благоденствие. В особенности это относится к строительству жилых зданий,
сообщала далее статья. Спрос на дома превысил предложение, и все
строительные подрядчики федерального округа завалены заказами почти на
год вперед.
Боюсь, что я не справился с зевотой. Несомненно, так оно и есть, и
тем не менее это был все тот же застарелый словесный понос, которым
хронически страдали подобные Дженсену ничтожества. Но хозяину это
понравится, ведь именно такие вот статьи и взбадривают клиентов-
рекламодателей, оказывая на них психологическое воздействие, и сегодня в
полдень матерые финансовые волки, собравшись к ленчу в "Юнион Клаб",
будут горячо обсуждать статью из утреннего выпуска.
Допустим, что все наоборот, сказал я себе, допустим, что торговля
в упадке, что строительные компании обанкротились, что заводы начали
выбрасывать рабочих на улицу - так ведь пока окончательно не подопрет, в
газете не появится об этом ни строчки.
Я сложил газету и отодвинул ее в сторону. Открыл ящик, вытащил
пачку заметок, которые набросал накануне во второй половине дня, и начал
их просматривать.
Лайтнинг, редакционный рассыльный, вышел из тени и
остановился около моего стола.
- Доброе утро, мистер Грейвс, - сказал он.
- Это ты свистел? - поинтересовался я.
- Угу, видать, это был я.
Он положил передо мной на стол корректуру.
- Ваша статья для сегодняшнего номера, - сказал он. - Та самая, в
которой вы объясняете, почему вымерли мамонты и другие крупные
животные. Я подумал, что, может, вам захочется взглянуть на нее.
Я пробежал глазами корректуру. Какой-то остряк из отдела
литературной правки, как водится, состряпал для нее разухабистый
заголовок.
- Раненько вы сегодня, мистер Грейвс, - заметил Лайтнинг.
- Нужно подготовить материал на две недели вперед, - сказал я. - Я
уезжаю в командировку.
- Слыхал, слыхал, - оживился он. - По астрономической части.
- Что ж, пожалуй, это близко к истине. Загляну во все большие
обсерватории. Должен написать серию статей о космосе. О дальнем. Всякие
там галактики и тому подобное.
- Мистер Грейвс, - спросил Лайтнинг, - как, по-вашему, они
дозволят вам хоть чуток посмотреть в телескоп?
- Сомневаюсь. Время наблюдений расписано до минуты.
- Мистер Грейвс...
- Что еще, Лайтнинг?
- Как вы думаете, есть там люди? На этих самых звездах?
- Понятия не имею. Этого никто не знает. Но, очевидно, где-нибудь
все-таки должна существовать жизнь.
- Такая, как у нас?
- Нет, едва ли.
Лайтнинг потоптался немного и вдруг выпалил:
- Вот черт, чуть не забил. Вас тут хочет видеть какой-то тип.
- Он здесь?
- Ага. Ввалился сюда часа два назад. Я сказал ему, что вы еще не
скоро будете. А он все-таки решил подождать.
- Где же он?
- Прошел прямехонько в комнату радиопрослушивания и
плюхнулся в кресло. Сдается мне, что он там заснул.
- Так пойдем посмотрим, - сказал я, поднимаясь со стула.
Мне следовало бы догадаться сразу. Такой номер мог отколоть
один-единственный человек на свете. Только для него одного ничего не
значило время суток.
Он полулежал в кресле с детски-наивной улыбкой на лице. Из
многочисленных приемников неслось невнятное бормотание департаментов
полиции, патрульных автомашин, пожарных депо и других учреждений,
стоящих на страже законности и порядка, и под аккомпанемент всей этой
тарабарщины он деликатно похрапывал.
Мы стояли и смотрели на него.
- Кто это, мистер Грейвс? - спросил Лайтнинг. - Вы его знаете,
мистер Грейвс?
- Его зовут Кэрлтон Стирлинг, - ответил я. - Он биолог, работает в
университете, и он мой друг.
- А на вид никакой он не биолог, - убежденно заявил Лайтнинг.
- Лайтнинг, - сказал я этому скептику, - со временем ты поймешь,
что биологи, астрономы, физики и прочие представители этого ужасного
племени ученых такие же люди, как и мы с тобой.
- Но ворваться сюда в три часа ночи! В полной уверенности, что вы
здесь.
- Это он так живет, - объяснил я. - Ему и в голову не придет, что
остальная часть человечества может жить иначе. Такой уж он человек.
Что правда, то правда, таким он и был.
У него были часы, но он ими не пользовался - разве что засекал по
ним время, когда ставил опыты. Он никогда не знал, день сейчас или ночь.
Проголодавшись, он без особой щепетильности любыми средствами
раздобывал себе что-нибудь съестное. Когда его одолевал сон, он забивался
в какой-нибудь уголок и проваливался на несколько часов. Закончив
очередную работу или просто охладев к ней, он уезжал на север, к озеру,
где у него была своя хижина, и бездельничал там денек-другой, а то и
целую неделю.
Он с такой последовательностью забывал приходить на занятия,
так редко являлся читать лекции, что администрация университета в конце
концов махнула на него рукой. Там уже даже не притворялись, что считают
его преподавателем. Ему оставили его лабораторию, и с молчаливого
согласия начальства он окопался в ней со своими морскими свинками,
крысами и приборами. Но деньги ему платили не зря. Он постоянно делал
какие-то сенсационные открытия, что привлекало всеобщий интерес не
только к нему, но и к университету. Что касается его лично, то он с легкой
душой мог бы всю эту славу отдать университету. Будь то мнение прессы,
официальной общественности или еще чье-нибудь - Кэрлтону Стирлингу
все это было безразлично.
Он жил только своими экспериментами, жил только для того,
чтобы без устали копаться в тайнах, существование которых
воспринималось им как брошенный лично ему вызов. У него была
квартира, но иной раз он по нескольку дней кряду не заглядывал в нее.
Чеки на зарплату он швырял в ящики письменного стола, и они
скапливались там до тех пор, пока ему не звонили из университетской
бухгалтерии, чтобы узнать, какая их постигла судьба.
Однажды он получил приз - не из высоких и импозантных, но все
же достаточно почетный, к нему еще прилагалась небольшая денежная
премия - и забыл явиться на торжественный ужин, на котором ему должны
были этот приз вручить.
А сейчас он спал в кресле, запрокинув голову и вытянув свои
длинные ноги под стойку радиоприемника. Он тихонько похрапывал, и в
эту минуту в нем невозможно было распознать одного из самых
многообещающих ученых мира - он походил скорее на проезжего, который
случайно забрел сюда в поисках ночлега. Он нуждался не только в бритье -
ему не помешало бы и постричься. Небрежно повязанный галстук сбился
набок и весь был покрыт пятнами - вероятнее всего, от консервированного
супа, который он разогревал прямо в банках и рассеянно ел, мысленно
сражаясь с очередной проблемой.
Я шагнул в комнату и осторожно потряс его за плечо.
Проснулся он легко, даже не вздрогнул и, взглянув на меня снизу
вверх, ухмыльнулся.
- Привет, Паркер, - сказал он.
- И тебе привет, - отозвался я. - Я бы дал тебе выспаться, но ты так
вывернул шею, что я побоялся, как бы ты ее себе не сломал.
Он подобрался, встал и последовал за мной в информационный
отдел.
- Уже почти утро, - проговорил он, кивнув на окна. - Пора
просыпаться.
Я взглянул на окна и увидел, что ка улице уже начинало светать.
Он расчесал пятерней свою густую шевелюру и, словно умываясь,
провел несколько раз по лицу ладонью. Потом полез в карман и вытащил
пригоршню скомканных банкнотов. Выбрав две бумажки, он протянул их
мне.
- Держи, - оказал он. - Случайно вспомнил. Решил, что лучше
отдать их сразу, а то опять вылетит из головы.
- Но, Кэрл...
Он тряс двумя бумажками, нетерпеливо суя их мне в руку.
- Года два назад, - бубнил он. - Тот уикенд, который мы с тобой
провели у озера. Я тогда спустил все до последнего цента на игорные
автоматы.
Я взял у него деньги и положил в карман. О том событии у меня
остались довольно смутные воспоминания.
- Выходит, ты зашел только для того, чтобы отдать мне долг?
- Конечно, - ответил он. - Проезжал мимо и увидел возле дома
стоянку. Решил навестить тебя.
- Но я ведь по ночам не работаю.
Он улыбнулся.
- Ну и что? Зато я немного всхрапнул.
- Я накормлю тебя завтраком. Тут через дорогу закусочная. Подают
вполне съедобную яичницу с беконом.
Он покачал головой.
- Должен ехать обратно. И так потерял уже бездну времени. Меня
ждет работа.
- Что-нибудь новенькое? - полюбопытствовал я.
Секунду поколебавшись, он ответил:
- Не для прессы. Пока. Может быть, позже, а сейчас - ни-ни. До
этого еще далеко.
Я ждал, не спуская с него глаз.
- Экология, - произнес он.
- А точнее?
- Паркер, ведь ты же знаешь, что такое экология.
- Разумеется. Это взаимоотношение различных форм жизни и
окружающих ее условий.
- А ты когда-нибудь задумывался над тем, какими свойствами
должен обладать живой организм, чтобы совершенно не зависеть от
окружающих его условий? Каким должно быть, если можно так
выразиться, неэкологическое существо?
- Но ведь такое невозможно, - возразил я. - А пища, воздух...
- Пока это только идея. Предчувствие. Своего рода головоломка.
Загадка приспособляемости. Вполне возможно, что это не даст никаких
результатов.
- Все равно я теперь от тебя не отстану.
- Твое дело, - сказал он. - Кстати, когда выберешься ко мне,
напомни про пистолет. Про тот, что я взял у тебя, уезжая к озеру.
Месяц назад, отправляясь в свою хижину, он одолжил у меня
пистолет, чтобы поупражняться в стрельбе в цель. Ни одному мало-мальски
нормальному человеку, за исключением Кэрлтона Стирлинга, не пришло
бы в голову стрелять в цель из пистолета 303.
- Я израсходовал твои патроны, - сообщил он. - Купил новую
коробку.
- Можно было обойтись без этого,
- Черт побери! - воскликнул он. - Я тогда отлично провел время.
Он даже не попрощался. Просто повернулся на каблуках и, выйдя
из отдела, зашагал по коридору. Мы слышали, как его подошвы дробно
застучали вниз по ступенькам.
- Мистер Грейвс. - изрек Лайтнинг, - у этого парня мозги
набекрень.
Я оставил его слова без внимания. Вернулся к своему столу и
попытался взяться за работу.
4.
Вошел Гэвин Уокер. Он достал тетрадь с записью текущих дел и
принялся ее изучать. Потом презрительно фыркнул.
- Опять некому работать, - с горечью пожаловался он мне. - Чарли
позвонил, что болен. Не иначе как опохмеляется после пьянки. Эл занят тем
мельбурнским делам, в окружном суде. Берт все никак не разделается с
серией статей о расширении сети бесплатных шоссейных дорог. Пора
показать ему, где раки зимуют. Сколько можно тянуть!
Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и бросил шляпу в
плетеный проволочный ящик для бумаг. Гэвин стоял возле своего стола в
ослепительном сиянии ламп, с воинственным видом закатывая рукава.
- Ей-богу, - проговорил он, - если в один прекрасный день
загорится универмаг "Франклин", битком набитый покупателями, которые
в мгновение ока превратятся в обезумевшее от ужаса, дико ревущее
человеческое стадо...
- ...то тебе некого будет туда послать.
Гэвин по-совиному мигнул.
- Паркер, - сказал он, - ты угадал мою мысль.
В особо напряженные моменты он неизменно выступал с этим
пророчеством. Мы уже выучили его наизусть.
"Франклин" был самым большим в городе универсальным
магазином и самым крупным рекламодателем нашей газеты.
Я подошел к окну и выглянул на улицу. Уже светало. Город казался
замороженным, мрачным и каким-то безжизненным, словно некая
зловещая волшебная страна в преддверии зимы. По улице медленно
проплыло несколько автомашин. Брели редкие пешеходы. Кое-где в окнах
домов центральной части города светились огни.
- Паркер, - позвал Гэвин.
Я быстро повернулся к нему.
- Послушай, - отрезал я, - я знаю, что у тебя никого нет. Но мне
необходимо поработать. Я должен подготовить массу статей. Для этого я
так рано и пришел.
- Я вижу, как ты усиленно над ними работаешь, - ядовито заметил
он.
- Иди к черту, - огрызнулся я. - Должен же я проснуться.
