
передать власть, ему должно будет показаться более заманчивым
обеспечить себе титул лорда Арфона после тебя.
И я, заметив, что сам он отстраняется от всех притязаний
на Арфон, прекрасно понял, в чем тут дело, - что он метит
гораздо выше. И у меня в голове снова промелькнула мысль, что я
хорошо поступил, не позволив открыто назвать Константина своим
преемником. Медрот не мог не понимать, на кого должен был пасть
выбор, но пока об этом не заговорили бы в открытую, он не стал
бы торопиться. В нем было то же страшное, убийственное
терпение, какое было и в его матери.
Золотистый ковер качнулся обратно на свое место, и легкие
шаги Медрота немедленно утонули в вое ветра и шуме дождя -
если только он не продолжал стоять снаружи, улыбаясь этой
тонкой, быстрой, сладкой улыбкой, от которой кровь
сворачивается в жилах.
x x x
Гуалькмай умер примерно в это же самое время, тихо и
внезапно, как усталый человек засыпает у очага после тяжкого
трудового дня, - как сказал мне, плача о нем, Кей, когда
несколько дней спустя первые из Товарищей вернулись на зимние
квартиры.
Ряды редели быстро.
Глава тридцать пятая. Предатель
Я был готов к тому, что будущей весной Морские Волки
предпримут очередное наступление, но хотя до нас доходили слухи
о новых длинных боевых ладьях, последовавших за прошлогодними,
и о других, перевозивших женщин и даже детей, наступление так и
не началось; и когда мы, в свою очередь, выступили против них,
они просто растворились в лесах и на болотах, словно туман.
И так, по мере того, как шли годы, все это превратилось в
то вспыхивающую, то затухающую пограничную войну, которая
помогала удерживать Морских Волков запертыми в каких-то
пределах, но не более того. Если вдуматься, то кажется
странным, что мы не смогли отбросить их назад в море. И все
же... не знаю... в жилах местного населения течет и пиктская
кровь, оставшаяся после великих Пиктских войн времен Максима; а
пикты уступают только Маленькому Темному Народцу по умению
использовать тайные возможности своего родного края, и им не
нравится запах Рима.
И еще за все эти годы мы ни разу не смогли обратить против
них боевую мощь всего войска; этому мешали Эбуракум и побережье
у Линдума, нуждавшиеся в нашей помощи, и - каждое лето -
скотты с запада, и даже разногласия в наших собственных рядах,
потому что среди герцогов Кимри, которые всегда грызлись, как
псы, стоило Верховному королю посмотреть в другую сторону,
постоянно ходили слухи (подобные легкому ветерку, украдкой
скользящему в траве), что Артос Медведь - это человек, который
забыл свой собственный народ ради того, чтобы нести римский
меч. Может быть, эти слухи кто-нибудь распускал; я не знаю. Я
знаю только, что три года спустя мне пришлось расправляться с
герцогствами Вортипора и Сингласса, как расправляются с
враждебной территорией...
Этим летом скотты предприняли внезапное нападение на Мон и
все северное побережье Кимри (зерно в прошлом году не
уродилось, и минувшая зима была холодной; это всегда пробуждает
у молодых людей тягу к странствиям), и я, оставив Венту под
командованием Кея, отправился с двумя сотнями Товарищей на
помощь Мэлгуну и герцогам с побережья, которые по большей части
еще сохраняли мне верность. Скотты - храбрый народ, хотя в них
над слишком маленькой алой сердцевинкой полыхают слишком
высокие языки пламени; и прежде чем мы справились с последней
из шквала мелких, широко разнесенных по месту и времени,
назойливых атак, уже началась жатва.
Наш базовый лагерь, главная цитадель наших сил на все
лето, был устроен в старом римском форте Сегонтиум, который
лепился к подножию гор, возвышающихся над Монским проливом; но
наконец берега опять стали спокойными, и пришло время вновь
развернуть лошадей на юг. Это был мягкий вечер, последний,
который я провел - последний, который я вообще когда-либо
проведу - среди моих родных холмов; заходящее солнце
опускалось в дымчатую пелену за низкими пригорками Мона, и
каждая волна в западном море, разбивающаяся и пенящаяся под
крепостными стенами, была пронизана прозрачными золотыми
искрами. В тот вечер Арфон разрывал мне душу - все его
тенистые ущелья; быстрые, пенящиеся горные водопады; высокие
вершины, которые сейчас, поздним летом, были
золотисто-коричневыми, как собачья шкура; и напоенные ароматом
мхов леса под Динас Фараоном, где мне не суждено побродить
вновь. Я с радостью отложил бы расставание еще на несколько
дней, протянул время, нашел какой-нибудь предлог, но я знал,
что путь на юг займет много времени, потому что в мои намерения
входило сделать большой крюк в сторону от прямой дороги, чтобы
посетить как можно больше кимрийских и пограничных княжеств и
разделить трапезу с каждым из их правителей. Я думал, что если
они увидят Верховного короля у своих собственных очагов, это
может принести какую-то пользу. Да поможет мне Бог, я все еще
был настолько глуп, что цеплялся за эти старые несбыточные
мечты о Британии, которая будет достаточно крепкой и прочной,
чтобы по-прежнему стоять с сомкнутыми щитами, когда меня уже не
станет.
Глупец! Глупец! Глупец!
Поскольку до ужина еще оставалось немного времени, я
поднялся с Мэлгуном на старую сторожевую башню в юго-западной
оконечности форта, чтобы посмотреть на соколов, которых мы там
разместили, - Мэлгун был сокольничим до мозга костей, как и
Фарик, и куда бы он ни ехал, его соколы отправлялись вместе с
ним. Я и сейчас словно вижу небольшую круглую комнату,
освещенную частично медным светом заката, просачивающимся в
прорезь бойницы, частично пламенем только что зажженного
факела, торчащего в скобе у винтовой лестницы. Соколы и
ястребы, в колпачках и без, сидели на своих жердочках, и резкие
черно-белые полосы их помета прочерчивали стены у них за
спиной. Я чувствую запах дыма, поднимающегося по лестничному
колодцу от костра из плавника и вынесенных морем обломков,
который сокольничие разожгли в нижней комнате, и слышу резкие
крики и хлопанье крыльев, возвещающие время кормежки. Мэлгун
натянул старую охотничью перчатку и кормил птиц сам, протягивая
им по очереди взятые у своего сокольничего куски сырого мяса,
которые они вырывали из его рук. Последним, и явно его
любимцем, был молодой беркут, которого он кормил, посадив себе
на руку.
- Вот этого я сам вытащил из гнезда в мае; маленький
комочек пуха и перьев, но уже тогда демон - а, мой Люцифер?
Он протянул беркуту окровавленную куропатку, и тот
вцепился в нее молниеносным движением когтей и начал
расклевывать с присущей его роду деликатностью; а потом, когда
с едой было покончено, взъерошил перья и остался сидеть с
раздутым зобом на руке своего хозяина, мрачно-задумчивый, как
прикованный Цезарь, свирепо взирая на весь мир безумными
топазовыми глазами. "Они оба друг другу под стать", - подумал
я, глядя на Мэлгуна, отошедшего к окну и стоящего там с
огромной птицей на руке; оба были хищниками, оба не признавали
никаких законов, кроме своих собственных, оба были по-своему
великолепны; и я снова спросил себя, есть ли правда в этих
