Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
История одного города
ОГЛАВЛЕНИЕ
История одного города
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ
О КОРЕНИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГЛУПОВЦЕВ
ОПИСЬ ГРАДОНАЧАЛЬНИКАМ
ОРГАНЧИК
СКАЗАНИЕ О ШЕСТИ ГРАДОНАЧАЛЬНИЦАХ
ИЗВЕСТИЕ О ДВОЕКУРОВЕ
ГОЛОДНЫЙ ГОРОД
СОЛОМЕННЫЙ ГОРОД
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
ВОЙНЫ ЗА ПРОСВЕЩЕНИЕ
ЭПОХА УВОЛЬНЕНИЯ ОТ ВОЙН
ПОКЛОНЕНИЕ МАМОНЕ И ПОКАЯНИЕ
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПОКАЯНИЯ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ОПРАВДАТЕЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ
ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА
По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин)
От издателя
Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или
края) в данный период времени, но разные обстоятельства мешали этому
предприятию. Преимущественно же препятствовал недостаток в материале,
сколько-нибудь достоверном и правдоподобном. Ныне, роясь в глуповском
городском архиве, я случайно напал на довольно объемистую связку тетра-
дей, носящих общее название "Глуповского Летописца", и, рассмотрев их,
нашел, что они могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществле-
ния моего намерения. Содержание "Летописца" довольно однообразно; он
почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в тече-
ние почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием
замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энерги-
ческого взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и
расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т.д. Тем не менее
даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию
города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены,
одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градона-
чальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен
Потемкина - распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского -
неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывате-
лей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распоря-
дительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во
всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно,
не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской
жизни; в первом случае, обыватели трепетали бессознательно, во втором -
трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем - возвышались до
трепета, исполненного доверия. Даже энергическая езда на почтовых - и та
неизбежно должна была оказывать известную долю влияния, укрепляя обыва-
тельский дух примерами лошадиной бодрости и нестомчивости.
Летопись ведена преемственно четырьмя городовыми архивариусами и об-
нимает период времени с 1731 по 1825 год. В этом году, по-видимому, даже
для архивариусов литературная деятельность перестала быть доступною.
Внешность "Летописца" имеет вид самый настоящий, то есть такой, который
не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же
желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами,
как и листы любого памятника погодинского древлехранилища. Так и
чувствуется, как сидел над ними какой-нибудь архивный Пимен, освещая
свой труд трепетно горящею сальною свечкой и всячески защищая его от не-
минуемой любознательности гг. Шубинского, Мордовцева и Мельникова. Лето-
писи предшествует особый свод, или "опись", составленная, очевидно, пос-
ледним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к ней
приложено несколько детских тетрадок, заключающих в себе оригинальные
упражнения на различные темы административно-теоретического содержания.
Таковы, например, рассуждения: "Об административном всех градоначальни-
ков единомыслии", "О благовидной градоначальников наружности", "О спаси-
тельности усмирений (с картинками)", "Мысли при взыскании недоимок",
"Превратное течение времени" и, наконец, довольно объемистая диссертация
"О строгости". Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны
своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже
подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совер-
шенно верное понятие о современном положении русской орфографии и,
во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и об-
разнее, нежели даже рассказы "Летописца".
Что касается до внутреннего содержания "Летописца", то оно по преиму-
ществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в наше просве-
щенное время. Таков, например, совершенно ни с чем не сообразный рассказ
о градоначальнике с музыкой. В одном месте "Летописец" рассказывает, как
градоначальник летал по воздуху, в другом - как другой градоначальник, у
которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов
градоначальства. Издатель не счел, однако ж, себя вправе утаить эти под-
робности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в
прошедшем еще в большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая
отделяет нас от него. Сверх того, издателем руководила и та мысль, что
фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспита-
тельного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градона-
чальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для
тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевремен-
но уволенными от должности.
Обращение к читателю
от последнего архивариуса-летописца1
Ежели древним еллинам и римлянам дозволено было слагать хвалу своим
безбожным начальникам и предавать потомству мерзкие их деяния для нази-
дания, ужели же мы, христиане, от Византии свет получившие, окажемся в
сем случае менее достойными и благодарными? Ужели во всякой стране най-
дутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие2, и только у
себя мы таковых не обрящем? Смешно и нелепо даже помыслить таковую неск-
ладицу, а не то чтобы оную вслух проповедывать, как делают некоторые
вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них
в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
Не только страна, но и град всякий, и даже всякая малая весь, - и та
своих доблестью сияющих и от начальства поставленных Ахиллов имеет, и не
иметь не может. Взгляни на первую лужу - и в ней найдешь гада, который
иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Взгляни на
древо - и там усмотришь некоторый сук больший и против других крепчай-
ший, а следственно, и доблестнейший. Взгляни, наконец, на собственную
свою персону - и там прежде всего встретишь главу, а потом уже не оста-
вишь без приметы брюхо и прочие части. Что же, по-твоему, доблестнее:
глава ли твоя, хотя и легкою начинкою начиненная, но и за всем тем горе'
устремляющаяся, или же стремящееся до'лу брюхо, на то только и пригод-
ное, чтобы изготовлять... О, подлинно же легкодумное твое вольнодумство!
Таковы-то были мысли, которые побудили меня, смиренного городового
архивариуса (получающего в месяц два рубля содержания, но и за всем тем
славословящего), купно с троими моими предшественниками, неумытными ус-
тами воспеть хвалу славных оных Неронов3, кои не безбожием и лживою ел-
линскою мудростью, но твердостью и начальственным дерзновением преслав-
ный наш град Глупов преестественно украсили. Не имея дара стихослага-
тельного, мы не решились прибегнуть к бряцанию и, положась на волю Бо-
жию, стали излагать достойные деяния недостойным, но свойственным нам
языком, избегая лишь подлых слов. Думаю, впрочем, что таковая дерзостная
наша затея простится нам ввиду того особливого намерения, которое мы
имели, приступая к ней.
Сие намерение - есть изобразить преемственно градоначальников, в го-
род Глупов от российского правительства в разное время поставленных. Но,
предпринимая столь важную материю, я, по крайней мере, не раз вопрошал
себя: по силам ли будет мне сие бремя? Много видел я на своем веку пора-
зительных сих подвижников, много видели таковых и мои предместники. Все-
го же числом двадцать два, следовавших непрерывно, в величественном по-
рядке, один за другим, кроме семидневного пагубного безначалия, едва не
повергшего весь град в запустение. Одни из них, подобно бурному пламени,
пролетали из края в край, все очищая и обновляя; другие, напротив того,
подобно ручью журчащему, орошали луга и пажити, а бурность и сокруши-
тельность предоставляли в удел правителям канцелярии. Но все, как бур-
ные, так и кроткие, оставили по себе благодарную память в сердцах сог-
раждан, ибо все были градоначальники. Сие трогательное соответствие само
по себе уже столь дивно, что немалое причиняет летописцу беспокойство.
Не знаешь, что более славословить: власть ли, в меру дерзающую, или сей
виноград, в меру благодарящий?
Но сие же самое соответствие, с другой стороны, служит и не малым,
для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит собственно задача его?
В том ли, чтобы критиковать или порицать? - Нет, не в том. В том ли,
чтобы рассуждать? - Нет, и не в этом. В чем же? - А в том, легкодумный
вольнодумец, чтобы быть лишь изобразителем означенного соответствия и об
оном предать потомству в надлежащее назидание.
В сем виде взятая, задача делается доступною даже смиреннейшему из
смиренных, потому что он изображает собой лишь скудельный сосуд, в кото-
ром замыкается разлитое повсюду в изобилии славословие. И чем тот сосуд
скудельнее, тем краше и вкуснее покажется содержимая в нем сладкая сла-
вословная влага. А скудельный сосуд про себя скажет: вот и я на что-ни-
будь пригодился, хотя и получаю содержания два рубля медных в месяц!
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовоку-
пить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом,
печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Ри-
му, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество эки-
пажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том
только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас - благочестие, Рим
заражало буйство, а нас - кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у
нас - начальники.
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса:
Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да
я, смиренный Павлушка, Маслобойников сын. Причем единую имели опаску,
дабы не попали наши тетрадки к г. Бартеневу, и дабы не напечатал он их в
своем "Архиве". А за тем Богу слава и разглагольствию моему конец.
О КОРЕНИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГЛУПОВЦЕВ
"Не хочу я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни,
подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину,
растекаться мыслью по древу, но хочу ущекотать прелюбезных мне глупов-
цев, показав миру их славные дела и предобрый тот корень, от которого
знаменитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрыло"4.
Так начинает свой рассказ летописец, и затем, сказав несколько слов в
похвалу своей скромности, продолжает.
Был, говорит он, в древности народ, головотяпами именуемый, и жил он
далеко на севере, там, где греческие и римские историки и географы пред-
полагали существование Гиперборейского моря. Головотяпами же прозывались
эти люди оттого, что имели привычку "тяпать" головами обо все, что бы ни
встретилось на пути. Стена попадется - об стену тяпают; Богу молиться
начнут - об пол тяпают. По соседству с головотяпами жило множество неза-
висимых племен, но только замечательнейшие из них поименованы летопис-
цем, а именно: моржееды, лукоеды, гущееды, клюковники, куралесы, вертя-
чие бобы, лягушечники, лапотники, чернонебые, долбежники, проломленные
головы, слепороды, губошлепы, вислоухие, кособрюхие, ряпушники, зау-
гольники, крошевники и рукосуи. Ни вероисповедания, ни образа правления
эти племена не имели, заменяя все сие тем, что постоянно враждовали меж-
