ли, по малой мере, преждевременны и преувеличенны. Произошел обычный
прием, и тут в первый раз в жизни пришлось глуповцам на деле изведать,
каким горьким испытаниям может быть подвергнуто самое упорное на-
чальстволюбие. Все на этом приеме совершилось как-то загадочно. Градона-
чальник безмолвно обошел ряды чиновных архистратигов, сверкнул глазами,
произнес: "Не потерплю!" - и скрылся в кабинет. Чиновники остолбенели;
за ними остолбенели и обыватели.
Несмотря на непреоборимую твердость, глуповцы - народ изнеженный и до
крайности набалованный. Они любят, чтоб у начальника на лице играла при-
ветливая улыбка, чтобы из уст его, по временам, исходили любезные приба-
утки, и недоумевают, когда уста эти только фыркают или издают загадочные
звуки. Начальник может совершать всякие мероприятия, он может даже ника-
ких мероприятий не совершать, но ежели он не будет при этом калякать, о
имя его никогда не сделается популярным. Бывали градоначальники истинно
мудрые, такие, которые не чужды были даже мысли о заведении в Глупове
академии (таков, например, штатский советник Двоекуров, значащийся по
"описи" под N 9), но так как они не обзывали глуповцев ни "братцами", ни
"робятами", то имена их остались в забвении. Напротив того, бывали дру-
гие, хотя и не то чтобы очень глупые - таких не бывало, - а такие, кото-
рые делали дела средние, то есть секли и взыскивали недоимки, но так как
они при этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то имена их не
только были занесены на скрижали, но даже послужили предметом самых раз-
нообразных устных легенд.
Так было и в настоящем случае. Как ни воспламенились сердца обывате-
лей по случаю приезда нового начальника, но прием его значительно расхо-
лодил их.
- Что ж это такое! - фыркнул - и затылок показал! нешто мы затылков
не видали! а ты по душе с нами поговори! ты лаской-то, лаской-то прони-
май! ты пригрозить-то пригрози, да потом и помилуй! - Так говорили глу-
повцы, и со слезами припоминали, какие бывали у них прежде начальники,
все приветливые, да добрые, да красавчики - и все-то в мундирах! Вспом-
нили даже беглого грека Ламврокакиса (по "описи" под N 5), вспомнили,
как приехал в 1756 году бригадир Баклан (по "описи" под N 6) и каким мо-
лодцом он на первом же приеме выказал себя перед обывателями.
- Натиск, - сказал он, - и притом быстрота, снисходительность, и при-
том строгость. И притом благоразумная твердость. Вот, милостивые госуда-
ри, та цель или, точнее сказать, те пять целей, которых я, с Божьей по-
мощью, надеюсь достигнуть при посредстве некоторых административных ме-
роприятий, составляющих сущность или, лучше сказать, ядро обдуманного
мною плана кампании!
И как он потом, ловко повернувшись на одном каблуке, обратился к го-
родскому голове и присовокупил:
- А по праздникам будем есть у вас пироги!
- Так вот, сударь, как настоящие-то начальники принимали! - вздыхали
глуповцы, - а этот что! фыркнул какую-то нелепость, да и был таков!
Увы! последующие события не только оправдали общественное мнение обы-
вателей, но даже превзошли самые смелые их опасения. Новый градона-
чальник заперся в своем кабинете, не ел, не пил и все что-то скреб пе-
ром. По временам он выбегал в зал, кидал письмоводителю кипу исписанных
листков, произносил: "Не потерплю!" - и вновь скрывался в кабинете. Нес-
лыханная деятельность вдруг закипела во всех концах города; частные
пристава поскакали; квартальные поскакали; заседатели поскакали; будоч-
ники позабыли, что значит путем поесть, и с тех пор приобрели пагубную
привычку хватать куски на лету. Хватают и ловят, секут и порют, описыва-
ют и продают... А градоначальник все сидит и выскребает все новые и но-
вые понуждения... Гул и треск проносятся из одного конца города в дру-
гой, и над всем этим гвалтом, над всей этой сумятицей, словно крик хищ-
ной птицы, царит зловещее: "Не потерплю!"
Глуповцы ужаснулись. Припомнили генеральное сечение ямщиков, и вдруг
всех озарила мысль: а ну, как он этаким манером целый город выпорет! По-
том стали соображать, какой смысл следует придавать слову "не потерплю!"
- наконец, прибегли к истории Глупова, стали отыскивать в ней примеры
спасительной градоначальнической строгости, нашли разнообразие изуми-
тельное, но ни до чего подходящего все-таки не доискались.
- И хоть бы он делом сказывал, по скольку с души ему надобно! - бесе-
довали между собой смущенные обыватели, - а то цыркает, да и на'-поди!
Глупов, беспечный, добродушно-веселый Глупов, приуныл. Нет более
оживленных сходок за воротами домов, умолкло щелканье подсолнухов, нет
игры в бабки! Улицы запустели, на площадях показались хищные звери. Люди
только по нужде оставляли дома свои и, на мгновение показавши испуганные
и изнуренные лица, тотчас же хоронились. Нечто подобное было, по словам
старожилов, во времена тушинского царика, да еще при Бироне, когда гуля-
щая девка, Танька Корявая, чуть-чуть не подвела всего города под экзеку-
цию. Но даже и тогда было лучше; по крайней мере, тогда хоть что-нибудь
понимали, а теперь чувствовали только страх, зловещий и безотчетный
страх.
В особенности тяжело было смотреть на город поздним вечером. В это
время Глупов, и без того мало оживленный, окончательно замирал. На улице
царили голодные псы, но и те не лаяли, а в величайшем порядке предава-
лись изнеженности и распущенности нравов; густой мрак окутывал улицы и
дома, и только в одной из комнат градоначальнической квартиры мерцал,
далеко за полночь, зловещий свет. Проснувшийся обыватель мог видеть, как
градоначальник сидит, согнувшись, за письменным столом, и все что-то
скребет пером... И вдруг подойдет к окну, крикнет "не потерплю!" - и
опять садится за стол, и опять скребет...
Начали ходить безобразные слухи. Говорили, что новый градоначальник
совсем даже не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов по лег-
комыслию; что он по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над городом и
сосет у сонных обывателей кровь. Разумеется, все это повествовалось и
передавалось друг другу шепотом; хотя же и находились смельчаки, которые
предлагали поголовно пасть на колена и просить прощения, но и тех взяло
раздумье. А что, если это так именно и надо? что, ежели признано необхо-
димым, чтобы в Глупове, грех его ради, был именно такой, а не иной гра-
доначальник? Соображения эти показались до того резонными, что храбрецы
не только отреклись от своих предложений, но тут же начали попрекать
друг друга в смутьянстве и подстрекательстве.
И вдруг всем сделалось известным, что градоначальника секретно посе-
щает часовых и органных дел мастер Байбаков. Достоверные свидетели ска-
зывали, что однажды, в третьем часу ночи, видели, как Байбаков, весь
бледный и испуганный, вышел из квартиры градоначальника и бережно нес
что-то обернутое в салфетке. И что всего замечательнее, в эту достопа-
мятную ночь никто из обывателей не только не был разбужен криком "не по-
терплю!", но и сам градоначальник, по-видимому, прекратил на время кри-
тический анализ недоимочных реестров7 и погрузился в сон.
Возник вопрос: какую надобность мог иметь градоначальник в Байбакове,
который, кроме того что пил без просыпа, был еще и явный прелюбодей?
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оста-
вался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем
телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только по-
тел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли
сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский сол-
дат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в
мастерской и с тех пор затосковал.
Более ничего узнать не могли. Между тем таинственные свидания градо-
начальника с Байбаковым участились. С течением времени Байбаков не
только перестал тосковать, но даже до того осмелился, что самому градс-
кому голове посулил отдать его без зачета в солдаты, если он каждый день
не будет выдавать ему на шкалик. Он сшил себе новую пару платья и хвас-
тался, что на днях откроет в Глупове такой магазин, что самому Винтер-
гальтеру8 в нос бросится.
Среди всех этих толков и пересудов вдруг как с неба упала повестка,
приглашавшая именитейших представителей глуповской интеллигенции, в та-
кой-то день и час, прибыть к градоначальнику для внушения. Именитые сму-
тились, но стали готовиться.
То был прекрасный весенний день. Природа ликовала; воробьи чирикали;
собаки радостно взвизгивали и виляли хвостами. Обыватели, держа под мыш-
ками кульки, теснились во дворе градоначальнической квартиры и с трепе-
том ожидали страшного судбища. Наконец ожидаемая минута настала.
Он вышел, и на лице его в первый раз увидели глуповцы ту приветливую
улыбку, о которой они тосковали. Казалось, благотворные лучи солнца по-
действовали и на него (по крайней мере, многие обыватели потом уверяли,
что собственными глазами видели, как у него тряслись фалдочки). Он по
очереди обошел всех обывателей и хотя молча, но благосклонно принял от
них все, что следует. Окончивши с этим делом, он несколько отступил к
крыльцу и раскрыл рот... И вдруг что-то внутри у него зашипело и зажуж-
жало, и чем более длилось это таинственное шипение, тем сильнее и
сильнее вертелись и сверкали его глаза. "П...п...плю!" - наконец вырва-
лось у него из уст... С этим звуком он в последний раз сверкнул глазами
и опрометью бросился в открытую дверь своей квартиры.
Читая в "Летописце" описание происшествия столь неслыханного, мы,
свидетели и участники иных времен и иных событий, конечно, имеем полную
возможность отнестись к нему хладнокровно. Но перенесемся мыслью за сто
лет тому назад, поставим себя на место достославных наших предков, и мы
легко поймем тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих
вращающихся глаз и этого раскрытого рта, из которого ничего не выходило,
кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой
часов. Но в том-то именно и заключалась доброкачественность наших пред-
ков, что, как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни
модными в то время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми
анархией, но остались верными начальстволюбию и только слегка позволили
себе пособолезновать и попенять на своего более чем странного градона-
чальника.
- И откуда к нам экой прохвост выискался! - говорили обыватели, изум-
ленно вопрошая друг друга и не придавая слову "прохвост" никакого осо-
бенного значения.
- Смотри, братцы! как бы нам тово... отвечать бы за него, за прохвос-
та, не пришлось! - присовокупляли другие.
И за всем тем спокойно разошлись по домам и предались обычным своим
занятиям.
И остался бы наш Брудастый на многие годы пастырем вертограда сего, и
радовал бы сердца начальников своею распорядительностью, и не ощутили бы
обыватели в своем существовании ничего необычайного, если бы обстоя-
тельство совершенно случайное (простая оплошность) не прекратило его де-
ятельности в самом ее разгаре.
Немного спустя после описанного выше приема письмоводитель градона-
чальника, вошедши утром с докладом в его кабинет, увидел такое зрелище:
градоначальниково тело, облеченное в вицмундир, сидело за письменным
столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде ще-
гольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова голова...
Письмоводитель выбежал в таком смятении, что зубы его стучали.
Побежали за помощником градоначальника и за старшим квартальным. Пер-
вый прежде всего напустился на последнего, обвинил его в нерадивости, в
потворстве наглому насилию, но квартальный оправдался. Он не без основа-
ния утверждал, что голова могла быть опорожнена не иначе как с согласия
