немного по ней, он огляделся: не следит ли кто за ним? Улица была
пуста, только со здания универмага на него смотрела освещенная
розовыми аршинными литерами призыва "Храните деньги в сберегательной
кассе!" прекрасная женщина со сберегательной книжкой в руке. Глаза ее
обещали полюбить тех, кто хранит.
Над окошком администратора в Доме колхозника красовалось
объявление:
"Место для человека - 60 коп.
Место для коня - 1 р. 20 к."
Приезжий из Владивостока вздохнул и протянул в окошко паспорт.
- Мне, пожалуйста, за шестьдесят...
Глава четвертая
Невозможное - невозможно. Например,
невозможно двигаться быстрее света... Впрочем,
если это и было бы возможно - стоит ли
стараться? Все равно никто не увидит и не
оценит.
К. Прутков-инженер, мысль N_17
Утром следующего дня дежурный по горотделу передал следователю
Онисимову рапорт милиционера, который охранял опечатанную лабораторию.
Сообщалось, что ночью - примерно между часом и двумя - неизвестный
человек в светлой рубашке пытался проникнуть в лабораторию через окно.
Окрик милиционера спугнул его, он соскочил с подоконника и скрылся в
парке.
- Понятно! - Матвей Аполлонович удовлетворенно потер руки. -
Вертится вокруг горячего...
Вчера он направил повестки гражданину Азарову и гражданке
Коломиец. На появление у себя в комнате академика Азарова Матвей
Аполлонович, понятное дело, и не рассчитывал - просто корешок повестки
в случае чего пригодился бы ему как оправдательный документ. Елена же
Ивановна Коломиец, инженер соседнего с Институтом системологии
конструкторского бюро, пришла ровно в десять часов.
Когда она вошла в кабинет, следователь понял смысл волнообразного
жеста Хилобока: перед ним стояла красивая женщина. "Ишь какая ладная!"
- отметил Онисимов. Любая подробность облика Елены Ивановны была
обыкновенна - и темные волосы как волосы, и нос как нос (даже чуть
вздернут), и овал лица, собственно, как овал, - а все вместе создавало
то впечатление гармонии, когда надо не анализировать, а просто
любоваться и дивиться великому чувству меры у природы.
Матвей Аполлонович вспомнил внешность покойного Кривошеина и
ощутил чисто мужское негодование. "И верно - не пара они, прав был
Хилобок. Что она в нем такого нашла? Прочности, что ли, искала? Или
мужа с хорошим заработком?" Как и большинство мужчин, чья внешность и
возраст не оставляют надежд на лирические успехи, Онисимов был
невысокого мнения о красивых женщинах.
- Садитесь, пожалуйста. Вам знакомы имена Кривошеина Валентина
Васильевича...
- Да, - голос у нее был грудной, певучий.
- ...и Кравца Виктора Витальевича?
- Вити? Да, - Елена Ивановна улыбнулась, показав ровные зубы. -
Только я не знала, что он Витальевич. А в чем дело?
- Что вы можете рассказать о взаимоотношениях Кривошеина и Кравца?
- Ну... они вместе работали... Виктор, кажется, приходится Вале...
Кривошеину то есть, дальним родственником. Они, по-моему, очень
дружили... А что случилось?
- Елена Ивановна, здесь спрашиваю я, - Онисимов смекнул, что,
утратив душевное равновесие, она больше скажет, и не спешил прояснить
ситуацию. - Это верно, что вы были близки с Кривошеиным?
- Да...
- По какой причине вы с ним расстались? Глаза Елены Ивановны стали
холодными, на щеках возник и исчез румянец.
- Это не имеет отношения к делу!
- А откуда вы знаете, что имеет и что не имеет отношения к делу? -
встрепенулся Матвей Аполлонович.
- Потому что... потому что это не может иметь отношения ни к
какому делу. Расстались - и все.
- Понятно... ладно, замнем пока этот вопрос. Скажите, где жил
Кравец?
- В общежитии молодых специалистов в Академгородке, как и все
практиканты.
- Почему не у Кривошеина?
- Не знаю. Видимо, так было удобнее обоим...
- Это несмотря на родство и дружбу? Понятно... А как Кравец
относился к вам, оказывал знаки внимания? - Матвей Аполлонович пытался
выжать из своей версии все возможное.
- Оказывал... - Елена Ивановна прикусила губу, но все-таки не
сдержалась. - Думаю, это делали бы и вы, если бы я вам разрешила.
- Ага, а ему, значит, разрешили? Скажите, Кривошеин не ревновал
вас к Кравцу?
- Возможно, ревновал... только я не понимаю, какое вам до этого
дело? - Женщина взглянула на следователя с яростной неприязнью. -
Какие-то намеки! Что случилось, можете вы мне объяснить?!
- Спокойно, гражданка!
"Может, объяснить ей, в чем дело? Стоит ли? Причастна ли она?
Конечно, красивая, можно увлечься, но... не та среда для серьезных
сексуальных преступлений - ученые. Статистические сведения не в их
пользу. Ученый из-за женщины голову не потеряет... Но Кравец..."
Размышления Онисимова прервал телефонный звонок. Он поднял трубку.
- Онисимов слушает.
- Вышли на подследственного, товарищ капитан, - сообщил
оперативник. - Хотите присутствовать?
- Конечно!
- Ждем вас у аэровокзала, машина 57-28 ДНА.
- Понятно! - следователь встал, весело поглядел на Коломиец. -
Договорим с вами в другой раз, Елена Ивановна. Давайте я вам отмечу
повестку, не расстраивайтесь, не обижайтесь, у всех нервы - и у меня и
у вас...
- Но что произошло?
- Разбираемся. Пока ничего сказать не могу. Всего доброго!
Онисимов проводил женщину, достал из ящика стола пистолет, запер
комнату и почти бегом помчался во внутренний двор горотдела к
оперативной машине.
Белоснежный ИЛ подрулил к перрону аэровокзала точно в 13.00. К
борту самолета подкатил голубой вздыбленный автотрап. Полный,
невысокого роста мужчина в узких зеленых брюках и пестрой рубашке
навыпуск перовым сбежал вниз и, помахивая расписной туристской
котомкой, зашагал по бетонным шестигранным плитам к ограде. Он живо
вертел головой, выискивая кого-то в толпе встречающих, нашел -
бросился навстречу.
- Ну, здоров! Что за спешка в отпускной период, что за "вылетай
немедленно"?! Покажись-ка! О, да ты похорошел, даже постройнел, ей-ей!
Что значит: год не видеть человека - и лик твой мне кажется
благообразным и даже на челюсть могу смотреть без раздражения...
- И ты, я гляжу, раздобрел там на аспирантских харчах, -
встречающий окинул его критическим взглядом. - Соцнакоплениями
обзавелся?
- Э, брат, это не просто накопления - это
информационно-вещественный резерв. Я тебе потом расскажу, даже
продемонстрирую. Это, Валек, полный переворот... Но сначала давай ты:
зачем вызвал раньше срока? Нет, постой! - Пассажир самолета вытащил из
кармана блокнот, а из него - несколько красных ассигнаций. - Получи
должок.
- Какой должок? - встречающий отстранил деньги.
- Ради бога, только без этого! - пассажир протестующе поднял руку.
- Видели, знаем, заранее умилены: этакий рассеянный ученый, который не
снисходит до запоминания всякой там прозы... Не надо. Уж я твою натуру
знаю: ты не забываешь долги даже величиной в полтинник. Держи деньги,
не пижонь!
- Да нет, - мягко улыбнулся встречающий, - мне ты ничего не
должен. Понимаешь... - Он запнулся под внимательным взглядом, который
на него устремил пассажир.
- Что за черт! - озадаченно произнес тот. - Ты никак стал красить
волосы, лжешатен? А рубец? Рубец над правой бровью - где он? - его
голос вдруг сел до шепота. - Парень... да ты кто?!
Тем временем толпа прилетевших московским самолетом и встречавших
рассосалась. Пять человек, которые никого не встретили и никуда не
торопились, побросали сигареты и быстро окружили собеседников.
- Только тихо! - произнес Онисимов, вклиниваясь между "лаборантом"
и глядевшим на него во все глаза пассажиром; в руке тот сжимал деньги.
- При попытке сопротивления будем стрелять.
- Ото! - ошеломленный пассажир отступил на шаг, но его плотно
взяли под локти.
- Не "ого", а милиция, гражданин... Кривошеин, если не ошибаюсь? -
следователь улыбнулся с максимальной приятностью. - Вас нам тоже
придется задержать. Разведите их по машинам!
...Виктор Кравец, устраиваясь на заднем сиденье "Волги" между
Онисимовым и милиционером Гаевым, улыбался устало и спокойно.
- Между прочим, я бы на вашем месте не улыбался, - заметил Матвей
Аполлонович. - За такие шутки срок набавляют.
- Э, что срок! - Кравец беспечно махнул рукой. - Главное: я,
кажется, сделал верный ход.
- Вот не думал, что мое возвращение начнется с детективного
эпизода! - проговорил пассажир самолета, когда его ввели в комнату
следователя. - Что ж, раз в жизни это должно быть интересно.
Он, не дожидаясь приглашения, сел на стул, огляделся.
Онисимов молча сел напротив; в нем сейчас боролись противоречивые
чувства: ликование ("Вот это операция, вот это удача! Взяли сразу
двоих - да, похоже, что на горячем!") и озадаченность. До сих пор
следствие строилось на том факте, что в лаборатории погиб или
умерщвлен Кривошеин. Но... Матвей Аполлонович придирчиво всмотрелся в
задержанного: покатый лоб с залысинами, выступающие надбровные дуги,
красно-синий рубец над правой бровью, веснушчатое лицо с полными
щеками, толстый нос вздернут седелкой, коротко остриженные рыжеватые
волосы - сомнений нет, перед ним сидел Кривошеин! "Вот так я дал
маху... Кого же они там прикончили? Ну, теперь уж я выясню все до
конца!"
- А это что - намек? - Кривошеин показал на зарешеченные окна. -
Чтоб чистосердечней сознавались, да?
- Нет, оптовая база была раньше, - следователь вспомнил, что с
такой же реплики начал на вчерашнем допросе "лаборант", усмехнулся
забавному совпадению. - От нее остались... Ну, как самочувствие,
Валентин Васильевич?
- Благодарю... простите, не знаю вашего имени-отчества, не
жалуюсь. А у вас? -
- Взаимно, - кивнул следователь. - Хотя мое самочувствие прямого
отношения к делу не имеет.
Они улыбались друг другу широко и напряженно, как боксеры перед
мордобоем.
- А мое, стало быть, имеет? А я подумал, что у вас это принято:
осведомляться о самочувствии пассажиров, которых вы ни за что ни про
что хватаете в аэропорту. Так какое же отношение к вашему делу имеет
мое состояние здоровья?
- Мы не хватаем, гражданин Кривошеин, а задерживаем, - жестко
поправил Онисимов. - И ваше здоровье меня интересует вполне законно,
поскольку я имею заключение врача, а также показания свидетелей о том,
что вы - труп.
- Я - труп?! - Кривошеин с некоторой игривостью оглядел себя. -
Ну, если у вас такие показания, тащите меня в секционный зал... -
Внезапно до него что-то дошло, улыбка увяла. Он поглядел на Онисимова
хмуро и встревоженно. - Послушайте, товарищ следователь, если вы
шутите, то довольно скверно! Что за труп?!
- Помилуйте, какие шутки! - Онисимов широко развел руками. -
Позавчера ваш труп был найден в лаборатории, сам видел... то есть не
ваш, конечно, поскольку вы в добром здравии, а очень похожего на вас
человека. Его все опознали как ваш.
- Ах, черт! - Кривошеин сгорбился, потер щеки ладонями. - Вы
можете мне показать этот труп?
- Ну... вы же знаете, что нет, Валентин Васильевич. Он ведь
превратился в скелет. Озорство это, нехорошо... Можно очень дурно
истолковать.
- В скелет?! - Кривошеин поднял голову, в его зеленых с рыжими
крапинками глазах появилось замешательство. - Как? Где?
- Это произошло там же, на месте происшествия, - если уж вам
