солдат секли, и запросто секли... Многие даже в Сибирь через это самое
дело ушли!
- Стало быть, были бунты? - спрашивал Бородавкин.
- Мало ли было бунтов! У нас, сударь, насчет этого такая примета: ко-
ли секут - так уж и знаешь, что бунт!
Из дальнейших расспросов оказывалось, что Двоекуров был человек нас-
тойчивый и, однажды задумав какое-нибудь предприятие, доводил его до
конца. Действовал он всегда большими массами, то есть и усмирял, и рас-
точал без остатка; но в то же время понимал, что одного этого средства
недостаточно. Поэтому, независимо от мер общих, он, в течение нескольких
лет сряду, непрерывно и неустанно делал сепаратные набеги на обыва-
тельские дома и усмирял каждого обывателя поодиночке. Вообще во всей ис-
тории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат
их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже,
по обычаю, выступят вперед на сходках так называемые "старики" (должно
быть, "из молодых да ранние"). Каким образом они нарастали - это была
тайна, но тайну эту отлично постиг Двоекуров, и потому розог не жалел.
Как истинный администратор, он различал два сорта сечения: сечение без
рассмотрения и сечение с рассмотрением, и гордился тем, что первый в ря-
ду градоначальников ввел сечение с рассмотрением, тогда как все пред-
шественники секли как попало, и часто даже совсем не тех, кого следова-
ло. И, действительно, воздействуя разумно и беспрерывно, он добился ре-
зультатов самых блестящих. В течение всего его градоначальничества глу-
повцы не только не садились за стол без горчицы, но даже развели у себя
довольно обширные горчичные плантации для удовлетворения требованиям
внешней торговли. "И процвела оная весь, яко крин сельный, посылая сей
горький продукт в отдаленнейшие места державы Российской и получая вза-
мен оного драгоценные металлы и меха".
Но в 1770 году Двоекуров умер, и два градоначальника, последовавшие
за ним, не только не поддержали его преобразований, но даже, так ска-
зать, загадили их. И что всего замечательнее, глуповцы явились неблаго-
дарными. Они нимало не печалились упразднению начальственной цивилизации
и даже как будто радовались. Горчицу перестали есть вовсе, а плантации
перепахали, засадили капустою и засеяли горохом. Одним словом, произошло
то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано приходит к на-
родам младенческим и в гражданском смысле незрелым. Даже летописец не
без иронии упоминает об этом обстоятельстве: "Много лет выводил он (Дво-
екуров) хитроумное сие здание, а о том не догадался, что строит на пес-
це". Но летописец, очевидно, и в свою очередь, забывает, что в том-то
собственно и заключается замысловатость человеческих действий, чтобы се-
годня одно здание на "песце" строить, а завтра, когда оно рухнет, зачи-
нать новое здание на том же "песце" воздвигать.
Таким образом, оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати,
чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на "песце" была до-
ведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы
такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило
вселенную пылью и мусором. И так думал, и этак, но настоящим манером до-
думаться все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей,
остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого
предшественника.
- Руки у меня связаны, - горько жаловался он глуповцам, - а то узнали
бы вы у меня, где раки зимуют!
Тут же кстати он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали
от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что
объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание при-
бавил еще прованское масло. И в то же время положил в сердце своем: до-
толе не класть оружия, доколе в городе останется хоть один недоумеваю-
щий.
Но глуповцы тоже были себе на уме. Энергии действия они с большою на-
ходчивостью противопоставили энергию бездействия.
- Что хошь с нами делай! - говорили одни, - хошь - на куски режь;
хошь - с кашей ешь, а мы не согласны!
- С нас, брат, не что возьмешь! - говорили другие, - мы не то что
прочие, которые телом обросли! нас, брат, и уколупнуть негде!
И упорно стояли при этом на коленях.
Очевидно, что когда эти две энергии встречаются, то из этого всегда
происходит нечто весьма любопытное. Нет бунта, но и покорности настоящей
нет. Есть что-то среднее, чему мы видали примеры при крепостном праве.
Бывало, попадется барыне таракан в супе, призовет она повара и велит то-
го таракана съесть. Возьмет повар таракана в рот, видимым образом жует
его, а глотать не глотает. Точно так же было и с глуповцами: жевали они
довольно, а глотать не глотали.
- Сломлю я эту энергию! - говорил Бородавкин и медленно, без торопли-
вости, обдумывал план свой.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не
стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время!
Думают: станут они теперь есть горчицу, - как бы на будущее время еще
какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут - как бы шелепов
не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют
средний путь, который может умиротворить и ту и другую стороны.
И вдруг затрубила труба, и забил барабан. Бородавкин, застегнутый на
все пуговицы и полный отваги, выехал на белом коне. За ним следовал пу-
шечный и ружейный снаряд. Глуповцы думали, что градоначальник едет поко-
рять Византию, а вышло, что он замыслил покорить их самих...
Так начался тот замечательный ряд событий, который описывает летопи-
сец под общим наименованием "войн за просвещение".
Первая война "за просвещение" имела, как уже сказано выше, поводом
горчицу, и началась в 1780 году, то есть почти вслед за прибытием Боро-
давкина в Глупов.
Тем не менее Бородавкин сразу палить не решился; он был слишком пе-
дант, чтобы впасть в столь явную административную ошибку. Он начал
действовать постепенно, и с этой целью предварительно созвал глуповцев и
стал их заманивать. В речи, сказанной по этому поводу, он довольно под-
робно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще, и о горчице
как о подспорье в особенности; но оттого ли, что в словах его было более
личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убеди-
тельности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, -
как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испу-
гались и опять всем обществом пали на колени.
"Было чего испугаться глуповцам, - говорит по этому случаю летописец,
- стоит перед ними человек роста невеликого, из себя не дородный, слов
не говорит, а только криком кричит".
- Поняли, старички? - обратился он к обеспамятевшим обывателям.
Толпа низко кланялась и безмолвствовала. Натурально, это его пуще
взорвало.
- Что я... на смерть, что ли, вас веду... ммерррзавцы!
Но едва раздался из уст его новый раскат, как глуповцы стремительно
повскакали с коленей и разбежались во все стороны.
- Раззорю! - закричал он им вдогонку.
Весь этот день Бородавкин скорбел. Молча расхаживал он по залам гра-
доначальнического дома и только изредка тихо произносил: "Подлецы!"
Более всего заботила его Стрелецкая слобода, которая и при предшест-
венниках его отличалась самым непреоборимым упорством. Стрельцы довели
энергию бездействия почти до утонченности. Они не только не являлись на
сходки по приглашениям Бородавкина, но, завидев его приближение, куда-то
исчезали, словно сквозь землю проваливались. Некого было убеждать, не у
кого было ни о чем спросить. Слышалось, что кто-то где-то дрожит, но где
дрожит и как дрожит - разыскать невозможно.
Между тем не могло быть сомнения, что в Стрелецкой слободе заключает-
ся источник всего зла. Самые безотрадные слухи доходили до Бородавкина
об этом крамольничьем гнезде. Явился проповедник, который перелагал фа-
милию "Бородавкин" на цифры и доказывал, что ежели выпустить букву р, то
выйдет 666, то есть князь тьмы. Ходили по рукам полемические сочинения,
в которых объяснялось, что горчица есть былие, выросшее из тела дев-
ки-блудницы, прозванной за свое распутство горькою, - оттого-де и пошла
в мир "горчица". Даже сочинены были стихи, в которых автор добирался до
градоначальниковой родительницы и очень неодобрительно отзывался о ее
поведении. Внимая этим песнопениям и толкованиям, стрельцы доходили поч-
ти до восторженного состояния. Схватившись под руки, они бродили верени-
цей по улице и, дабы навсегда изгнать из среды своей дух робости, во все
горло орали.
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется
горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы пи-
тая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до того простою и ясною,
что неприятие ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамерен-
ности. Сознание это было тем мучительнее, чем больше должен был употреб-
лять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
- Руки у меня связаны! - повторял он, задумчиво покусывая темный ус
свой, - а то бы я показал вам, где раки зимуют!
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии
есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого
исхода он занимался делами и писал втихомолку устав о "неcтеснении гра-
доначальников законами". Первый и единственный параграф этого устава
гласил так: "Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то,
сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невиди-
мым, много тебя в действии облегчит".
Однако ж покуда устав еще утвержден не был, а следовательно, и от
стеснений уклониться было невозможно. Через месяц Бородавкин вновь соз-
вал обывателей и вновь закричал. Но едва успел он произнести два первых
слога своего приветствия ("об оных, стыда ради, умалчиваю", отговарива-
ется летописец), как глуповцы опять рассыпались, не успев даже встать на
колени. Тогда только Бородавкин решился пустить в ход настоящую цивили-
зацию.
Ранним утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто со-
вершает простой военный променад. Утро было ясное, свежее, чуть-чуть мо-
розное (дело происходило в половине сентября). Солнце играло на касках и
ружьях солдат; крыши домов и улиц были подернуты легким слоем инея; вез-
де топились печи, и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Хотя главною целью похода была Стрелецкая слобода, но Бородавкин хит-
рил. Он не пошел ни прямо, ни направо, ни налево, а стал маневрировать.
Глуповцы высыпали из домов на улицу и громкими одобрениями поощряли эво-
люции искусного вождя.
- Слава те, господи! кажется, забыл про горчицу! - говорили они, сни-
мая шапки и набожно крестясь на колокольню.
А Бородавкин все маневрировал да маневрировал и около полден достиг
до слободы Негодницы, где сделал привал. Тут всем участвующим в походе
роздали по чарке водки и приказали петь песни, а ввечеру взяли в плен
одну мещанскую девицу, отлучившуюся слишком далеко от ворот своего дома.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать "языка". Делали
все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала
повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался,
и простили. Еврей, положив руку под стегно, свидетельствовал, что надо
идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор,
пока не явится урочище, называемое "Дунькиным вра'гом". Оттуда же, мино-
вав три поверки, идти куда глаза глядят.
Так Бородавкин и сделал. Но не успели люди пройти и четверти версты,
как почувствовали, что заблудились. Ни земли, ни воды, ни неба - ничего
не было видно. Потребовал Бородавкин к себе вероломного жида, чтоб пове-
