- Спасибо,- говорю хозяину.- Завтра угощаю я.
Выйдя на улицу, замечаю, что небо затянулось тучами Жара, сильная, как
перед грозой, действует мне на нервы. Я смотрю на серый фасад Большого дома
напротив и механическим шагом направляюсь к нему.
Поднявшись на наш этаж, велю дежурному доложить Старику о моем приходе.
- Пусть войдет!- отвечает голос босса из динамика. Я открываю двойную
дверь в его царство. Он сидит перед листком белой бумаги. Под рукой у него
стоит коробка с мятными пастилками.
Он вытягивает манжеты и спрашивает:
- Есть новости?
- Не знаю,- отвечаю я, садясь на подлокотник клубного кресла. - Не
знаете?- удивляется шеф.
- Увы!
- Он заговорил?
- Нет .Впрочем, я ни о чем его не спрашивал. Я предпочел устроить ему
сеанс бесплатной деморализации. Не знаю, правильно ли поступил...
Босс колеблется, взвешивая ситуацию.
- Несомненно,- произносит он наконец Видя мой озабоченный вид, он
спрашивает:
- Вас что-то беспокоит?
Я вынимаю булавку из лацкана.
- Вот это.
Он берет булавку, осматривает ее,
- Что это такое?
- До доказательства противного - булавка... золотая. Скажите, патрон,
когда вы велели отобрать у Карла Бункса шмотки, вы велели взять абсолютно
все, что при нем было?
- Да, я даже подчеркнул этот момент,
- Я так и думал... Кто собирал урожай одежды?
- Равье.
- Можно с ним переговорить?
- Да, если он все еще здесь.
Он нажимает эбонитовый рычажок.
- Слушаю,- произносит голос.
- Равье! Немедленно!
- Ясно, шеф.
Через четыре минуты Равье, добродушный толстяк, не страдающий избытком
интеллекта, входит в кабинет.
Он кланяется.
- Вы меня вызывали, патрон?
- Сан-Антонио хочет вам задать один-два вопроса.
Я обращаюсь к Равье:
- Это ты раздевал жильца из подвала?
- Да, господин комиссар.
- Как это происходило? Он широко раскрывает глаза.
- Ну... очень просто. Я велел ему полностью раздеть и передать мне всю
одежду, что была на нем...
- Ты присутствовал при операции?
- Ну да.
- Ты был в камере?
- Это... ну... почти.
Я начинаю злиться.
- Не изображай из себя деревенского дурачка, Равье! Я тебе скажу, как ты
это сделал. Ты велел ему раздеться, а пока он снимал с себя шмотки, ты
вместе с дежурным охранником курил в сторонке и рассказывал ему о своем
геморрое и об опущении матки у твоей жены, но не смотрел!
Равье краснеет.
- Патрон мне не приказывал глазеть, как он стриптизит,- бурчит он.-
Правда, шеф? Вы мне приказали забрать одежду и все, что при нем было, и
больше ничего.
Я смягчаюсь.
- Я тебя не ругаю. Вспомни, как все было точно.
- Я ему приказал раздеться догола. Перед этим я сам вытащил у него из
карманов все их содержимое... Когда он оголился, я забрал его тряпки,
оставил его охране и ушел.
Я беру его за руку.
- Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал?
- Еще бы!- восклицает Равье, пожимая плечами.
- Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед
тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно.
Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой.
- Нет,- честно отвечает он,- об этом я не подумал. Я вздыхаю.
- Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это
практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть... Так,
Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру?
- Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего.
- Рукой по нарам ты не водил?
- Нет.
- Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не
заметить?
Шеф не перестает молча теребить свои манжеты.
- Верно...
Ладно,- говорю я Равье,- ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего
не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь.
- Значит, булавка от Карла Бункса.
- Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры...
- Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро.
- Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак?
- Теперь - да.
- И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка?
Я в нерешительности. Встаю и иду к двери.
- Да,- отвечаю я и выхожу.
Глава 8
Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще
более тяжелой.
Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую
погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых
неприятных ощущений.
Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из
лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в
плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.
Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню
Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.
- Наконец-то вы вернулись!- восклицает она с набитым этой жуткой замазкой
ртом.- Милая девочка начала отчаиваться...
Я усмехаюсь.
- Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу
к тем, кто умеет это делать.
Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.
- Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно.- Она
заговорщицки толкает меня локтем в живот:- Вы не будете скучать, шутник!
Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше
Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что
на нее невозможно сердиться.
Стучу в дверь комнаты.
- Входите!- отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний
халат, окружающий ее нимбом нереального света.
- Было так жарко...-объясняет она.
- Ну конечно.- И добавляю, гладя ее по затылку:- Я не очень задержался?
Она взмахивает ресницами.
- Я начала думать, что вы меня бросили...
- И какое чувство это у вас вызвало?
- Боль,-шепчет она, отводя глаза.
Такого рода признания автоматически влекут за собой поцелуй.
Я беру ее чуть повыше локтя, буквально поднимаю с кресла и прижимаюсь
своими губами к ее. - Прикосновение к девочке, у которой под халатом ровным
счетом ничего нет, вызывает у вас желания, мягко говоря, весьма далекие от
стремления проштудировать последние статьи о косвенных налогах. Я увлекаю ее
на постель, бормоча бессвязные слова, разжигающие ей кровь.
Когда мы достаточно наигрались в зверя с двумя спинами, я в последний раз
целую ее. Как видите, любовь всегда начинается и заканчивается одним
манером...
- Если ты позволишь, милая, я немного побреюсь,- говорю я.- Чтобы вывести
тебя в свет, это просто необходимо, а то у меня рожа, как у итальянского
бродяги.
- У тебя есть бритва?
- Нет, но у хозяйка должна быть. С ее-то бородой! Я кладу пиджак и выхожу
из комнаты. Как и предполагал, содержательница номеров крутится поблизости с
фальшиво-невинным видом. Я подбегаю к ней и шепчу на ухо:
- Говорите со мной, говорите, что в голову взбредет!
Я снимаю ботинки и по-кошачьи подкрадываюсь к двери комнаты. Замочная
скважина как раз на уровне моих глаз, когда я стою на коленях.
Мне открывается великолепный вид на комнату... Как с центральной трибуны
стадиона. А в глубине коридора мамаша Бордельер трещит как заведенный
попугай.
Вижу, Рашель выходит из туалета, где была, когда я уходил из комнаты.
Она подходит к двери и запирает ее на задвижку. К счастью, мамаша
Бордельер любит подсматривать за тем, как резвятся ее постояльцы, и потому
снабдила комнаты задвижками, а ключи спрятала...
Рашель, думая, что теперь находится в безопасности, идет прямиком к моему
пиджачку и ощупывает карманы. Первое, что она достает,- пистолет. Она
вытаскивает обойму, вынимает из нее все патроны и ссыпает их в китайскую
вазочку, после чего вставляет обойму в рукоятку и сует пистолет обратно в
мой карман. Затем берется за мой лопатник и изучает мои бумаги на имя
швейцарского подданного Жана Нико... Пожав плечами, кладет бумажник на
место. Для девушки, претендующей на место секретарши, у нее редкостная
ловкость. Очень скоро она находит под подкладкой мой специальной жетон,
смотрит на него, и на ее губах появляется улыбка.
Красавица продолжает свои поиски. Теперь она ощупывает плечи и тут же
находит булавку.
Ее удивление просто неописуемо. Она разевает рот, округляет глаза.
Радостно щелкнув пальцами, она вытаскивает булавку и кладет ее в свою
сумочку.
Я покидаю наблюдательный пост и возвращаюсь к мамаше Бордельер.
- У вас есть бритва?- спрашиваю я ее.
- Хотите побриться?
Я пожимаю плечами:
- Ну уж не перерезать же кому-нибудь горло. За кого вы меня принимаете?
- Да, есть...- И кокетливо добавляет:- Некоторые господа забывают свои.
- Ну конечно,- соглашаюсь я.- А сами вы никогда не бреетесь... чаще двух
раз в сутки.
Она задыхается от возмущения, но решает засмеяться
- Какой же вы шутник!
Она не задает мне вопросов по поводу моего заглядывания в замочную
скважину. Возможно, думает, что я маньяк...
Она ведет меня в свою личную ванную. С точки зрения техники для удаления
растительности у нее все в порядке. Бритва электрическая. Я к таким не очень
привык, а потому справляюсь неважно, но я не претендую, особенно сегодня, на
то, чтобы строить из себя красавца Бруммеля...
Я освежаю себе морду, поправляю узел галстука и, налив на котелок
полфлакона одеколона, возвращаюсь к малышке Рашель. Она открыла задвижку и
спокойно одевается.
Когда я вхожу, она встречает меня ослепительной улыбкой.
- Ну,- спрашиваю,- как я тебе в парадном виде?
- Великолепен!- шепчет она.- О, мой милый...
Я сажусь в кресло.
- Сдохнуть можно,- говорю.- Никогда не видел такой тяжелой ночи... Ты
себя нормально чувствуешь?
- Да.
Она открывает окно.
- Как красив Париж,- произносит она, задержавшись возле него.
Я не отвечаю. Продолжаю думать... Передо мной стоит дилемма: вмешаться
сейчас или подождать?
Своим поведением Рашель мне доказала, что тоже состоит в банде. Значит,
через нее я могу пройти по всей цепочке. Но это слабое звено. Если я ее
отпущу, она предупредит сообщников, что Бункс жив. Эта булавка дала ей
доказательство... Что я должен делать? Господи, как неприятно принимать
такие решения! Я готов отдать десять "штук", чтобы узнать мнение шефа... Но
позвонить ему невозможно. Я должен решать сам и быстро. Я смеюсь.
- Что с тобой?- спрашивает она меня. Я смеюсь, потому что Бунксу пришла
великолепная идея. Когда я сказал, что встречаюсь с Рашель, он захотел дать
ей знать, что жив. Догадываясь, что киска станет внимательно изучать мои
действия и слова, копаться в моих шмотках и тому подобное, он решил послать
сообщение через меня. Выбрал посланником тюремщика... Признаемся, что работа
великолепная!
Она подходит ко мне, ласкаясь, с влажным взглядом, какой бывает у всех
девок, которым вы только что доказали, что кое-что можете.
- Что с тобой?- повторяет она.
Возможно, именно это ее обольщающее поведение заставляет меня принять
решение. Я встаю, надеваю пиджак, достаю пушку, беру вазу, опрокидываю ее на
кровать, собираю маслины и неторопливо вставляю их в обойму, нежно глядя на
Рашель. Надо признать, она немного побледнела. Но не шевелится.
Я открываю ее сумочку, беру булавку, прикалываю к лацкану пиджака и
поворачиваюсь к милашке.
- Ну и?.. - спрашиваю.
Она стоит неподвижно. Щеки ввалились, ноздри поджались, в глазах
тревожные огоньки.
Я подхожу к ней, влепляю оплеуху, от которой она летит на ковер, и
повторяю:
- Ну и?..
Тон приглашает к разговору. Рашель встает. Ее щека пылает.
- Вы хам!- скрежещет она.
- Откровенность за откровенность, красотка; ты маленькая шлюшка!- И я
