тоже ничего не сказали.
Кутберт говорил, что талисман почти не имеет силы. Однако Вольферт,
прапрадед Дианы, предпочел быть изгнанным с конгресса колдунов, но не
признать талисман бессильным.
Именно из-за навязчивого чувства, почти уверенности в потенциальной
мощи талисмана Дункан и сделал то, что сделал.
Даже если в талисмане есть какая-нибудь сила, дающая минимальную
защиту, он нужнее Дункану, чем кому-либо другому, не для себя, конечно, а
ради манускрипта. Дункан должен доставить рукопись в Оксенфорд, и нет
ничего, что могло бы помочь ему в этом деле.
Не ради себя он стал бесчестным. Там, в Стэндиш Хаузе, его
преосвященство говорил, что в этом манускрипте заложена величайшая - и,
может быть, единственная - надежда человечества. Если это правда, а Дункан
в этом не сомневался, тогда бесчестие - небольшая цена за то, что записи
неизвестного последователя Иисуса будут переданы в руки ученого.
Но все-таки Дункану было неприятно.
Он чувствовал себя замаранным грязью обмана, укрывательства,
воровства.
Правильно ли он поступил? Граница между правильным и неправильным
была затенена, запятнана, и он не видел ее. Он всегда инстинктивно знал,
что правильно, а что - нет, и все было чисто и отчетливо видно. Но тогда
он имел дело с простыми решениями, не имевшими осложняющих обстоятельств,
а здесь они были.
Он сидел внизу каменной лестницы, ведущей к дверям замка. Перед ним
расстилалась зелень парка. Вокруг были каменные скамьи, фонтаны, розовые
кусты, цветущие клумбы, деревья с пышными кронами.
"Красивое место, - подумал Дункан, - но не природной, а искусственной
красотой, созданной не обычными людьми, как в других замках и парках, а
колдовством конгресса знающих и умелых." Здесь был мир и покой, какие,
казалось бы, не свойственны колдовству. Впрочем, почему?
Ведь колдуны не обязательно должны быть злыми, хотя бывали такие, что
поворачивали свои знания во зло. "Искушение делать зло, - думал Дункан, -
всегда преследовало людей, обладавших такой большой силой, однако зло не
было им присуще. Лишь очень немногие поворачивали ко злу. Может, колдунов
считали злыми только из-за их громадных знаний. Люди, как правило, смотрят
с подозрением и недоверием на тех, кто имеет великую силу и знание, на все
то, чего не понимают, а знания колдунов были, конечно, за пределами
понимания остального человечества."
У ограды из стоячих камней Конрад играл с Тайни, бросая палку, и
Тайни с восторгом бежал за ней и приносил обратно.
Это как-то даже не вязалось с характером боевого пса. Дэниел и Бьюти
стояли в стороне и наблюдали за игрой. Дункану казалось, что Дэниел
смотрит неодобрительно, а Бьюти вроде и сама охотно побежала бы за палкой,
если бы Конрад играл с нею.
Недалеко от Дэниела и Бьюти лежал грифон, по кошачьи обернув вокруг
тела длинный шиповатый хвост и подняв голову.
Дункан услышал шорох позади и оглянулся. С лестницы спускалась Диана,
но какая Диана! На ней было тонкое облегающее платье до пят, с поясом. Ее
огненные волосы резко выделялись на светло-зеленой ткани.
Дункан вскочил.
- Миледи, вы прекрасны и очаровательны.
Она улыбнулась.
- Благодарю вас, сэр. Кто, я вас спрашиваю, может быть красив в
кожаных штанах?
- Даже в них вы излучали очарование. Но в этом платье... У меня нет
слов.
- Не часто бывает, чтобы я одевалась таким образом или имела причины
для этого. Но раз в доме гости...
Она села на ступеньку, и он сел рядом с ней.
- Я смотрел, как Конрад играет с Тайни.
- Они хорошая пара. Вы давно их знаете?
- С Конрадом мы неразлучны с детства, а Тайни я знал щеночком, когда
он был в самом деле крошкой.
- Мэг на кухне, - сказала Диана, - готовит свиные ножки с кислой
капустой. Она говорит, что много лет не ела этого блюда. Понравится ли
вам?
- Конечно. А что отшельник? Я весь день не видел его.
- Он ошалел. Стоит, опершись о посох, и смотрит в пространство.
Беспокойный человек.
- Одурманенный. Неуверенный в себе, раздираемый вопросами. Он сам не
знает, что ему нужно. Много лет он пытался различными способами стать
святым, теперь решил стать солдатом господа, а эта профессия нелегка для
него.
- Бедняга, - вздохнула Диана. - Сам по себе он очень хороший человек,
но не показывает этого. А как насчет Кутберта? Понравился он вам?
- Исключительно. Только иной раз его трудно понять, трудно следить за
его мыслью.
- Он одряхлел, и его разум тоже.
Дункан с удивлением взглянул на нее.
- Вы так думаете?
- Разве вы не видите? Острый блестящий разум его отупел от возраста и
болезней. Он не может довести до конца свою мысль и иной раз бывает
нелогичным. Я слежу, чтобы он не повредил самому себе.
- Похоже, что он чем-то расстроен.
- Он последний из длинной цепи, которая держалась столетиями. Все уже
умерли, кроме него. Они пытались сохранить конгресс, набрав молодых
учеников, но ничего не получилось. Здесь было мало сколько-нибудь
известных колдунов. Не каждый может им быть. Нужна способность глубоко
погружаться в тайные знания и работать с ними. Возможно, и еще что-то.
Инстинкт колдовства, наверное. Особая направленность. С таким складом ума
во всем мире наберется лишь горсточка людей.
- А как насчет вас?
Она покачала головой.
- Женщины редко могут заниматься колдовством. Не тот склад ума,
наверное. Мозг мужчины, возможно, сформирован и наведен чуточку в другом
направлении, чем женский. Я, конечно, старалась, и они позволяли мне это,
потому что они хоть и выгнали Вольферта, но питали глубокое уважение к
нему. Он был самым знающим колдуном среди них. Я ухватывала некоторые
концепции, могла выполнять кое-какую мелкую магию, комбинировать простые
манипуляции, но я не создана для колдовства. Они мне этого не говорили. Со
временем сказали бы, но я поняла и сама, без их слов, что никогда не пойду
дальше жалкой ученицы. А для несостоявшихся учеников во всем мире нет
крова.
- Но вы живете в колдовском замке.
- Из милости. Из искренней и сердечной милости. Потому что я из рода
Вольферта. Когда мои родители умерли от чумы, пролетевшей по сельской
местности, Кутберт в первый и единственный раз вышел из замка и взял меня
как потомка своего лучшего друга, которого, как я теперь знаю, в то время
уже не было в живых. Все это мне потом рассказал Кутберт, потому что тогда
я была слишком мала, чтобы что-нибудь помнить. Он привез меня сюда. Я
любила их всех и пыталась научиться их мастерству, но не смогла. Они не
только взяли меня сюда и заботились обо мне, но и отдали мне старого
Хуберта, грифона, который принадлежал Вольферту. Мой прадед оставил его
здесь, поскольку не мог взять с собой.
- Настанет день, когда Кутберт умрет, - тихо сказал Дункан. - Что
будет тогда с вами? Вы так и останетесь здесь?
- Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. Без Кутберта мне здесь будет
очень одиноко. Не знаю, что я буду делать. Для меня нет места в мире, я не
привыкла к миру и не знаю, что мне в нем делать. И я не смогу долго
скрывать, что во мне кровь колдунов, и боюсь, что внешний мир не будет
дружелюбен ко мне, когда узнает, кто я.
- Да, мир бывает жестоким, - согласился Дункан. - Хотел бы я сказать
обратное, но не могу.
Она наклонилась к нему и быстро поцеловала его в щеку.
- Мир может быть и добрым. Вот вы были добры ко мне. Вы с таким
чувством говорили о моих проблемах.
- Спасибо, миледи, - серьезно сказал Дункан, - за ваши слова и за
поцелуй. Он был очень милым.
- Вы смеетесь надо мной!
- Ничуть, Диана. Искренняя благодарность за то, чего я вовсе не
заслужил.
- Кутберт выразил желание увидеть вас, - сказала она, переводя
разговор в другое русло.
- Только поскорее. Мы слишком задержались здесь. Нам надо продолжать
путь.
Она почему-то заволновалась.
- Зачем так скоро? Отдохните несколько дней. У вас были нелегкие
минуты, вам нужен отдых.
- Нас и так задерживали многие неприятности, а мы должны добраться до
Оксенфорда.
- Оксенфорд подождет.
- Простите, миледи, но я думаю иначе.
Она быстро встала.
- Надо посмотреть, как там Кутберт. Его нельзя надолго оставлять
одного.
- Я пойду с вами. Вы говорили, что он хотел меня видеть.
- Не сейчас. Я позову вас, когда он будет готов встретиться с вами.
23
Когда Дункан шел по большому холлу, его окликнул Скрач.
- Вы не торопитесь, сэр? Не уделите ли мне немного времени? С вашей
стороны было бы благодеянием, если бы вы поболтали со мной.
Дункан изменил курс и подошел к колонне демона.
- Леди Диана пошла посмотреть, как поживает колдун, а мои товарищи,
видимо, заняты своими делами, так что я могу потратить немного времени на
тебя.
- Вот и прекрасно, - обрадовался демон. - Но вам вовсе не обязательно
стоять и вытягивать шею, чтобы смотреть на меня. Если вы поможете мне
спуститься, мы сядем на каменную скамью в двух шагах отсюда. Моя цепь
достаточно длинна.
Дункан протянул руки. Демон наклонился, Дункан взял его за талию и
помог опуститься.
- Кабы не искалеченная нога, я бы сам спустился, - сказал Скрач. -
Вообще-то я часто это делаю, но как - смотреть противно.
Он показал сведенные артритом руки.
- Они тоже не держат.
Они уселись рядом на скамью. Скрач дергал копытом, и цепь звякала.
- Я вам объяснял однажды, что меня зовут Скрач - официально юнг
Скрач, но ни в коем случае не Олд Скрач, поскольку это вульгарное
наименование его милости, ведающего адскими операциями. Имя мое мне не
нравится. Собачье какое-то. Даже грифон получил честное имя Хуберта, это
вам не Скрач. Много лет сидя на своей колонне, я думал, какое имя я хотел
бы носить, и в конце концов нашел такое, которым мог бы гордиться:
Вальтер. Отличное имя и звучит так округло. Солидное честное имя,
подходящее для солидного существа.
- Вот, значит, как ты проводишь время: придумываешь себе новое имя.
Неплохой способ.
- Я думаю не только об этом, - возразил Скрач. - Я думаю о том, что
было бы, если бы события пошли иначе. Отработал бы я учеником и был теперь
старшим демоном, а может быть, и младшим дьяволом. Может, стал бы потолще,
но вот в росте вряд ли прибавил бы. Я, знаете, коротышка, наверное, от
этого все мои беды. Что путного может сделать коротышка? Ему предопределен
провал.
- Ты, похоже, философски относишься к своему положению. Ты не накопил
горечи, а многие накопили бы. И ты не скулишь, чтобы тебя жалели.
- А что изменится, если я стану злиться и скулить? Меня и так не
очень любят, а хнычущих совсем уж не терпят. Впрочем, что говорить о
любви? Кто станет любить демона? Некоторые жалеют, но жалость - это не
любовь. А большинство смеются над моим сломанным хвостом и прочими
уродствами. А смех, милорд, тяжело переносить. Если бы они чувствовали
страх или даже отвращение, мне было бы легче.
- Я не смеюсь над тобой, - сказал Дункан, - и не испытываю чрезмерной
жалости, но и не уверяю, что люблю тебя.
- Я этого и не ожидаю, - отозвался демон. - Если бы человек говорил,
что любит меня, я подозревал бы какую-то тайную причину.
- Поскольку я признаюсь, что не испытываю любви к тебе, и ты не
ставишь мне этого в вину, могу я задать тебе один честный вопрос?
- Буду рад.
- Что ты можешь сказать мне об Орде зла? Я думаю, что ты кое-что
слышал от колдунов.
- Слышал. Мне кажется, вы кое-что знаете и сами. Вы же не так давно
сражались с Ордой.
