найти?
- В складках моей юбки прячется трое мужчин, а четвертый
лежит вот здесь, - откликнулась Эзильт, указывая на ребенка
рукой, в которой держала нитку. - И если ты хочешь узнать, кто
его отец, тебе достаточно посмотреть на него.
Это звучало как ссора, но на самом деле было игрой, одной
из тех шутливо-свирепых игр, в которые мальчишки играют с
собаками, изображая войну. И порождена она была тем, что Кадор
знал, что здесь нет никого, кого он не должен был найти, и
поэтому мог позволить себе пошутить. Я никогда не видел раньше,
чтобы мужчина и женщина играли в такую игру, и она показалась
мне увлекательной.
- Да, но я не могу видеть его целиком; может, это
маленький розовый поросенок. Почему он так закутан?
- Потому что солнце клонится к западу, и ветер становится
холодным, - внезапно рассмеявшись, ответила Эзильт. - А
ребенок почти такой же, каким он был сегодня утром. Но
посмотри, если тебе так хочется, - и она отвернула шкуру, и в
ней, как в гнездышке, лежал мальчик, голенький, если не считать
коралловых бус, которые надевают на шею каждому младенцу, чтобы
уберечь его от Дурного Глаза. - вот твой розовый поросенок.
Кадор ухмыльнулся ему.
- Маленький и совершенно никчемный, - сказал он, делая
усилия, чтобы в его голосе не прозвучала гордость. - Вот когда
он вырастет и начнет носить щит, тогда, может, это и будет
стоящим делом - иметь сына.
И при этих словах тень внезапно закрыла от меня небо, и
свора вновь устремилась по моему следу.
Кабаль, который так интересовался всеми малышами, что ему
следовало бы родиться сукой, вытянул вперед морду, пытаясь
обнюхать ребенка, и я быстро наклонился, чтобы схватить его за
ошейник и оттащить назад. Ему и в голову бы не пришло причинить
вред этому существу, но мне подумалось, что мать может
испугаться. И когда я наклонялся, печать Максима в эфесе моего
меча выскочила из своей свободной оправы, упала в гнездышко из
оленьей шкуры подкатившись под толстую шейку младенца, и
какое-то мгновение лежала там, отражая огонь заката маленьким
жарким пламенем императорского пурпура.
В следующий момент Эзильт, нагнувшись, подхватила ее и
подала мне, и все заговорили одновременно - женщины
восклицали, как мне повезло, что она не закатилась куда-нибудь
в вереск, Кадор заглядывал в пустое гнездо у меня на эфесе, а
его и мои люди толпились вокруг, чтобы посмотреть, что
происходит. И я рассмеялся, и обратил все в шутку, и подкинул
камень на ладони. Все это произошло за время, которое нужно
порыву ветра, чтобы скользнуть через плечо Ир Виддфы и умереть
в траве. Но когда я поворачивался, чтобы последовать за Кадором
в пиршественный зал, одна старуха под Майским деревом
прошептала что-то своей соседке, и они перевели взгляд с
ребенка на меня и обратно. И я уловил суть разговора, который
не был предназначен для моих ушей.
- Это знак! Знак! Константин - это императорское имя...
В тот раз я впервые встретился с Константином Мэп Кадором
лицом к лицу. Последний раз был всего несколько дней назад - я
не знаю точно, сколько, мне трудно вести счет времени - когда
я объявил его перед всем войском своим преемником. Один Господь
Бог знает, насколько он справится с ролью вождя, но он
последний из рода Максима, и, по меньшей мере, он - воин.
Выбор должен был пасть на него...
x x x
- Тебе лучше снести его вниз, к моему кузнецу Уриэну, -
сказал Кадор. - Больше всего ему по душе клинки, но он может
вставить камень в оправу так же надежно, как любой ювелир из
Вента Белгарум.
И поэтому я, следуя полученным от него указаниям,
спустился на нижний уровень замка и нашел там кузнеца Уриэна,
который должен был вставить огромную печать обратно в мой меч.
Я все еще стоял, опершись о притолоку двери кузницы и
наблюдая за низкорослым, широкоплечим, как бык, кузнецом, -
потому что не хотел выпускать печать из вида, пока она не будет
снова надежно закреплена на своем месте, - когда услышал за
стеной чьи-то шаги и, обернувшись, увидел, что Фульвий, который
ездил с парой Кадоровых людей на побережье, чтобы разузнать
насчет переправы через море, идет ко мне со стороны конюшен.
- Ну? - спросил я. - Как дела?
Он ухмыльнулся - еще когда мы были детьми, эта ухмылка
всегда напоминала мне о маленьких шустрых собачонках с жесткой
шерстью, которых охотники пускают в крысиные норы, - и провел
тыльной стороной ладони по потному и пыльному после скачки лбу,
оставляя на нем грязные полосы.
- Неплохо. Я нашел судно, которое отправляется в
Бурдигалу через два дня, и мне удалось заключить сделку со
шкипером. Оно будет возвращаться с грузом вина, но туда идет с
балластом, имея на борту лишь несколько сырых бычьих шкур, и
шкипер был вовсе не прочь услышать о пассажирах, которые могут
сделать это плавание более выгодным.
- По браслету за четверых - это если мы не возражаем
против возможности утонуть.
- Все когда-то приходится делать впервые, - отозвался я.
- Это судно, что, течет как решето?
- С виду оно достаточно крепкое, но в ширину почти такое
же, как в длину. Вообще-то, по зрелом размышлении, я бы сказал,
что мы скорее умрем от морской болезни, чем утонем.
В ту ночь мы засиделись после ужина допоздна, обсуждая
проблему перевозки лошадей. Кадор пообещал подыскать для меня
два подходящих судна и держать их в готовности на
противоположном берегу Узкого Моря начиная с середины августа.
В случае удачи это оставило бы нам около шести недель до начала
осенних штормов, и за это время мы должны были обернуться
туда-сюда пять или шесть раз, чтобы перевезти всех лошадей. Но
проблема заключалась в том, как переделать эти суда, чтобы
потом их можно было снова вернуть к нормальному состоянию. В
римских конных транспортах ниже ватерлинии были проемы, через
которые заводили лошадей, пока суда высоко сидели в воде, и
которые потом закрывали и законопачивали. Но какой шкипер
позволит проделать огромные дыры в подводной части своего
судна? И мы не могли позволить себе купить суда или построить
их, даже если бы у нас было на это время. В конце концов мы
решили снять часть настила палубы, напоить лошадей сонным
зельем и спустить их в трюм на веревках и блоках, а потом
вернуть настил на место. Это была отчаянная мера, и, думаю, мы
все молили Бога, чтобы она не привела к смерти людей или
лошадей; за лошадей мы беспокоились даже больше, так как
заменить их было бы труднее. Но никто из нас не видел иного
выхода.
привязанным на цепь в пустом амбаре, где он бурно изливал свое
отчаяние (это был единственный раз в его жизни, когда ему
пришлось разлучиться со мной, и я чувствовал себя прямо-таки
убийцей). А еще через день, плотно утрамбованные в
пространстве, свободном от вонючих бычьих шкур, отплыли с
утренним отливом в Бурдигалу на судне, которое, как и говорил
Фульвий, было почти круглым и, попадая в ямы между волнами,
раскачивалось из стороны в сторону, как супоросая свинья, так
что при каждом грузном нырке мы гадали, успеет ли оно
выровняться для следующего гребня. Мы чувствовали себя очень
несчастными и вскоре потеряли счет времени, так что когда наше
судно, не перевернувшись и не попав в лапы к Морским Волкам,
вошло наконец в устье какой-то широкой галльской реки, мы почти
не имели понятия о том, сколько же дней мы провели в море.
Сойдя на берег, я с удивлением - поскольку никогда не бывал в
море раньше - обнаружил, что деревянный причал ходит под моими
ногами ходуном, точно его качают длинные, медлительные волны
Атлантики.
В Бурдигале мы обнаружили караван купцов, собирающийся для
следующего этапа путешествия, поскольку похоже было, что
торговый люд съезжается на конские ярмарки Нарбо Мартиуса со
всей Галлии и даже из приграничных районов Испании,
расположенных за горами, которые называют Пиренеями; не только
лошадиные барышники, но и те, кто надеялся продать им свой
товар - все, что угодно, начиная от сладостей и кончая мечами,
разрисованной глиняной посудой, костяными фигурками Астарты и
дешевыми гороскопами. Мы присоединились к этому каравану и в
ожидании запаздывающих занялись покупкой верховых лошадей,
которые должны были понадобиться нам на данном этапе. Мы
выбирали небольших крепких животных, не особенно красивых и
грациозных (что могло бы отразиться на их цене), однако таких,
чтобы их можно было без особых хлопот перепродать в Нарбо
Мартиусе. Я думал, что чужой язык может затруднить торг, но все
говорили на варварской латыни - по крайней мере, для наших
ушей она звучала как варварская, хотя не исключено, что наша
казалась такой же варварской им - и с помощью подсчета на
пальцах и криков мы довольно неплохо справились с этим делом. У
готов очень красивая внешность; высокие мужчины, некоторые с
меня ростом - а я встречал не так уж много людей моего роста в
Британии, - пылкие и гордые; волосы у них светлые, но больше с
желтоватым оттенком, а не с красноватым, как у жителей наших
гор. Странно было думать, что эти верные подданные Восточной
империи были правнуками тех людей, кто семьдесят лет назад
разграбил Рим, превратив его в дымящиеся руины. Если бы этого
не случилось, возможно, последние легионы не ушли бы из
Британии... Но в подобных размышлениях мало проку.
Запаздывавшие купцы присоединились к нашему отряду, и мы
направились к Толосе.
Вся широкая долина Гарумны на нашем пути к востоку,
проходящему по остаткам старой дороги, казалась винодельческим
краем. Я прежде видел виноградники - они, многочисленные и в
основном в заброшенном состоянии, лепятся то тут, то там к
изрезанным террасами склонам холмов по всей южной Британии -
но никогда не встречал таких огромных пространств, на которых
занимались бы виноделием. У обочины дороги какие-то люди,
меньше ростом и смуглее, чем готы, подвязывали виноградные
лозы, и время от времени мы видели вдали извивающиеся по
равнине серые изящные петли той большой реки - но что до меня,
то я всегда больше любил горные ручьи.
На пятый вечер наш отряд, значительно увеличившийся в
размерах благодаря другим, более мелким группам, влившимся в
него по дороге, оказался в виду Толосы, и далеко на горизонте
поднялись в небо первые горные вершины. Мы провели в городе
целый день, чтобы дать лошадям и мулам отдохнуть перед самой
тяжелой частью путешествия и чтобы пополнить припасы. Все для
четырех привалов в горах, как сказал один гадальщик, который
часто бывал на этой дороге и любил давать советы. И на
следующее утро мы, в еще большем составе за счет людей,
присоединившихся к нам в Толосе, повернулись лицом к горам и
снова отправились в путь.
по мере того, как дорога поднималась, а обширная долина
Гарумны уходила назад, высокие гребни Пиренеев, темно-синие,
как грозовые тучи, вставали в небе на юге гигантским бастионом.
Но на второй день я увидел, что мы не будем подходить к горам;
они возвышались по обе стороны милях, наверно, в двадцати от
нас, а между ними лежали более низкие холмы, по которым
проходила широкая мощеная дорога, то уступами, то мостом через
ущелье устремляющаяся к Нарбо Мартиусу и к побережью. Мы ехали
все той же неторопливой рысью, пережидая дневную жару там, где
удавалось найти тень, а по ночам сбиваясь вместе вокруг
костров, потому что даже летом ночи бывали холодными. Наши
привязанные лошади тревожно переступали копытами, учуяв
