- То есть какие такие мотивы?
- Например, то, что Кривошеин провалил вашу докторскую
диссертацию.
Лицо Гарри Харитоновича на мгновение раскисло, но тут же выразило
оскорбленность за человечество.
- Вот люди, а! Уже успел кто-то сообщить... Ну, что у нас за народ
такой, вы подумайте, ах ты, ей-богу! Ну, что вы, Матвей Аполлонович,
как вы могли сомневаться, я от чистого сердца! Да не так уж сильно
повлиял Кривошеин на защите, как вам рассказали, там посерьезней его
специалисты были, и одобряли многие, а он, известно, завидовал, ну и,
конечно, порекомендовали доработать, ничего особенного, скоро снова
буду представлять... Ну, впрочем, если у вас ко мне есть недоверие, то
смотрите все сами, мое дело сказать, а там... Всего вам доброго!
- Всего хорошего.
Гарри Харитонович удалился вне себя: и с того света достает его
Кривошеин!
- Крепко вы его, товарищ капитан! - одобрил старшина.
Онисимов не услышал. Он смотрел вслед Хилобоку.
"...Все одно к одному. Поневоле раздумаешься: а стоит ли?
Давай напрямую. Кривошеин: ведь можешь гробануться в этом опыте.
Очень просто, по своей же статистике удачных и неудачных опытов. Наука
наукой, методика методикой, но с первого раза никогда как следует не
получается - закон старый. А ошибка в этом опыте - не испорченный
образец.
Ведь выходит, что я полезу в бак просто как узкий специалист по
этому делу. Такая у меня специальность - как у Феди Загребняка
криотронные пленки. Но могу и не лезть, никто не заставит... Смешно:
просто из-за неудачно сложившейся специальности погружаться в эту
сомнительную среду, которая запросто растворяет живые организмы!
Из-за людей? Да ну их! Что мне - больше других надо? Буду жить
спокойно и для себя. И будет хорошо.
...И все станет ясно - последней холодной ясностью подлеца. И всю
жизнь придется оправдывать свое отступление тем, что все люди такие,
не лучше тебя, а еще хуже, все живут только для себя. И придется
поскорее избавиться от всех надежд и мечтаний о лучшем, чтобы не
напоминали они тебе: ты продал! Ты продал и не вправе ждать от людей
ничего хорошего.
И тогда совсем холодно станет жить на свете..."
Старшина Головорезов что-то спрашивал.
- Что?
- Я говорю, смена скоро будет, товарищ капитан? Ведь в двадцать
два ноль-ноль заступил..
- Неужели не выспались? - весело сощурил на него глаза Онисимов. -
Час-полтора поскучать вам еще придется, потом снимут - обещаю. Ключи я
возьму с собой, так надежнее. Никого сюда не пускайте!
Глава четвертая
И у Эйнштейна были начальники, и у Фарадея,
и у Попова.... но о них почему-то никто не
помнит. Это есть нарушение субординации!
К. Прутков-инженер, мысль N_40
Окна кабинета Азарова выходили в парк. Были видны верхушки лип и
поднимающийся над зеленью серый в полосах стекла параллелепипед нового
корпуса. Аркадию Аркадьевичу никогда не надоедало любоваться этим
пейзажем. По утрам это помогало ему прогнать неврастению, прибавляло
сил. Но сегодня, взглянув в окно, он только кисло поморщился и
отвернулся.
Возникшее вчера чувство одиночества и какой-то вины не проходило.
"Э! - допытался отмахнуться Азаров. - Когда кто-то умирает, чувствуешь
себя виноватым уже оттого, что остался жив. Особенно если покойник
моложе тебя. А одиночество в науке естественно и привычно для каждого
творческого работника. Каждый из нас знает все ни о чем - и каждый
свое. Понять друг друга трудно. Поэтому мы часто заменяем
взаимопонимание молчаливым согласием не вникать в дела других... Но
что же знал он? Что делал он?"
- Можно? Доброе утро, Аркадий Аркадьевич! - Хилобок приблизился по
ковру, распространяя запах одеколона.
...Намек Онисимова взволновал Гарри Харитоновича; ему пришло в
голову, что могут истолковать, будто он сводил счеты с Кривошеиным
из-за диссертации, будто травил его и тем способствовал его смерти.
"Известно, когда человек погиб, всегда виноватого ищут. А у нас могут,
у нас народ такой..." - затравленно думал доцент. Он еще не звал
точно: чего и кого именно ему нужно бояться, но бояться надо было,
чтобы не дать маху.
- Так, значит, я вот подготовил проектик приказа, Аркадий
Аркадьевич, относительно происшествия с Кривошеиным, чтобы, значит,
все у нас относительно него... и этого происшествия было оформлено как
полагается. Здесь всего два пункта: относительно комиссии и
относительно прикрытия лаборатории, ознакомьтесь, пожалуйста, Аркадий
Аркадьевич, если вы не возражаете...
Хилобок склонился над лакированным столом, положил перед
академиком лист бумаги с машинописным текстом.
- Так, значит, в состав комиссии по расследованию этого
происшествия я записал товарища Безмерного, инженера во технике
безопасности, ему по штату такими делам положено заниматься, хе-хе...
Ипполита Илларионовича Вольтампернова - как специалиста по электронной
технике, Аглаю Митрофановну Гаражу - как члена месткома по охране
труда, Людмилу Ивановну из канцелярии в качестве технического
секретаря комиссии... ну, и сам возглавлю, если вы, Аркадий
Аркадьевич, не будете возражать, возьму на себя и эту обузу, хе-хе! -
он осторожно взглянул на академика.
Аркадия Аркадьевич рассматривал своего верного ученого секретаря.
Доцент был, как всегда, тщательно выбрит и отутюжен, тонкий алый
галстук струился по накрахмаленной рубашке, как кровь из перерезанного
воротником горла, но почему-то и вид, и хорошо поставленный голос
Гарри Харитоновича внушали академику глухое отвращение. "Этот легкий
трепет передо мной... эта нарочитая унтер-офицерская
придурковатость... Ведь понятен ты, Гарри Харитонович, насквозь
понятен! Может, именно потому я и держу его при себе, что он понятен?
Потому что от него нельзя ждать ничего неожиданного и великого? Потому
что цели его ясны? Когда цели функциональной системы понятны, ее
поведение в тысячи раз легче предвидеть, чем когда цели неизвестны, -
есть такое положение в системологии... Или мне просто нравится
ежедневно осознавать себя в сравнении с ним? Может быть, именно от
этого и возникает одиночество, что окружаем себя людьми, над которыми
легко возвыситься?"
- И второй пункт насчет прикрытия, так сказать, приостановки работ
в лаборатории новых систем на время работы комиссии... Ну, а после
комиссии уж будет ясно, как нам с этой лабораторией решить дальше:
расформировать или придать другому отделу какому-нибудь...
- Работы там прекратились естественным образом, Гарри Харитонович,
- невесело усмехнулся Азаров. - Некому там теперь работать. И
расформировывать некого... - В памяти снова вырисовался труп
Кривошеина с выкаченными глазами и скорбным оскалом. Академик
помассировал пальцами виски, вздохнул. - Впрочем, я в принципе
принимаю вашу идею о комиссии. Только состав ее следует несколько
откорректировать, - он придвинул к себе листик, раскрыл авторучку. -
Ипполита Илларионовича можно оставить, инженера по технике
безопасности тоже, технический секретарь тоже нужен. А прочих не надо.
Возглавлю комиссию я сам, возьму, как вы выразились, на себя эту
обузу, чтоб вас не утруждать. Хочу как следует разобраться, что делал
Кривошеин.
- А... а я? - упавшим голосом спросил ученый секретарь.
- А вы занимайтесь своими обязанностями, Гарри Харитонович.
Хилобок почувствовал себя совсем скверно: страхи оправдывались.
"Отстраняет!" Сейчас он боялся и ненавидел мертвого Кривошеина больше,
чем живого.
- Вот! Вот, пожалуйста, доработался он, а? - Хилобок пригорюнился,
склонил голову к плечу. - Хлопот теперь сколько! Ах, Аркадий
Аркадьевич, разве я не вижу, как вы переживаете, разве я не понимаю!
Но стоит ли вам самим отвлекаться, расстраиваться... Это же по всему
городу пойдет, будут говорить, что в Институте системологии у Азарова
опять... и что он-де стремится это дело смазать - вы же знаете, какой
народ теперь пошел. Ах, этот Кривошеин, этот Валентин Васильевич! Я ли
не говорил вам, Аркадий Аркадьевич, я ли не предсказывал, что от него
никакой пользы, кроме вреда и неприятностей, не будет! Не надо было
вам, Аркадий Аркадьевич, поддерживать его тему...
Азаров слушал, морщился - и чувствовал, как его мозгом овладевает
- будто снова возвращалась неврастения - привычное безнадежное
оцепенение. Подобная одурь всегда одолевала его при продолжительном
разговоре с Хилобоком и заставляла его соглашаться с ним. Сейчас же в
голове академика вертелась странная мысль, что наибольшего умственного
усилия требуют, пожалуй, не математические исследования, а умение
противостоять такой болтовне.
"А почему бы мне не выгнать его? - неожиданно пришла в голову еще
одна мысль. - Выгнать прочь из института, и все. В конце концов это
унизительно... Да, но за что? Со своими обязанностями он справляется,
имеет 18 печатных трудов, десять лет научного стажа, прошел по
конкурсу (правда, другой кандидатуры не было) - не к чему придраться!
И этот несчастный отзыв я ему дал на диссертацию... Выгнать просто за
глупость и бездарность? Ну... это был бы чрезвычайный прецедент в
науке".
- Заказы заказывал, материалы и оборудование использовал,
отдельное помещение занимал, два рода работал - и вот, нате вам,
пожалуйста! - распалялся от собственных слов Хилобок. - А как он на
защите-то... ведь не только меня он осрамил - меня-то что, ладно, но
ведь и вас, Аркадий Аркадьевич, вас!.. Вот будь на то моя воля,
Аркадий Аркадьевич, я бы этому Кривошеину за то, что он такое сотворил
ухитриться... то есть ухитрил сотвориться - тьфу, простите! -
сотворить ухитрился... я бы ему за это!.. - доцент навис над столом, в
его карих глазах сиял нестерпимый блеск озарения. - Вот жаль, что у
нас принято лишь награждать посмертно, объявления да некрологи всякие,
"де мортуис аут бене, аут нихиль", понимаете ли!.. А вот вынести бы
Кривошеину выговор посмертно, чтоб другим неповадно было! Да строгий!
Да с занесением...
- ...на надгробие. Это мысль! - добавил голос за его спиной. - Ох,
и гнида же вы, Хилобок!
Гарри Харитонович распрямился так стремительно, будто ему всадили
заряд соли пониже спины. Азаров поднял голову: в дверях стоял
Кривошеин.
- Здравствуйте, Аркадий Аркадьевич, извините, что я без доклада.
Разрешите войти?
- Здр... здравствуйте, Валентин Васильевич! - Азаров поднялся
из-за стола. У него вдруг сумасшедше заколотилось сердце. -
Здравствуйте... уф-ф, значит, вы не... рад вас видеть я добром
здравии! Проходите, пожалуйста!
Кривошеин пожал мужественно протянутую академиком руку (тот с
облегчением отметил, что рука была теплая), повернулся к Хилобоку. У
Гарри беззвучно открылся и закрылся рот.
- Гарри Хартонович, не оставите ли вы нас одних? Вы меня премного
обяжете.
- Да, Гарри Харитонович, идите, - подтвердил Азаров. Хилобок
попятился к выходу, звучно стукнулся затылком о стену, нашарил рукой
дверь и выскочил прочь.
Опомнившись от неожиданности, Аркадий Аркадьевич сделал глубокий
вдох и выдох, чтобы успокоить сердце, сел в директорское место и
почувствовал раздражение. "Выходит, я оказался жертвой какого-то
розыгрыша?!"
- Не будете ли вы столь любезны, Валентин Васильевич, объяснить
мне, что все это значит?! Что это за история с вашим, простите,
трупом, скелетом и прочим?
- Ничего криминального, Аркадий Аркадьевич. Вы разрешите? -
