непорочная жратва, хотел бы я у вас спросить? С другой стороны, белая
жратва, по моему мнению, -- это не цимус. Меня просто ужас берет от
бледноватой жратвы. Обед без красного мяса и без винного соуса, парни, --
это уже диета, а на обеде по случаю первого причастия диету нс соблюдают.
Давайте вкратце рассмотрим конец застолья.
Что касается сальных шуток, их можно рассказывать только после того,
как ребенок отправится на вечерню. Вечерня, как я себе мыслю, и была
придумана специально для того, чтобы после десерта гости могли почесать
языки, не шокируя причастника.
Берю вытирает пот со лба.
-- Не забывайте, что это очень серьезная церемония. Например, в церкви
не следует шутить над ребенком, когда он возвращается после причастия на
свое место, протискиваясь мимо вашего стула. Нс говорите ему: "Ну что, винца
испил, Теофил", даже если его зовут Теофил, что хорошо рифмуется с "испил".
Теперь церковь не запрещает завтракать до причастия, но я рекомендую не
выходить за рамки. Если только самую малость: пару яиц с ветчиной или
холодную отбивную на скорую руку и стаканчик водки, для храбрости и
прочистки внутренностей. Давайте нс будем забывать, что причастие -- это
таинство, и если вы хотите заработать себе премиальные талоны в рай, на
будущее, лучше все делать с чистой совестью.
Помимо всего прочего, -- продолжает Неистощимый, -- какие подарки можно
дарить первопричастнику?
Он снова хватается за свою книгу.
-- Вот, что они говорят об этом: "Набожные книги: Подражание Иисусу
Христу, Подражание Пресвятой Деве Марии, Введение в набожную жизнь. Гимны
великомученика и т.д.".
Оторвав шнобель от книги, Берю недовольно и энергично кривятся:
-- Слишком серьезно! Первопричастник -- это ребенок, не надо иссушать
его молодые годы грустным чтивом. Я так мыслю, что ребенку будет гораздо
интереснее возиться с игрушечным набором "Сделай сам", настольными играми
"Зорро" или "Кто быстрее".
Его Высочество спускается с эстрады, засунув руки в карманы и слегка
припадая на одну ногу из-за своего травмированного колена. И начинает
прохаживаться между рядами, как Наполеон по лагерю накануне сражения.
-- Недалекие люди, -- заявляет он, -- так и норовят споить
первопричастника за обедом. Это подло. У первопричастника очень напряженный
день, и он должен воздерживаться от спиртного. Следовательно, ему можно
выпить только вечером. Но даже и в этом случае не угощайте его коктейлями,
которые не переносят его внутренности. Если это происходит в семье
буржуазии, надо накачивать его шампанским. В простых семьях лучше подойдет
столовое красное. Но только не белое: оно нервирует. А когда парнишка
назюзюкается, не говорите ему с издевкой: "Послушай, дурачок, хорошо, что
Иисус умел ходить по воде, иначе от той дозы, которую ты принял, его бы
хватил водяной удар". Ведите себя достойно до самого конца!
Толстяк замирает, как изваяние, напротив меня и долго смотрит на меня
грозовым взглядом. Затем вскидывает вверх руки красноречивым жестом
"яваспонял"
-- Я подведу итог, ребята.
По аудитории проносится ветерок разочарования.
-- Уже, -- все разом вздыхают слушатели.
Славный Берю смотрит на свой будильник.
-- Я мог бы еще долго чесать языком по этому поводу, но надо уметь
обрезать тему.
Резюме: мужчину делает ребенок, -- возвещает он. --
Поэтому хорошо дрессируйте своих пацанов и будьте терпимы к чужим
пацанам. Не бойтесь лишить их десерта, тем более, если его не очень много, и
вы сами его любите! Постоянно вдалбливайте им в голову, что жизнь -- для
всех, и для того, чтобы жить хорошо, надо быть свободным и иметь что
пожрать. Лучше не иметь рыбный сервиз, а иметь рыбу, не иметь в буфете
серебряных вилок для бараньей ножки, а иметь эту ножку на столе. Научите их,
парни, ничего не бояться: ни холодной воды, ни девчонок, ни китайцев. Не
давайте им слишком много бабок, не разодевайте их в пух и прах. Пусть они
верят в бога: вдруг он есть на самом деле. А глазное -- и я на этом
настаиваю -- помогайте им развлекаться: как они хотят и как могут. Не надо
быть скрягами. Пусть они ругаются по-матерному, подсыпают в еду чихательный
порошок, привязывают кастрюли к собачьим хвостам, плавят в ложке свинец,
устраивают соревнование, кто громче пернет, читают книжки Сан-Антонио, ходят
в зоопарк Жана Ришара, засовывают в конфеты чеснок, рассказывают анекдоты о
мальчике, который приходит в аптеку купить презервативы и говорит: "Дайте
мне всех размеров -- это для моей старшей сестры, которая едет отдыхать на
море на попутных", говорят каламбуры, играют в клоунов, в министров,
выступающих по телеку, короче: нужно использовать все юморное для увеселения
их селезенки.
После сердца у мужчины самая ценная вещь -- селезенка! На этом я
сматываю удочки. Чао, мужики! И до завтра!
Глава девятая
В которой происходят небанальные вещи
В машине Матиас рассказывает о своей жизни в Лионе. Это предисловие к
моему визиту в его дом. Он дает мне пояснения о достопримечательностях
города и его людях. Живет он вместе со своим тестем -- врачом па улице
Вобекур в районе Бслькур, самом шикарном районе Города шелка.*
Доктор Клистир -- специалист по вибро-пористым заболеваниям. На
консультацию к нему едут даже из самых отдаленных районов. Это тот самый,
который написал знаменитый трактат о кастрации мецедоновой железы путем
закручивания семенных канатиков без разреза мошонки при образовании
псритонических складок, чтобы вы знали!
Слушая треп Рыжего, я просекаю, хотя он прямо и не говорит, что в доме
Матиаса по вечерам совсем не весело. Его теща является вице-почетной
председательшей лиги по делам культов, вице-субказначеем благотворительного
фонда помощи декальцинированным детям, генеральной секретаршей общества
протеже на особом положении, дуайеном комитета бывших кастрированных
консьержей и основательницей общества содействия платоническому введению.
Светские люди, короче!
Квартира занимает весь этаж целиком и имеет два входа, один налево,
другой прямо Врач живет на благородной половине, Матиас и его женушка на
другой, более скромной половине.
На лестнице мы столкнулись с какими-то мрачными личностями, одетыми во
все черное, с тусклыми лицами и потухшими глазами. Они подходят к квартире
доктора и осторожно звонят в двойную центральную дверь, в то время как мой
спутник, в свою очередь, тихонько стучит в дверь налево.
-- У твоего тестя прием? -- удивленно спрашиваю я.
-- Небольшое заседание, -- стеснительно отвечает он.
Желтая, худая, пустотелая и седовласая особа открывает дверь ночным
визитерам.
-- Твоя теща? -- на ухо спрашиваю я.
-- Нет, гувернантка.
* Выражение, во избежание повторения. Лион -- город шелка. Марсель --
крупный город в Малой Азии, Париж -- город-свет, Лилль -- крупный город
севера и т.д. -- Примеч. авт.
Наша дверь слегка приоткрывается, и я вижу перед собой другую особу,
правда, не такую страхолюдину, как первая.Лет двадцати шести, темно-русые
волосы, разделенные пробором, сжатое в кулачок личико, на котором выделяется
нос, усеянный веснушками. Такой предстает передо мной мадам Матиас.
Она носит своего ребенка под платьем-мешком с большим мужеством и
достоинством. С первого взгляда чувствуется, что она воспитывалась среди
милосердных монахинь (хотя ведут они себя не всегда по-монашенски, как
говорится), что она имеет степень лиценциата юридических наук, что она любит
вышивать скатерти, что она ходит на первую воскресную мессу, что она
наряжает новогоднюю елку в приходской церкви, что она умеет заваривать чай,
что она умеет его пить (забеливая его каплей молока), что она не читает
Селина, что она ходит в театр Целестинцев только тогда, когда там ставят
драмы Клоделя, и что она шьет себе одежду у портнихи своей маман, мать
которой шила еще для ее бабушки.
Представления. Она удостаивает меня бледной и робкой улыбкой и
протягивает мне несколько сухую руку, которую я увлажняю быстрым поцелуем.
-- Очень любезно с вашей стороны, господин комиссар, что вы приехали к
нам, -- шепчет она, -- я полагаю, что Ксавье поднял тревогу по пустяку.
Я гляжу на своего экс-подчиненного.
-- Разве тебя зовут Ксавье? -- удивленно спрашиваю я.
-- Это мое второе имя, -- лепечет Огненный. -- Моя жена считает, что
это лучше, чем Раймон.
Эта маленькая деталь подтверждает мое впечатление, согласно которому
дружище Матиас выбрал несвободу в тот день, когда он привел в мэрию мисс
Клистир.
Меня приглашают в небольшой салон, обставленный мебелью в стиле эпохи
обезглавленного Людовика XVI. Подушки кресел вытерты сильнее, чем сиденья в
испанских автобусах, ворс на коврах стерся и видна основа, а амальгама
зеркала трюмо выглядит ничуть не лучше, чем амальгама гувернантки, которую я
только что видел.
-- Как вы находите мою квартиру? -- обеспокоенно справляется Ржавый.
-- Высший класс, -- лгу я ему, а про себя думаю, что на самом деле не
от чего поднимать хвост пистолетом из-за этих старинных залежавшихся
деревяшек.
Каминные часы с картинкой, изображающей богиню, возлежащую в позе
знаменитой лионской красавицы Аделаиды Рекамье, отбивают десять ударов.
Матиас и его несушка переглядываются. Хотя дочка врача и заливала мне, что
ее благоверный поднимает панику из-за пустяков, но по всему видно, что у нее
самой душа ушла в пятки от страха.
-- Он сейчас позвонит, -- лепечет она.
-- Какой голос был у этого человека? -- спрашиваю я.
-- Властный голос, ледяной, очень неприятный.
-- Ваш муж говорил, что у него иностранный акцент.
-- Да, если только он не сюсюкал.
-- Что именно в точности он вам сказал?
Она опускается в кресло со своим грузом и шепчет;
-- Он попросил меня позвать г-на Матиаса. Я ему ответила, что он в
школе полиции.
Тогаа мужчина заявил мне, что ему надо срочно связаться с Ксавье, и,
ничего больше не сказав, положил трубку.
Часы с богиней не скупятся и отбивают последний из десяти ударов
хрустального звона.
-- Потом, -- продолжает дама Матиас, -- человек снова позвонил.
-- Когда потом?
-- Примерно через полчаса. Он сказал, что решил в школу не звонить, и
спросил меня, в какое время он сможет поговорить с Ксавье здесь.
Именно это, вы понимаете, меня взволновало.
Я стала задавать вопросы. Но человек меня сухо оборвал: "Речь идет о
важном деле, о котором я буду говорить только с ним. Скажите, когда я смог
бы с ним поговорить".
Она хмурит брови.
-- Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Я ответила, что в
десять часов Ксавье наверняка вернется. Тогда человек заявил: "Идет, в
десять!" и, как в первый раз, положил трубку.
Я в недоумении трясу своим котелком.
-- Матиас должен был вернуться в десять часов? -- удивленно спрашиваю
я.
Конопатый расссивает мое недоумение.
-- Госпожа Матиас и я должны были пойти в кино.
Она прерывает его, заботясь о сохранении своей репутации.
-- В зале приходской церкви идет "Чудеса в раю", -- уточняет она.
-- И вы отказались от такого тонкого фильма? -- с сочувствием спрашиваю
я.
-- Нам вовсе было не до этого, -- жалобно отвечает молодая особа.
Проходит несколько минут. Часы показывают десять часов пять минут, а на
моих уже десять десять.
-- Ваш оборотень, кажется, не отличается пунктуальностью, -- замечаю я.
Едва я произношу эти слова, как за стеной раздается какоето странное
