трех метров]; собрались рэзеши со своими парубками и направились к бродам.
Кое-где в хатах виднелись сквозь застекленные оконца огоньки светильников.
Окошки эти, введенные еще при жизни основателя поселения, прадеда
Давида Всадника, составляли гордость деревни; гордились также рэзеши
кожаными своими сапогами. А садясь на коня, отправляясь на ратное дело,
прицепляли они к сапогам и шпоры.
В тишине рассвета на улочках и тропинках гулко стучали сапоги.
Когда же разгорелось золотое пламя восхода, утренняя звезда блеснула
в последний раз, словно взмахнув на прощанье платком, и погасла. Тогда-то
дэвиденские охотники и перешли верхом брод Ференца Сакса. Ниже по реке
показались загонщики, они направлялись на пароме к оврагу с крутыми
склонами, за которым было в березняке болото.
Двое ратников, Младыш и Алекса, остались сторожить горенку Никоарэ в
доме мазыла. Семеро остальных держали путь в Долину Родников, а Карайман
вез в телеге, запряженной рыжими конями, все, что могло понадобиться на
охоте.
Ратники ехали верхом, за ними шли пешие лесники. А позади телеги
следовал на резвых лошаденках без седел кое-кто из деревенских стариков.
Гицэ Ботгрос сидел в деревянном седле горделивее самого Александра
Македонского. На плече он держал копье с железным наконечником, а слева у
седельной луки висел деревянный щит, сохранившийся на чердаке среди прочей
рухляди еще с той поры, когда был молод прадед Давид. Батяня Гицэ бил
кобылу по бокам каблуками, стараясь не отставать от Сулицэ, которого он в
те дни, обильные яствами и вином, считал своим наилучшим другом.
- Как мыслишь, удачной будет охота? - спросил его дьяк Раду.
- Удачной. Сбрей мне усы, коли не воротимся с богатой добычей.
Дьяк кинул взгляд на почти безусое лицо Ботгроса и даже не
ухмыльнулся.
- Бывал ты, брат Гицэ, на большой охоте?
- Бывал.
- И кабанов бил?
- Не приходилось. Тогда я был в помощниках. А нынче, смотри-ка, я
захватил с собой копье: провалиться мне на этом месте, и не гляди более на
меня, коли не уложу хотя бы одного кабана.
- Отчего же не глядеть? Муж ты видный и в полной силе.
- Вот как! Шепнула бы мне зазноба на ушко этакие приветные слова.
- Свали кабана, так скажет.
- Беспременно свалю.
- Как это делается, знаешь? Поначалу ударь его копьем в переднюю
лопатку и поставь на колени. Потом вырви копье и вонзи его в пах. Если
ляжет, пригвозди копьем к земле.
- Нелегкое это дело. Но поступлю, как велишь. Только бы мне, правду
скажу, не оробеть. Этакие ведь страшилища, клыки торчат, глаза кровью
налиты.
- А ты не робей. Я буду рядом.
- Ну, тогда ничего. Да у меня и щит есть.
- Мой совет тебе, батяня Гицэ, оставь щит в телеге. Достанешь его к
охотничьему костру, и мы на него положим изжаренное сердце твоего кабана.
Вершина Боуры уже озарена была солнцем. Телега остановилась у
родников. Кони фыркнули, коснувшись холодной воды, и долго пили из колоды.
Лесники подошли к деду Петре и объяснили ему, как задумана охота.
Кабаны непременно спустятся по тропинке, оставленной для них
лесниками. Надо со всех сторон обложить лужайку выше родников, и старые
лесники расставят охотников с луками в таких местах, где уж непременно
попадутся вепри. Кое-где будут еще стоять крепкие мужи с псами из овчарен.
А Видру и ее четверку натравят на кабанов, и собаки будут до той поры
наскакивать на зверей, пока тех не охватит страх. А в страхе кабаны ничего
не слышат и не видят. Кидаются во все стороны, бьют клыками. Вот тогда
самая опасность.
Гицэ Ботгрос о чем-то задумался.
- Ну что скажешь, батяня Гицэ? - спросил его дьяк.
- Славно! Мне хоть бы что! Сейчас, конечно, как подумаешь, то вроде и
боязно - уж больно злобное чудище. А как выскочит оно, от страха сила
прибавится. Дело знакомое: бывало это со мною многажды в битвах по
государеву делу.
Миновав родники, они поехали среди огромных вечнозеленых дубов;
деревья простирали свои длинные руки, словно только что пробудились от
векового сна и потягивались в лучах восхода. Дятлы и сойки, бесшумно
разрезая воздух, улетали в ближайшие чащобы.
Лесник Настасэ, самый старый среди лесных сторожей, остановился и,
гордо оглядевшись вокруг, подал знак.
Под сенью дубов охотники сошли с коней. Карайман достал из телеги
луки с колчанами для воинов Никоарэ, и лесники возрадовались. Затем достал
семь длинных железных трубок с какими-то деревяшками - лесники удивились,
приняв их за охотничьи рога. Но то были не рога. Что бы это могло быть?
Воины зачем-то набивают их каким-то черным порошком, вроде молотого угля.
Уж не порох ли это? Может, это и есть те самые пищали, которые, сказывают,
с некоторых пор завелись у султановых янычар?
Скоро видно будет, что это такое и зачем, помимо луков, приезжие
захватили с собой свои странные трубы. А телегу с конями Карайман погнал
обратно к срубам. Смуглолицый Карайман, по всей видимости, слуга остальных
ратников, не вернулся. И как ему воротиться, когда он должен сторожить
телегу с военным снаряжением?
Старый лесник Настасэ поднес рог к губам и трижды протрубил. Из
росистой чащи долетел далекий, слабый отзвук. И тотчас с разных концов -
ближе, дальше - по оврагам и склонам зазвучали ответные звуки, охватывая
поляну широким кольцом.
Немного времени спустя вдалеке раздались крики загонщиков. С холмов
они долетали явственнее, с долин - глуше. Потом до слуха охотников,
обложивших поляну, донесся лай охотничьих псов. И внезапно с визгом
затявкала Видра со своими щенками. Да какие там щенки - они уже были выше
матери! И стало ясно: стадо кабанов спускается по намеченной лесниками
лощине, а гонят его сзади овчарка Видра с волчьим выводком.
Охотники со своих мест увидели, как по дальним прогалинам
промелькнули и скрылись в зеленых зарослях маленькие стада диких коз. В
это время года рожки козочек еще не сбросили шерстяного покрова. Волоча
хвосты, прибежали две-три лисы в пушистых своих шубах.
Затем послышалось раздраженное хрюканье, треск валежника и визг
охотничьих собак. Стадо приближалось. Как только показались вблизи первые
кабаны со взъерошенной на спине щетиной, со страшными, свирепыми глазами,
как только выскочили они, оскалив обрызганные пеной клыки, их встретил
громовой грохот выстрелов из пищалей, поставленных на сошки, и грозный
гул, прокатившийся в пустынном уголке леса, потревожил участников охоты.
Когда на поляну ворвалась основная часть стада, охотники послали им
вдогонку стрелы, метнули копья. Прибежавшие с высунутыми языками псы
погнались за зверьем по кровавому следу, а за ними поспешили люди с
топорами и вилами.
Настигнутые пулями кабаны лежали на лужайке. Двое еще дергались,
лесники прикончили их. Всего пало пять кабанов. Один из них был особенно
велик и с толстым слоем сала под твердой, как панцырь, кожей.
- Должно быть, он родитель всех остальных, - радовался батяня Гицэ. -
Я тоже кинул свое копье в кабана.
- Ежели ударил как следует, псы найдут твоего кабана, - успокоил его
старик Настасэ. Позднее оказалось, что копье батяни Гицэ Ботгроса
действительно попало в цель, и лесники, идя по кровавому следу, нашли в
овраге его добычу. Это был годовалый кабаненок, однако Гицэ, казалось,
вырос до самого неба и готов был закатить в честь своей незавидной добычи
пир на тысячу злотых...
- ...Жаль только, в кармане пусто, - прибавил он, морща острый нос.
С его поросенком убитых кабанов уже насчитывалось шесть. Но потом
оказалось их восемь: приволокли еще двух из других засад, мимо которых,
ища спасения, бежало стадо. Когда на лужайке стало особенно оживленно,
вдруг из кустов выскочил серый волк. Он выпрыгнул на расстоянии десяти
шагов от охотников, и люди закричали ему вдогонку, заулюлюкали. Иные
кинули в него дубинками. Дьяк Раду достал из колчана стрелу, натянул
тетиву и поразил зверя в затылок. Волк свалился, вытянув кверху дрожащий
хвост.
- Такой удар мне по душе, дьяк, - проговорил дед Петря. - Не будь я
уверен, что сам застрелил большого кабана, я бы тебе позавидовал. Как-то
все же красивей падает зверь от стрелы, нежели от пули. Прикладом пищали
чуть не вышибло мне зуб мудрости, а ведь он сидит в самой глубине рта.
Остальные охотники, поди, при выстреле языки прикусили - так сильна
отдача. Право, жаль расставаться, дьяк, с дедовским луком и мечом.
Рог старика Настасэ возвестил о конце охоты; собравшись на лужайке,
рэзеши поспешили выпотрошить кабанов и подвесить туши к жердям из
срубленных молодых грабов. Затем собрали псов и накормили их
внутренностями убитых зверей. И к полудню, трубя от времени до времени в
рог, охотники двинулись к Дэвиденам.
9. БАТЯНЯ ГИЦЭ И АТАМАНША МАРГА
Возликовала деревня в тот воскресный день, радуясь победе над алчным
зверьем; а уж как спесиво выступал батяня Гицэ Ботгрос... Шутка ли, убил
копьем годовалого кабаненка! А главное, радовала охотника надежда, что
кое-кто в селе узнает наконец о доблести его.
- Друг Раду, - изливал он свое сердце дьяку, - маленько погодя открою
тебе тайну. Помнишь, вчера утром на крыльце к управителю Йоргу пришли
четырнадцать женок с окраины села и принесли великую жалобу на кабанов. Уж
вот, думалось мне, похвалит атаманша Марга того молодца, кто осилит
вепрей.
- Марга? Вспоминаю, - улыбнулся дьяк. - Сущая атаманша! В ней черти
сидят.
- Вдова она, - заметил Гицэ. - Муж ей попался хилый, сразу видать
было: не жилец на белом свете; по веснам все недужилось ему, а вот тому
два года под праздник святого Георгия задушил его кашель.
- Ну?
- Потерпи, сейчас узнаешь, что хочу поведать.
- Да и так понятно.
- Что тебе понятно, дьяк? Что мы с атаманшей в дружбе живем?
- Вроде того, батяня Гицэ.
- Да откуда быть тому? Я-то на нее любуюсь, глаз не свожу, а она и не
взглянет на меня. А нынче понес я ей кабаний окорок. Спрашиваю, любит ли
сие кушанье. "А то как же", - говорит. - "А знаешь ли, кума моя Марга, кто
сразил сего кабанчика?" - "А то как же? Вся деревня шумит, гремит, кума
Гицэ славит". - "Одна ты не хвалишь". - "Нет, хвалю". - "Только-то и
всего, кума Марга?" - "А что же тебе еще надо?" Ну, что ты скажешь, друг
Раду? Вон как повернулось дело!
- Да что ж, брат, бывает. Женские причуды!
- Верно, верно, - смягчившись, заметил Гицэ. - Такой уж они народ,
эти бабочки. Только подумаешь: слава богу, все хорошо, а хвать - хуже
некуда! Я-то прикидывал, вот, мол, миловались, обнимались раз и другой,
так, пожалуй, она приголубит и в третий раз. А тут, смотри-ка: пришла
тогда с бабами к управителю Йоргу, так на меня даже и не взглянула. И
теперь из бабьих разговоров понял я, откуда ветер подул. Вот она - моя
тайна. Дай срок - все узнаешь не позднее сегодняшнего вечера. И коли я
окажусь неправ, сбрей мне, старому дураку, усы. Понял, дьяк, куда я гну?
- Понял. Сразу видно, что отведал ты изжаренного на угольях кабаньего
сердца со щита Давида Всадника.
- Ничего, друг! Недолго лисе лазить в курятник. Из-за той треклятой
лисы не замечает Марга доблестного мужа, какого еще не видывали в
дэвиденской деревне. Ну, все! Больше ни слова! Только прошу тебя выйти из
управителева дома к людям, туда, где слышен струнный звон и где верные
слуги нашего мазыла выставили бочку вина. Как ты мыслишь, в честь кого
была пробуравлена сия бочка с вином? В честь воинов его светлости Никоарэ.
Раду Сулицэ остановился на пороге и удивленно взглянул на Ботгроса.
