по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии и благопо-
лучны, что никакого сорта законы не тревожат их? Однако ж последнее
предположение было слишком горько, чтоб мысль его успокоилась на нем.
Едва отрывал он взоры от ликующих глуповцев, как тоска по законода-
тельству снова овладевала им.
- Я даже изобразить сего не в состоянии, почтеннейшая Марфа Те-
рентьевна, - обращался он к купчихе Распоповой, - что бы я такое наде-
лал, и как были бы сии люди против нынешнего благополучнее, если б мне
хотя по одному закону в день издавать предоставлено было!
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочни-
ки, но и собаки спали, он вышел крадучись на улицу и во множестве разб-
росал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупо-
ва, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов
весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству
так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже
доводы благоразумия.
Закон был, видимо, написан второпях, а потому отличался необыкновен-
ною краткостью. На другой день, идя на базар, глуповцы подняли с полу
бумажки и прочитали следующее:
ЗАКОН 1-й
"Всякий человек да опасно ходит; откупщик же да принесет дары".
И только. Но смысл закона был ясен, и откупщик на другой же день
явился к градоначальнику. Произошло объяснение; откупщик доказывал, что
он и прежде готов был по мере возможности; Беневоленский же возражал,
что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может; что такое
выражение, как "мера возможности", ничего не говорит ни уму, ни сердцу,
и что ясен только закон. Остановились на трех тысячах рублей в год и
постановили считать эту цифру законною, до тех пор, однако ж, пока "обс-
тоятельства перемены законам не сделают".
Рассказав этот случай, летописец спрашивает себя: была ли польза от
такого закона? и отвечает на этот вопрос утвердительно. "Напоминанием об
опасном хождении, - говорит он, - жители города Глупова нимало потрево-
жены не были, ибо и до того, по самой своей природе, великую к таковому
хождению способность имели и повсеминутно в оном упражнялись. Но откуп-
щик пользу того узаконения ощутил подлинно, ибо когда преемник Бенево-
ленского, Прыщ, вместо обычных трех тысяч, потребовал против прежнего
вдвое, то откупщик продерзостно отвечал: "Не могу, ибо по закону более
трех тысяч давать не обязываюсь". Прыщ же сказал: "И мы тот закон пере-
меним". И переменил".
Ободренный успехом первого закона, Беневоленский начал деятельно при-
готовляться к изданию второго. Плоды оказались скорые, и на улицах горо-
да, тем же таинственным путем, явился новый и уже более пространный за-
кон, который гласил тако:
УСТАВ О ДОБРОПОРЯДОЧНОМ ПИРОГОВ ПЕЧЕНИИ
"1. Всякий да печет по праздникам пироги, не возбраняя себе таковое
печение и будни.
2. Начинку всякий да употребляет по состоянию. Тако: поймав в реке
рыбу - класть; изрубив намелко скотское мясо - класть же; изрубив капус-
ту - тоже класть. Люди неимущие да кладут требуху.
Примечание. Делать пироги из грязи, глины и строительных материалов
навсегда возбраняется.
3. По положении начинки и удобрении оной должным числом масла и яиц,
класть пирог в печь и содержать в вольном духе, доколе не зарумянится.
4. По вынутии из печи всякий да возьмет в руку нож и, вырезав из се-
редины часть, да принесет оную в дар.
5. Исполнивший сие да яст".
Глуповцы тем быстрее поняли смысл этого нового узаконения, что они
издревле были приучены вырезывать часть своего пирога и приносить ее в
дар. Хотя же в последнее время, при либеральном управлении Микаладзе,
обычай этот, по упущению, не исполнялся, но они не роптали на его возоб-
новление, ибо надеялись, что он еще теснее скрепит благожелательные от-
ношения, существовавшие между ними и новым градоначальником. Все напере-
рыв спешили обрадовать Беневоленского; каждый приносил лучшую часть, а
некоторые дарили даже по целому пирогу.
С тех пор законодательная деятельность в городе Глупове закипела. Не
проходило дня, чтоб не явилось нового подметного письма и чтобы глуповцы
не были чем-нибудь обрадованы. Настал, наконец, момент, когда Бенево-
ленский начал даже помышлять о конституции.
- Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, -
говорил он купчихе Распоповой, - вовсе не такое уж пугало, как люди нес-
мысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому
своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня
моя, страшного или презорного?
И начал он обдумывать свое намерение, но чем больше думал, тем более
запутывался в своих мыслях. Всего более его смущало то, что он не мог
дать достаточно твердого определения слову: "права'". Слово "обязаннос-
ти" он сознавал очень ясно, так что мог об этом предмете написать целые
дести бумаги, но "права'" - что такое "права'"? Достаточно ли было опре-
делить их, сказав: "всякий в дому своем благополучно да почивает"? не
будет ли это чересчур уж кратко? А с другой стороны, если пуститься в
разъяснения, не будет ли чересчур уж обширно и для самих глуповцев обре-
менительно?
Сомнения эти разрешились тем, что Беневоленский, в виде переходной
меры, издал "Устав о свойственном градоначальнику добросердечии", кото-
рый, по обширности его, помещается в оправдательных документах.
- Знаю я, - говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, - что ис-
тинной конституции документ сей в себе еще не заключает, но прошу вас,
моя почтеннейшая, принять в соображение, что никакое здание, хотя бы да-
же то был куриный хлев, разом не завершается! По времени, выполним и ос-
тальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упо-
вание наше на бога!
Тем не менее нет никакого повода сомневаться, что Беневоленский рано
или поздно привел бы в исполнение свое намерение, но в это время над ним
уже нависли тучи. Виною всему был Бонапарт. Наступил 1811 год, и отноше-
ния России к Наполеону сделались чрезвычайно натянутыми. Однако ж слава
этого нового "бича божия" еще не померкла и даже достигла Глупова. Там,
между многочисленными его почитательницами (замечательно, что особенною
приверженностью к врагу человечества отличался женский пол), самый горя-
чий фанатизм выказывала купчиха Распопова.
- Уж как мне этого Бонапарта захотелось! - говаривала она Беневоленс-
кому, - кажется, ничего бы не пожалела, только бы глазком на него взгля-
нуть!
Сначала Беневоленский сердился и даже называл речи Распоповой
"дурьими", но так как Марфа Терентьевна не унималась, а все больше и
больше приставала к градоначальнику: вынь да положь Бонапарта, то под
конец он изнемог. Он понял, что не исполнить требование "дурьей породы"
невозможно, и мало-помалу пришел даже к тому, что не находил в нем ниче-
го предосудительного.
- Что же! пущай дурья порода натешится! - говорил он себе в утешение,
- кому от этого убыток!
И вот он вступил в секретные сношения с Наполеоном...
Каким образом об этих сношениях было узнано - это известно одному бо-
гу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину во время
одного из своих petits leve's17. И вот, в одно прекрасное утро, Глупов
был изумлен, узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и
что из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в
Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое
он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии
не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать,
ответили на него так, что "правее бы он был, если б глуповцев совсем в
отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои продер-
зостно законами именует, воздержался".
Была теплая лунная ночь, когда к градоначальническому дому подвезли
кибитку. Беневоленский твердою поступью сошел на крыльцо и хотел было
поклониться на все четыре стороны, как с смущением увидел, что на улице
никого нет, кроме двух жандармов. По обыкновению, глуповцы в этом случае
удивили мир своею неблагодарностью, и как только узнали, что градона-
чальнику приходится плохо, так тотчас же лишили его своей популярности.
Но как ни горька была эта чаша, Беневоленский испил ее с бодрым духом.
Внятным и ясным голосом он произнес: "Бездельники!" - и, сев в кибитку,
благополучно проследовал в тот край, куда Макар телят не гонял.
Так окончил свое административное поприще градоначальник, в котором
страсть к законодательству находилась в непрерывной борьбе с страстью к
пирогам. Изданные им законы в настоящее время, впрочем, действия не име-
ют.
Но счастию глуповцев, по-видимому, не предстояло еще скорого конца.
На смену Беневоленскому явился подполковник Прыщ и привез с собою систе-
му администрации еще более упрощенную.
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сло-
женный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смот-
рите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был ру-
мян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов;
походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украша-
лось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на пле-
чах при малейшем его движении.
По принятому обыкновению, он сделал рекомендательные визиты к городс-
ким властям и прочим знатным обоего пола особам, и при этом развил перед
ними свою программу.
- Я человек простой-с, - говорил он одним, - и не для того сюда прие-
хал, чтобы издавать законы-с. Моя обязанность наблюсти, чтобы законы бы-
ли в целости и не валялись по столам-с. Конечно, и у меня есть план кам-
пании, но этот план таков: отдохнуть-с!
Другим он говорил так:
- Состояние у меня, благодарение Богу, изрядное. Командовал-с; стало
быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого
законы - те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем
месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардиров-
ку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
Третьим высказывался так:
- Я не либерал и либералом никогда не бывал-с. Действую всегда прямо
и потому даже от законов держусь в отдалении. В затруднительных случаях
приказываю поискать, но требую одного: чтоб закон был старый. Новых за-
конов не люблю-с. Многое в них пропускается, а о прочем и совсем не упо-
минается. Так я всегда говорил, так отозвался и теперь, когда отправлял-
ся сюда. От новых, говорю, законов увольте, прочее же надеюсь исполнить
в точности!
Наконец, четвертым он изображал себя в следующих красках:
- Про себя могу сказать одно: в сражениях не бывал-с, но в парадах
закален даже сверх пропорции. Новых идей не понимаю. Не понимаю даже то-
го, зачем их следует понимать-с.
Этого мало: в первый же праздничный день он собрал генеральную сходку
глуповцев и перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на ад-
министрацию.
- Ну, старички, - сказал он обывателям, - давайте жить мирно. Не тро-
гайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводи-
те фабрики и заводы - что же-с! все это вам же на пользу-с! По мне, даже
монументы воздвигайте - я и в этом препятствовать не стану! Только с ог-
нем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут не долго и до
греха. Имущества свои попалите, сами погорите - что хорошего!
Как ни избалованы были глуповцы двумя последними градоначальниками,
но либерализм столь беспредельный заставил их призадуматься: нет ли тут
подвоха? Поэтому некоторое время они осматривались, разузнавали, говори-
