полевую хирургию к господину Мило Вандербеку.
- Только не опозорьте меня. - Нэннеке окинула девушек грозным
взглядом. - Не опозорьте меня, храм и имя Великой Мелителе. - Ни за что
не опозорим, матушка. - И следите за собой. - Да, матушка.
- Ухаживая за ранеными, вы будете валиться с ног, не зная сна. Вы
будете бояться, будете сомневаться, глядя на боль, и страдания, и
смерть. А в таких случаях легко пристраститься к наркотику или
возбуждающему снадобью. Будьте осторожнее с этим. - Знаем, матушка.
- Война, страх, смерть и кровь, - Верховная Жрица сверлила обеих
взглядом, - это страшное ослабление нравов, а для некоторых -
чрезвычайно сильная афродизия. Сейчас вы не знаете и знать не можете,
как это подействует на вас, девочки. Будьте осторожны. А в крайних
случаях, когда уже ничего больше сделать будет нельзя, применяйте
предохранительные средства. Если все же, несмотря на это, одна из вас
забеременеет, тогда сторонитесь знахарей и деревенских бабок! Поищите
храм, а лучше всего - чародейку! - Знаем, матушка.
- Это все. Теперь можете подойти под благословение. Она поочередно
возлагала им руки на голову, поочередно обнимала и целовала. Эурнэйд
откровенно хлюпала носом. Иоля Вторая, как всегда, разревелась. Нэннеке,
хоть и у нее самой чуть ярче, чем всегда, блестели глаза, фыркнула.
- Без сцен, без сцен, - сказала она, как могло показаться - гневно и
резко. - Вы идете на самую обыкновенную войну. Оттуда возвращаются. Ну,
забирайте вещички, и до встречи. - До встречи, матушка.
Девушки быстро, не оглядываясь, шли к храмовым воротам,
сопровождаемые взглядами Верховной Жрицы Нэннске, чародейки Трисс
Меригольд и писаря Ярре.
Юноша настойчиво покашливал, чтобы обратить на себя внимание.
- В чем дело? - покосилась на него Нэниеке. - Им ты разрешила! -
горько воскликнул Ярре. - Им, девушкам, разрешила завербоваться! А я?
Почему мне нельзя? Мне что, продолжать за этими стенами корпеть над
пересохшими пергаментами? Я не калека и не трус! Позор - сидеть в храме,
когда даже девушки...
- Эти девушки, - прервала священнослужительница, - всю свою молодую
жизнь обучались медицине, лечению и уходу за больными и ранеными. Они
идут на войну не из патриотизма или жажды приключений, а потому, что там
будет бесчисленное множество раненых и больных. Завал работы днем и
ночью. Эурнэйд и Иоля Вторая, Мирра, Катье, Пруна, Дебора и другие
девочки - вклад храма в эту войну. Храм как часть общества
расплачивается с общественными долгами. Наш вклад - обученные
специалистки. Это ты понимаешь, Ярре? Специалистки! Не мясо для
резников! - Все вступают в армию! Только трусы остаются дома! -
Глупости, Ярре, - резко сказала Трисс. - Ничего ты не понял.
- Я хочу на войну... - Голос юноши надломился. - Хочу спасать...
Цири...
- Ну вот, извольте, - насмешливо проговорила Нэннеке. - Странствующий
рыцарь рвется спасать даму своего сердца. На белом коне... Она замолчала
под взглядом чародейки. - Впрочем, хватит об этом, Ярре, - бросила она
на мальчика гневный взгляд. - Я сказала - не позволю. Возвращайся к
книгам. Учись. Твое будущее - наука. Пошли, Трисс. Не будем терять
времени.
***
На разложенном перед алтарем куске полотна лежали костяной гребень,
дешевенькое колечко, книжка в потрепанном переплете,
стираный-перестираный голубой шарфик. Склонившись над этими предметами,
стояла на коленях Иоля Первая, жрица-ясновидящая.
- Не спеши, Иоля, - предупредила стоящая рядом Нэннеке. -
Концентрируйся понемногу. Нам ни к чему молниеносное пророчество, нам не
нужна энигма, допускающая тысячи решений. Нам нужна картина. Четкая
картина. Возьми ауру от этих предметов, они принадлежали Цири... Цири к
ним прикасалась. Возьми ауру. Постепенно. Спешка нам ни к чему.
Снаружи буйствовала пурга. Крыши и двор храма быстро покрылись
снегом. Был девятнадцатый день ноября. Полнолуние.
- Я готова, матушка, - сказала мелодичным голосом Иоля Первая. -
Начинай.
- Одну минутку. - Трисс Меригольд вскочила с лавки, словно ее
подбросила пружина, скинула с плеч шубу из шиншилы. - Минуточку,
Нэннеке. Я хочу войти в транс вместе с нею. - Это небезопасно.
- Знаю. Но я хочу видеть. Собственными глазами. Я обязана... Я люблю
Цири, как младшую сестру. В Каэдвенс она спасла мне жизнь, рискуя
собственной... - Голос чародейки неожиданно надломился.
- Ну, совсем как Ярре, - покачала головой Верховная Жрица. - Мчаться
на выручку, вслепую, очертя голову, не ведая, куда и зачем. Но Ярре -
наивный мальчишка, а ты - зрелая и умная магичка. Ты должна знать, что
своим погружением в транс ты Цири не поможешь. А себе можешь навредить.
- Я хочу войти в транс вместе с Иолей, - повторила Трисс, кусая губы.
- Позволь мне, Нэннеке. Да и чем я рискую? Эпилептическим припадком?
Даже если и так, ты ведь вытащишь меня из него.
- Ты рискуешь, - медленно проговорила Нэннеке, - увидеть то, чего
видеть не должна.
"Холм, - с ужасом подумала Трисс, - Содденский холм. На котором я
когда-то умерла. На котором меня похоронили и выбили мое имя на
надгробном обелиске. Холм и могила, которые когда-нибудь напомнят обо
мне. Я знаю. Когда-то мне это уже показывали!" - Я уже решила, - сказала
она холодно и торжественно, выпрямляясь и обеими руками сбрасывая на
спину свои роскошные волосы. - Начинаем.
Нэннеке опустилась на колени, оперлась лбом на сложенные вместе
ладони.
- Начинаем, - сказала она тихо. - Приготовься, Иоля. Опустись рядом
со мной, Трисс. Возьми Иолю за руку. Снаружи была ночь. Выл ветер. Мела
метель.
***
На юге, далеко за горами Амелл, в Метинне, в крае, именуемом
Стоозерье, в пятистах милях полета ворона от города Элландер и храма
Мелитэле рыбак Госта вдруг проснулся от ночного кошмара. Проснувшись,
Госта никак не мог вспомнить содержание сна, но странное волнение долго
не давало ему уснуть.
***
Каждый владеющий своим ремеслом рыбак знает, что если ловить окуня,
то только по первому льду.
Неожиданно ранняя зима этого года устраивала фокусы, а уж капризной
была, как красивая и пользующаяся успехом девица. Первым морозом и
метелью она, словно разбойник, выскакивающий из засады, застигла
врасплох в начале ноября, сразу после Саовины, когда никто еще снегов и
мороза не ожидал, а работы было навалом. Уже примерно в середине ноября
озеро покрылось тонюсеньким, блестящим на солнце ледком, который,
казалось, еще немного и выдержит человека, но тут зима-капризница вдруг
отселила, возвратилась осень, хлынул дождь, а теплый южный ветер отогнал
от берега и растопил размытый дождем ледок.
"Какого черта? - поражались селяне. - Так быть зиме или не быть?" .
Не прошло и трех дней, как зима вернулась. На сей раз обошлось без
снега, без метели, зато мороз схватил будто кузнец клещами. Так, что аж
затрещало. Истекающие водой стрехи крыш за одну ночь покрылись острыми
зубьями сосулек, а захваченные врасплох утки чуть не примерзли к утиным
лужам.
Озера Миль Трахта вздохнули и затянулись льдом. Госта для уверенности
переждал еще день, потом стянул с чердака ящик с ремнем, который носил
на плече и в котором держал рыбацкую снасть. Как следует набил сапоги
соломой, натянул кожух, взял пешню, мешок и поспешил на озеро. Известно,
ежели на окуня, то лучше всего по первому льду. Лед был крепкий. Правда,
немного прогибался под человеком, немного потрескивал, но держал. Госта
дошел до плеса, вырубил первую лунку, сел на ящик, размотал леску из
конского волоса, прикрепленную к короткому лиственничному пруту, нацепил
оловянную рыбку с крючком, закинул в воду. Первый окунь в пол-локтя
схватил приманку еще до того, как она опустилась и натянула леску.
Не прошло и часа, а вокруг лунки уже лежало больше полусотни
зелено-полосатых рыб с красными как кровь плавниками. Госта наловил
окуней больше, чем ему требовалось, но рыбачий азарт не позволял
прекратить лов. Рыбу, в конце концов, всегда можно раздать соседям.
Тут он услышал протяжное фырканье и поднял голову над лункой. На
берегу озера стоял красивейший черный конь, пар валил у него из ноздрей.
Лицо наездника в ондатровой шубке прикрывал шарф.
Госта сглотнул. Бежать было поздно. Однако он втихую надеялся, что
ездок не отважится спуститься с лошадью па тонкий лед.
Машинально он продолжал подергивать удочку, очередной окунь дернул
леску. Рыбак вытянул его, отцепил, кинул на лед. Краем глаза видел, как
наездник спрыгивает с седла, закидывает вожжи на голый куст и идет к
нему, осторожно ступая по скользкому льду. Окунь трепыхался, напрягая
колючие плавники, шевелил жабрами. Госта встал, наклонился за пешней: в
случае нужды она могла сойти за оружие защиты. - Не бойся.
Это была девушка. Теперь, когда она сняла шарф, он увидел ее лицо,
изуродованное чудовищным шрамом. На спине у нее был меч, над плечом
выступала прекрасной работы рукоять.
- Я не сделаю тебе ничего плохого, - тихо сказала девушка. - Хочу
только спросить дорогу.
"Как же, - подумал Госта. - Аккурат. Сейчас, зимой-то? В мороз? Кто
путешествует или едет по так себе? Только разбойники. Или курьеры".
- Здешняя местность называется Миль Трахта? - Ну... - буркнул он,
глядя в черную воду, плещущуюся в лунке. - Миль Трахта. Только мы-то
говорим - Стоозерье. - А озеро Тарн Мира? Слышал о таком? - Все знают. -
Он взглянул на девушку, испуганный. - Хоть мы его тута называем Бездна.
Заколдованное озеро. Жуткой глубизны. Свитезянки тамой живут. И упыри
живут в старожитних заговоренных развалинах. Он увидел, как блеснули ее
зеленые глаза. - Там есть руины? Может, башня? - Какая там ишшо башня? -
не сумел он сдержать усмешки. - Камень на камне, камнем приваленный,
травой зарослый. Груда обломков...
Окунь перестал трепыхаться, лежал, шевеля жабрами, среди своей
цветасто-полосатой братии. Девушка смотрела, задумавшись.
- Смерть на льду, - сказала она наконец, - есть в ней что-то
завораживающее. - Э?
- И далеко до озера с руинами? В которую сторону ехать? Он сказал.
Показал. Даже выцарапал на льду острым концом пешни. Она кивала,
запоминая. Кобыла на 6eрегу озера била копытами о замерзшую землю,
фыркала, гнала пар из ноздри.
***
Он смотрел, как девушка удаляется вдоль западного берега озера, как
галопом идет по краю откоса на фоне безлистных ольх и берез, через
изумительный, сказочный лес, который мороз изукрасил глазурью инея.
Вороная кобыла шла с неописуемым изяществом, грацией, быстро и в то же
время легко, едва слышны были удары копыт о смерзшийся грунт, едва
порошился серебристый снежок на задетых ею ветках. Как будто по
глазурованному и застывшему на морозе лесу из сказки летел не обычный, а
сказочный конь, конь-призрак. А может, это и вправду был призрак? Демон
на призрачном коне, демон, принявший обличье девушки с огромными
зелеными глазами и изуродованным лицом?
Кто же, ежели не демон, путешествует зимой? Расспрашивает о дороге к
заклятым руинам?
Когда она отъехала. Госта быстро собрал свое рыбацкое немудреное
имущество. До дома шел лесом. Сделал крюк, но разум и инстинкт
предупреждали, что не надо идти просеками, не надо быть на виду.
Девушка, подсказывали разум и инстинкт, наперекор всему привидением не
была, а была человеком. Вороная кобыла не была привидением, а была
лошадью. А за такими, что в одиночку на коне носятся по безлюдью,
вдобавок зимой, очень даже часто следует погоня.
Часом позже по просеке пронеслись четырнадцать лошадей с седоками.
