приглушенный взрыв смеха. Я сказал:
- Но почему бы тогда нам не сдаться сейчас и не покончить
со всем этим? Так будет меньше сожженных городов, меньше убитых
людей. Почему мы продолжаем бороться? Почему просто не
подчинимся и не позволим прийти тому, что идет на нас? Говорят,
что утонуть легче, когда не сопротивляешься.
- Из-за идеи, - сказал Амброзий, начиная снова играть
браслетом-драконом, но его глаза улыбались в свете пламени, и,
я думаю, мои улыбались ему в ответ. - Просто из-за идеи, из-за
идеала, из-за мечты.
Я заметил:
- Возможно, мечта - это лучшее, за что стоит умереть.
После этого мы оба некоторое время молчали. Потом Амброзий
сказал:
- Пододвинь сюда табурет. Похоже, нам с тобой не до сна,
и, без сомнения, у нас есть о чем поговорить.
И я понял, что какая-то часть моей жизни закрылась за моей
спиной и что впереди меня ждет новый порядок вещей.
Я подтащил к себе табурет со скрещенными антилопьими
ножками - он был крепче, чем казался на первый взгляд, - и
сел. И мы продолжали молчать. И снова тишину прервал Амброзий,
который сказал задумчиво:
- Три сотни верховых плюс запасные лошади. Как насчет
обоза?
- Чем меньше он будет, тем лучше. Мы не можем обременять
себя вереницей неуклюжих фургонов, мы должны передвигаться
свободно, как птичья стая. Несколько быстрых повозок с мулами,
для полевой кузни и тяжелой утвари, четыре-шесть десятков
вьючных животных и погонщики - которым придется также
сражаться при необходимости, а на стоянках выполнять
обязанности поваров и конюхов. Младшие из нас должны будут
служить оруженосцами у старших. Что касается остального, то нам
придется самим возить все свое снаряжение, и так долго, как это
потребуется, а пропитание искать на местах.
- Это может сделать тебя непопулярным в тех местах, где
ты будешь искать пропитание.
- Если люди хотят сохранить крыши на своих овинах, они
должны заплатить частью хранящегося там зерна, - ответил я.
Это был первый из множества раз, когда мне пришлось говорить
примерно эти же слова.
Он поглядел на меня, слегка приподняв одну бровь.
- У тебя все разложено по полочкам.
- Я думал об этом в течение многих ночей.
- Итак. Три сотни вооруженных всадников с запасными
лошадьми, повозки с мулами, вьючные животные - я так понимаю,
мерины? - со своими конюхами и погонщиками. Ты подумал, откуда
все это возьмется? - он наклонился вперед. - Я не сомневаюсь,
что ты мог бы набрать столько, и даже больше, гораздо больше
людей из рядов нашего войска; вся наша лучшая молодежь и так
бежит за тобой, стоит тебе только свистнуть; а я останусь с
Аквилой и несколькими ветеранами, которые сохранят мне верность
в память о былых временах.
Он перекинул сверкающий браслет из правой руки в левую,
потом обратно.
- Только вот я не могу построить свою крепость и
укомплектовать ее гарнизон, имея в распоряжении всего несколько
стариков. Я дам тебе сотню обученных воинов по твоему
собственному выбору, и раз в два года ты сможешь брать двадцать
лошадей из арфонского табуна - так долго, как тебе
понадобится. Остальных, и людей, и лошадей, ты должен будешь
найти сам.
- Это уже какое-то начало, - сказал я. - Проблема
лошадей беспокоит меня больше, чем проблема лошадей.
- Почему это?
- наша местная порода стала более низкорослой после того,
как легионы прекратили ввозить скакунов для своей конницы.
- Прошлой осенью при Гуолофе они проявили себя не так уж
плохо - кому, как не тебе, знать это, - сказал Амброзий и
начал очень тихо напевать куплет триумфального гимна, который
старый Трагерн, наш певец, сложил в мою честь в ночь после той
битвы: "И тут появился Арториус, Артос Медведь, с грохотом
слетев с холма со своим эскадроном; мир содрогался, и комья
земли, как испуганные ласточки, взлетали из-под конских
копыт... и, словно листья на ветру, словно волны перед носом
галеры, войска Хенгеста откатились назад и рассыпались в
стороны..."
- сдается мне, Трагерн пил за нашу победу и Боги Арфы
явились ему в огне пожара, зажженного вересковым пивом, -
сказал я. - Но вернемся к лошадям: это превосходные маленькие
создания, наши лошадки с местных холмов, быстрые и выносливые,
твердые на ногу, точно горные бараны, - и ненамного выше их
ростом. Если не считать Ариана, во всех наших табунах вряд ли
найдется хоть одна лошадь, способная выдержать мой вес даже с
легчайшими доспехами.
- Доспехами? - быстро переспросил он. Мы всегда ездили
налегке, в кожаных туниках, очень похожих на форму старых
вспомогательных отрядов; наши лошади не были защищены ничем.
- Да, доспехами. Кольчуги для людей - когда и если мы
сможем захватить их в бою; в Британии нет кузнецов, которые
владели бы подобным искусством. Для лошадей сделаем нагрудники
и оголовья из вываренной кожи. Именно так готы разбили наши
легионы при Адрианополе почти двести лет назад; но легионы так
и не усвоили урок до конца.
- Ты внимательно изучал историю мира.
Я рассмеялся.
- Разве моим учителем не был твой старый Випсаний, чьи
мысли витали обычно за несколько сотен лет и за несколько тысяч
миль от происходящего? Но время от времени он говорил дело. Не
что иное, как вес создает разницу между голым кулаком и
кулаком, одетым в кастет-цестус.
- Только тебе нужны более крупные лошади.
- Только мне нужны более крупные лошади, - согласился я.
- И каков же ответ?
- Единственный ответ, который приходит мне в голову, -
это купить пару жеребцов (готы из Септимании разводят таких
лошадей) крупной лесной породы, шестнадцати или семнадцати
ладоней ростом, и несколько кобыл, выбрать лучших из наших
местных кобылиц и начать с их помощью создавать новый табун.
- А как насчет цены? Ты не сможешь купить таких животных
по цене вьючных пони.
- Как я понимаю, жеребцы могут стоить в среднем до шести
быков, кобылы несколько дороже. Средства на покупку где-то двух
жеребцов и семи-восьми кобыл я могу собрать со своих
собственных земель, которые ты передал мне как наследство от
моего отца, - я имею в виду, не продавая саму землю: я никогда
не предам своих соплеменников, продавая их, как скотину, новому
хозяину.
Амброзий рассеянно глядел в алую сердцевину пламени,
задумчиво сведя к переносице черные брови. Наконец он сказал:
- Слишком долго. Это будет слишком долго. Если бы у тебя
было вдвое больше производителей, то уже через три-четыре года
ты мог бы вырастить и объездить достаточное количество этих
больших лошадей, чтобы посадить на них хотя бы лучших из твоих
воинов; через десять лет их вполне могло бы хватить на все твое
войско.
- Я знаю, - ответил я, и мы посмотрели друг на друга
сквозь слабую струйку дыма и золотистое сияние, которое
поднималось над жаровней и высвечивало между бровями Амброзия
старое клеймо Митры, почти неразличимое днем.
- Некоторое время назад ты говорил о себе как о сыне,
начинающем самостоятельную жизнь, - сказал он наконец. - Да
будет так; ты - единственный сын, которого я когда-либо имел
или буду иметь, и да сохранит меня Властелин Света от того,
чтобы я отпустил тебя в мир с пустыми руками. Никто из нас в
эти дни не может считаться богачом, да и крепость за гроши не
построишь, иначе ты получил бы больше. Я дам тебе средства на
покупку еще десяти лошадей.
И тут же, прежде, чем я успел поблагодарить его, он с
присущей ему сдержанной стремительностью поднялся на ноги и
повернулся прочь со словами:
- Еще огня, Медвежонок, свечи там, у твоего локтя.
И пока я зажигал от жаровни прутик и подносил его к
толстым восковым свечам на письменном столе, Амброзий подошел к
большому сундуку, стоящему у дальней стены, нагнулся и откинул
крышку. Пламя свечей опало, а потом взметнулось язычками в
форме листьев лавра, окаймленных золотом и с безупречной
лазурью небесного зенита в центре; и комната, тонувшая прежде в
тенях, ожила - ожили настенные фрески с изображением бычьих
голов, ожили папирусы драгоценной библиотеки Амброзия, торцы
которых образовывали на полках неясный узор из перемежающихся
черных и золотых ромбов; и буря и темнота ночи словно немного
отступили.
Амброзий вынул из сундука что-то длинное и узкое и теперь
отворачивал складки промасленного полотна, окутывавшие
загадочный предмет.
- Опять же некоторое время назад, - заговорил он, - ты
просил меня вручить тебе деревянный меч. Пусть это послужит
вместо него - дай мне взамен свой.
И он повернулся и вложил мне в руки клинок. Это был
длинный кавалерийский палаш, в точности похожий на тот, что я
носил с тех пор, как стал мужчиной; не совсем понимая, что я
должен сделать, я вытащил его из черных ножен волчьей кожи, и
по клинку, точно вода, растекся свет. Это было превосходное
оружие, великолепно сбалансированное, так что, когда я рассек
им воздух, оно поднялось вместе с моей ладонью словно само по
себе; но таким же был и мой собственный клинок. Потом я сделал
открытие:
- Амброзий, это же твой меч!
Думаю, он заметил мое изумление, потому что, снова
усаживаясь в свое кресло у огня, он слегка усмехался.
- Да, это мой меч. Но не только мой меч. Взгляни на
головку Эфеса.
Эфес был бронзовым, с искусной инкрустацией серебром по
бокам и рукоятью, перевитой серебряными нитями; а потом я
повернул меч острием вниз, и увидел, что в головку вставлен
огромный квадратный аметист. Его цвет был таким темным, что
очень напоминал императорский пурпур, и когда эфес шевельнулся
в моих руках, свет свечей внезапно сконцентрировался внутри
камня, и далеко внизу, в его прозрачной глубине, на мгновение
вспыхнула сверкающая фиолетовая искра - словно крошечная
жаркая струя пламени. А над ней на фоне бледного сияния
поверхности я увидел четкий контур императорского орла, глубоко
вырезанного в камне и сжимающего в когтях двойное "М"; и,
поворачивая меч, чтобы свет попал на идущие по кругу буквы,
прочитал надпись, единственное слово: ИМПЕРАТОР.
- Ты помнишь этот аметист? - спросил Амброзий.
- Да, ты как-то показывал мне его; это печать Максима.
Она всегда хранилась в Динас Фараоне, в родовом поместье
лордов Арфона, и таким образом избежала наступления прилива,
который столько всего унес прочь.
- Но тогда она не была вставлена в меч.
- Нет, я вставил ее в оправу для тебя, и меч показался
мне наиболее подходящей оправой.
Я помню, что долго стоял и смотрел на огромную печать, то
пробуждая, то гася звезду в сердце аметиста, странно
взволнованный этой нитью, протянувшейся сквозь годы к моему
прадеду, гордому испанскому генералу, который женился на
принцессе из Арфона и таким образом основал наш род; а потом
его собственные легионеры объявили его императором, и он
выступил в поход навстречу галльским кампаниям и своей смерти
при Аквилее. После того как его казнили, один из его офицеров
привез эту печать назад в Арфон, к его жене-принцессе; и теперь
мне казалось, что я держу всю историю нашего рода в темной
глубине камня, цвет которого так близко напоминал цвет
императорской мантии. Бурную и горькую, но гордую историю;
самого максима; Константина - сына, которого он оставил после
себя и который вихрем слетал вниз из горных долин Арфона, от
самых снегов Ир Виддфы, чтобы отбросить прочь саксонские орды;
и умер наконец здесь, в Венте, в своем собственном поместье, с
дротиком убийцы в горле. Амброзий достаточно часто рассказывал
