- Пройдет, - вторит она и снова вздыхает, - когда?
- Ты бы поспала.
- Поспала? Ты бы видел себя и слышал. Безумие какое-то! - На ее гла-
зах появляются слезы. Я пытаюсь ее успокоить, но вижу, что в этом нет
необходимости.
Василиса смотрит на меня глазами безбрежного океана, и я тону в нем.
- Как ты думаешь, любовь может быть вечной?
- У любви много лиц, - автоматически откликаюсь я.
В синеве появляются облака, гладь океана покрывается рябью:
- Значит, невечна!
- Ну, я не знаю, - говорю я, понимая, что сказал не то, что она хочет
слышать. - Это сложно: испытывать вечно одно и то же чувство. Мы ведь
живем в мире перемен.
- Но мы живем?
Я гляжу на нее, и до меня доходит, что это не Василиса.
- Мы?
В этом биноме Ньютона, составленном из слов, таится огромный смысл. Я
сам с трудом понимаю его, хотя и разразился мудрым местоимением.
На меня обрушивается абсурдность всяких слов и мыслей, всякого су-
ществования и чувств.
Мы? Кто - мы? Полная Луна и я?
Разве ж мы живем? Кого-то из нас нет, и физически не может быть ря-
дом, нас разделяют тысячи лет. Но ведь это не так: мы говорим, мы видим
друг друга, наконец, мы знаем друг о друге.
Я чувствую, что окончательно тупею. Мир перемен... Перемен в чем?
- Может быть, ты права, и вечная любовь существует.
Внезапно я оказываюсь перед дверью, она распахивается, на меня обру-
шивается невероятный свет, я слышу голоса, необычную музыку, вижу ка-
кие-то фигуры, и... прихожу в себя.
Василиса спит рядом, широко раскинувшись под одеялом. На улице темно.
Несколько минут я пытаюсь сообразить, что из того, что я видел и слышал,
правда. Так ничего и не решив, встаю и выхожу в другую комнату. Включаю
телевизор и нажимаю кнопку телетекста.
Факт, меня не было двое суток.
В спальне раздается шуршание, по коридору шлепают шаги, и входит моя
любовь. Оценив мое состояние долгим взглядом, она произносит с улыбкой:
- Так ты говоришь, вечная любовь все-таки существует?
6.
Игорь Юрьевич Лаврентьев проснулся в десять часов утра в своем заго-
родном доме и поглядел на часы, но не смог рассмотреть ничего путного.
Взгляд застилала полная и абсолютная пелена толщиной в полсантиметра.
Слабой своей рукой он протер глаза, но цифры на электронном табло отча-
янно двоились. "Семь не семь, - вяло поразмыслил он, - наверное, все-та-
ки семь. А пусть будет семь!", - принял он государственное решение и
снова уснул.
Проспав еще два часа, он, наконец, сумел разглядеть показания часов,
отчего сильно возмутился.
"Мать вашу итить! У меня ж сегодня валютчики и Самоцветов!".
- Соловьев! - заорал он, но голос хрипел, сипел и дальше спальни вряд
ли просочился. Прокашлявшись, он повторил процедуру крика, и на этот раз
его многодецибелловый вопль должен был быть услышан даже на улице. Впро-
чем, дожидаться Соловьева он не стал, а вскочил с кровати и, выбежав за
дверь в одних трусах, уже вполне грозно завопил в третий раз:
- Соловьев, мать твою итить!
Тишина, послужившая Вице-премьеру правительства ответом, заставила
задуматься.
"Может, сегодня воскресенье? Так вчера... Да нет, кой черт воскре-
сенье? Вчера же пили с французами! Значит, четверг... Вчера четверг, а
сегодня пятница, значит!"
- Соловьев! - Игорь Юрьевич, топая босыми ногами, грузно спустился со
второго этажа, заглянул в огромную, но совершенно пустую кухню, ругнулся
и вышел на порог дома.
Окружающий лес встретил его больную с похмелья голову весенним звоном
и запахом цветов, что вызвало в Лаврентьеве чувство отвращения к самому
себе - пропитому и с отвратительным запахом во рту. Он дыхнул на весну
перегаром и еще раз оглядел небольшой парк, разбитый вокруг дома. Кроме
разрывающегося на части соловья, заменяющего присутствие провалившегося
в преисподнюю Соловьева, никакой живности он не заметил.
Снова ругнувшись, он вернулся в дом и схватил телефон, начав лихора-
дочно тыкать в него пальцами. Однако вместо набора номера в трубке раз-
дался голос, распевающий знакомую с детства песню:
Вихри враждебные веют над нами, Темные си-илы нас зло-обно гнетут.
"Проклятье! Что за идиотизм?" - отшвырнул он от себя телефон, будто
это была змея, в результате чего была нажата кнопка селектора, и голос
уже на всю гостиную продолжал выводить:
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще су-удьбы бессмертные жду-ут!
Но мы поднимем...
Игорь Юрьевич догнал брошенный на пол телефон и закрыл ему глотку,
вырвав шнур из розетки. Но телефон и не думал молчать. Песня прервалась,
и голос, теперь уже похожий на голос Левитана, заявил:
- Передаем правительственное сообщение! Работают все радиостанции Со-
ветского Союза!
"Какого Советского Союза?" - застонал Лаврентьев и в изнеможении сел
на стул.
- Сегодня, тридцать первого июня...
"Какого июня? - Лаврентьев был бесконечно возмущен, - нет, и не может
быть никакого такого тридцать первого июня. Впрочем... фильм, книга. Так
это розыгрыш!". Игорь Юрьевич с облегчением рассмеялся и стал слушать
диктора уже в приподнятом настроении.
- ...за два года до Всемирного Потопа чеченские террористы захватили
Первого Заместителя Председателя Совета Министров Советского Союза Лав-
рентьева Игоря Юрьевича. Политбюро ЦК КПСС, Верховный Совет СССР и Совет
Министров СССР предъявили ультиматум Республике Ичкерия. В ультиматуме
говорится...
В этот момент в трубке что-то зашуршало и голос Высоцкого запел:
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след,
Дуб годится на паркет,
Так ведь нет.
Выходили из избы
Здоровенные жлобы,
Порубили те дубы
На гробы.
Ты уймись, уймись, тоска,
У меня в груди.
Это только присказка -
Сказка впереди-и.
Осторожно поднявшись, убрав с лица умиротворенную улыбочку, Игорь
Юрьевич взял телефон и, нежно держа его на безопасном расстоянии, вышел
за порог дома, откуда со злостью швырнул адскую машину подальше, за за-
бор. Закрыв за собой входную дверь и прислушиваясь к затихающим звукам,
доносящимся из леса, он с облегчением вздохнул и направился в ванную
комнату.
Сняв последнюю одежду, которой и было-то всего ничего, он залез под
душ и стоял так несколько минут, стараясь прийи в себя. Охлажденный мозг
Игоря Юрьевича скрупулезно вычислял тех, кто мог разыграть с ним подоб-
ную шутку. Да разве это шутка?
"Отрезать меня - Вице-премьера - от связи с внешним миром, какие уж
тут шутки?" Нет, оставалась, конечно, еще правительственная связь и мо-
бильный телефон, но использовать их Игорь Юрьевич решил позже.
Он намылил голову, и в этот момент раздался звонок, который заставил
бы даже памятник сойти с постамента и трусцой поспешить к телефону. Это
была та самая спецсвязь с Президентом. Чертыхаясь по дороге в спальню,
где стоял этот немаловажный в жизни Игоря Юрьевича аппарат, Вице-премьер
пытался стереть с лица мыло, бесцеремонно ползущее в глаза. Правда, от
этого оно залезало туда еще больше.
Добравшись до телефона, Лаврентьев выдохнул скопившееся нервное нап-
ряжение, кхекнул и достойным голосом произнес в телефон:
- Слушаю, Николай Борисович.
- Где тебя черти носят, дорогой мой? - прозвучал раздраженный голос
Президента.
- Так французы только сейчас уехали, Николай Борисович, - отчаянно
соврал Игорь Юрьевич.
- Ты что, не знаешь, что Валютный Фонд тебя ждет? Мы эту встречу го-
товили полгода, а ты мне про французов, мать твою итить! Где материалы?
- Так в столе у меня, Николай Борисович.
- На работе можешь не появляться больше. А в качестве наказания отп-
равляйся-ка ты в Легенду, за два года до Потопа.
- Слушаюсь, Николай Борисович.
Лаврентьев послушал гудки и уронил трубку телефона на рычаг.
"Все! Отставка! - отчетливо нарисовалась мысль. - Впрочем, - успокоил
он себя, - из системы не выпадают, если только по собственному желанию,
хотя и противно все это.... Черт, где же прислуга?". Он досадливо вздох-
нул и уже сделал шаг к выходу из спальни, как вдруг до него дошло: "Да,
но позвольте, какая Легенда? Какой Потоп?"
Он сел на стул, стоявший у выхода, не замечая, как продолжает стекать
по голому телу мыло. В голове снова прозвучал голос Левитана: "...за два
года до Всемирного Потопа чеченские террористы..."
"Что же это такое?" Похмелье оставило Игоря Юрьевича окончательно,
вызвав сильную головную боль и сердцебиение.
В этот момент, когда отставленный Вице-премьер уже готов был поверить
в глобальный заговор против него неведомых ему сил либо отвергнуть все
известные и загнанные многолетним трудом в его голову материалистические
учения, в комнате раздался детский смешок.
Он поднял голову. Перед ним стояла маленькая девочка, насмешливо ог-
лядывая его голое, намыленное тело. Игорь Юрьевич был настолько ошелом-
лен, что даже не прикрыл свои интимные места, позволяя ребенку внима-
тельно рассматривать все свои достоинства. Впрочем, видимо достоинства
были не столь велики, поскольку девочку они мало интересовали. Она разг-
лядывала его глаза, будто пытаясь проникнуть в глубину... хм, ну не глу-
бину, а что там у него было с мыслями.
С минуту они молча глядели друг на друга, пока государственный служа-
щий в запасе не выдавил:
- Девочка, ты как сюда попала?
- А меня аист принес, - звонко ответила гостья.
- Аист? Какой аист? - недоуменно спросил Игорь Юрьевич. - Ах, ты шу-
тишь? Знаешь, у меня сейчас плохо с юмором, - сказал он, - ступай домой.
Где ты...
В это момент за окном спальни раздался шум, окно распахнулось, и в
комнату влетела красивая птица.
- Вот этот аист, - сказала девочка, указывая на бесцеремонное созда-
ние природы, без пропуска и приглашения вторгшееся в покои высокого са-
новника.
Слова у Игоря Юрьевича кончились. Нет, он хотел, конечно, что-нибудь
сказануть, отчего весь этот беспредел прекратился бы, и пусть даже с по-
терей должности, но голова вместе с надежной его жизнью осталась бы у
него под контролем, а слова не шли. Нет, не шли. Слова были где-то там,
глубоко, вне досягаемости сознания Игоря Юрьевича. Только остатки реф-
лексов все еще могли помочь.
Он сделал слабый жест, пытаясь прогнать наглую птицу, но та, словно
не замечая голого человека, прошлась по его кровати, бросила там кучку
помета, тщательно, по-кошачьи все это зарыла его, Лаврентьева подушкой,
противным голосом, открыв клюв, проорала на него: "Мяу!" - и, нахохлив-
шись, уселась в углу комнаты, то ли заснув, то ли ожидая приказаний сво-
ей хозяйки.
Страх, охвативший теперь Игоря Юрьевича, был самым сильным из тех,
что испытал он за свою большую, пятидесятилетнюю жизнь. И драки в инсти-
туте по молодости, и парткомы, где выворачивали его наизнанку, и срывы
планов по добыче нефти, а в последние годы все эти "крыши", сосущие
деньгу, оказывающие услуги по уводу денег из-под контроля налоговиков, а
потом этим же и шантажирующие, - хватало всякого, натерпелся! Но страхи
эти были объяснимы! Он сам их порождал и преодолевал их, контролировал,
а здесь...
Игорь Юрьевич заплакал, сначала даже не замечая, как первые слезы ос-
тавляют на мыле темные дорожки, а потом его прорвало. И он в голос как
медведь заревел, жалея всего себя, жалея свои принципы и беззащитность
перед этой маленькой, неизвестно откуда взявшейся девочкой, от великого
стыда перед ней. Стыда за то, что вот он - голый и беспомощный - позво-
ляет ей делать все, что заблагорассудится, что птица какая-то - совер-
шенно нелепая - наложила в его кровать кучу дерьма, а он даже не смог
прикрикнуть на нее. А ведь еще вчера его видел по телевизору весь мир,
от него что-то зависело в этом большом мире, с ним считались сотни мил-
лионов людей, он был силен, и он был сама власть.
А сейчас? Сейчас Игорь Юрьевич ощущал, что есть вещи совершенно ему
непонятные, не укладывающиеся ни в какую систему известных ему законов,
