вон как уже выросли.
Я пошел к отелю, почти машинально бросив очередной взгляд на пастухов
- и едва не сбился с шага; и деланный зевок, который я начал было
изображать для вящей конспирации, прямо-таки защелкнулся у меня сам собой.
Интеллектуал сосредоточенно вынимал из автомата "Правду". И на его
уставленной в мою сторону прямой спине буквально неоновая реклама
полыхала: "Видишь? Я покупаю "Правду"!" Дальше - больше. Он тут же
развернул газету, и, как бы увлеченный чтением донельзя, ничего окрест не
замечая, медленно двинулся в мою сторону. Зрелище было просто гротескное:
широкие, как паруса, родные листы с за версту узнаваемым шрифтом названия
обзавелись вдруг тощими прусскими ногами и шли на меня. Интеллектуал едва
не коснулся моего плеча бумажным краем - я оторопело посторонился; а он,
так и продолжая завороженно глядеть на вторую полосу, куда-то между
статейными заголовками "Гримасы рынка" и "Гидропонике да Таймыре - быть!",
медленно, напряженно прошел мимо и удалился в одну из аллей сквера. Он
явно давал мне какой-то знак - но какой? Что я дешифрован? Но зачем? Или
это очередной этап психологического прессинга? Как бы следя в
туристической расслабленности за полетом сороки, я провел взглядом влево,
к округлой спинке "опеля" - громила, скрестив руки на баранке и уложив на
них голову ко мне затылком, показательно дремал. Я решился.
Интеллектуал, упорно продолжая делать вид, что от таймырской
гидропоники зависит вся его будущность, успел уйти шагов на семьдесят
вперед и почти миновал сквер на пути к проезжей аллее по ту сторону
окружавшей "Оттон" зеленой зоны. В сквере было безлюдно; перистые облака,
которые я с таким удовольствием созерцал двумя часами раньше, превратились
в сплошную комковатую массу, забившую небосвод - от этого стало сумеречно
и как-то зябко... Ах, боже ж ты мой, да не от облаков тебе зябко, сказал я
себе, и эта догадка меня взбодрила. Я пошел за интеллектуалом. А когда он,
не доходя десятка шагов до Тирпиц-аллее, остановился, опустил газету и
обернулся, глядя сквозь черепаховые очки прямо на меня, я огладил себя
ладонями - невиннейший жест, я как бы проверяю, не помялся ли костюм, нет
ли где неожиданных складок, но профессиональный глаз сразу поймет, что я
демонстрирую отсутствие оружия и в карманах, и под мышками, и где угодно.
Он, явно спеша, сложил "Правду" - почти скомкал, чтобы успеть, пока я иду
- и повторил мое движение. С души у меня чуть отлегло. А то я уж готов был
к чему угодно - хоть в кусты нырять, хоть маятник качать на мирной
дорожке, заваленной сухой листвой... С другой стороны, что ему, он на
своей земле, и он не один - шарахнут сейчас в спину, или из тех же кустов
выскочат и брызнут в морду гадостью; или вообще... вдунут как-нибудь
благородный огонь неприятия простацких радостей и презрение к
женкам-буренкам...
Наверное, поразительное чувство свободы и независимости должен
испытывать человек, для которого все это действительно ничего не значит по
сравнению с собственной персоной и тщательно взлелеянной манией
непримиримой борьбы за какой-нибудь живорезный идеал. Похоже, именно такое
состояние свободы в старину именовали мужественностью. Не представить...
И как, наверное, муторно и тоскливо становится этому свободному,
живущему лишь собой да борьбой, ежели хоть один день у него пройдет без
того, чтобы не четвертовать, не изнасиловать, не предать кого-нибудь
нормального во имя идеала... Ведь эти четвертования и предательства -
единственное, чем утверждает он себя в мире. Иного следа нет.
Я подошел к интеллектуалу вплотную и остановился. Отчетливо спросил
по-русски:
- Вы, похоже, хотите мне что-то сказать?
Он кивнул.
- Да, - тоже по-русски ответил он. - Я рад, что вы так быстро и так
правильно меня поняли.
Языком он владел прекрасно. Акцент - не сильнее, чем, скажем, у
Крууса.
- Слушаю вас, - проговорил я.
Он помедлил.
- Я имею честь говорить с корреспондентом газеты "Правда" Алексеем
Никодимовичем Чернышовым?
- Истинно так.
Он снова помедлил.
- А может быть, с полковником Александром Львовичем Трубецким?
- Может быть, - равнодушно ответил я, а у самого буквально сердце
упало. Где ж это я так прокололся?
Он протянул руку и утешительно тронул меня за локоть.
И вдруг улыбнулся мне. На костистом узком лице, почти наполовину
спрятанном под очками, улыбка оказалась неожиданно мягкой и светлой.
- Не расстраивайтесь, полковник. Вы не допускали профессиональных
ошибок. В том, что мы расшифровали вас, нет ни грана вашей вины, - он
вздохнул. - Вы никак не могли знать, как не могли этого знать и те, кто
вас послал, что вилла альвиц давно вызывает у нас пристальный интерес, и
мюнхенский узел ЕСИ много лет назад оборудован небольшой автоматической
приставкой.
Он опять вздохнул, и в этом вздохе явно скользило облегчение. Похоже,
подзывая и поджидая меня, он тоже перенервничал, и теперь помаленьку
распускался. Видимо, рад, что все кончилось без недоразумений.
- Как только откуда бы то ни было поступает запрос, в котором
фигурируют "Альвиц" или "Хаусхоффер", на соответствующий терминал в
Берлине сразу уходит информация о том, какой запрос поступил, откуда, что
передано в ответ. Первый сигнал мы получили более месяца назад. Пяти
недель было достаточно, чтобы разобраться, кто такой этот Чернышов, столь
интересующийся Альвицем. Тем более, что характер ваших запросов не
оставлял практически никаких сомнений в том, в связи с каким
расследованием они поступают. Интересоваться сектами коммунистов-ассасинов
мог, скорее всего, человек, занимающийся каким-то актом террора в сфере
современного коммунизма.
Ловко, черт. Действительно, предположить, что у них тут зуб на
Хаусхоффера нынешнего, было невозможно.
А у кого, собственно, у них?
- Коль скоро вы хотели только побеседовать, зачем была эта слежка? -
осторожно спросил я. - Я вам нервы мотал, вы мне...
Он чуть поджал губы, потом ответил:
- Да, видимо я виноват перед вами. Но я просто не нашел другого
способа дать вам понять, что я знаю, кто вы, и хочу встретиться с вами, но
на встрече отнюдь не настаиваю. Сочти вы для себя более целесообразным
уклониться от этого разговора - я не стал бы его навязывать. Клянусь
честью, у нас нет никакого желания вмешиваться вашу работу, или, тем
более, препятствовать ей. Если мои действия показались вам бестактными -
душевно прошу простить.
Он чуть склонил голову, потом снова поднял. Почти без колебаний я
протянул ему руку.
Потом он показал мне удостоверение с имперским орлом на корочке, и,
уже не так напряженно, проговорил:
- Я сотрудник четвертого отдела Управления имперской безопасности
Хайнрих фон Крейвиц. По чину равен вам. По титулу несколько ниже, барон.
- Восточная Пруссия? - спросил я.
- Заметно? - ответил он вопросом на вопрос, и в его голосе прозвучала
спокойная гордость. - Да, вы угадали. Так... Может быть, выпьем по кружке
пива? Здесь совсем рядом...
- Простите, барон, но я так долго не высыпался в Стокгольме, и совсем
сник в дороге. Боюсь, мне сейчас даже пиво противопоказано. Не сочтите,
бога ради, мой отказ за демонстративный.
- В таком случае, это я еще раз прошу у вас прощения, князь. Та
неприличная поспешность, с которой я спровоцировал нашу встречу,
объясняется лишь опасением, что вы уже сегодня попробуете посетить Альвиц,
а я никак не хотел упустить возможность побеседовать с вами
предварительно. Против прогулки по парку вы не возражаете?
- Никоим образом.
- Я отниму у вас не более получаса.
- Я к вашим услугам, барон.
Мы медленно пошли по одной из боковых дорожек.
- Вы, безусловно, больше меня знаете о том, что происходило и
происходит в Альвице, - начал барон. Я прервал его:
- Даю вам слово коммуниста... слово дворянина, если вам угодно - я
ничего об этом не знаю!
Он чуть пожевал узкими губами. Внезапный порыв ветра с его стороны
вдруг донес до меня тонкий запах хорошего одеколона.
- Воля ваша, но тогда я сформулирую так: вы догадываетесь о большем.
В моем распоряжении лишь та информация, которую вы получили по ЕСИ - но в
вашем распоряжении и та, которую вы получили в архиве Социнтерна, и та,
которая, неведомо каким образом, вообще повела ваше расследование путем
исторических изысканий. Я ведь совершенно не представляю, что за странные
мотивы вас к этому подвигли, и не спрашиваю вас ни о чем. Когда и чем
поделиться со мною, и поделиться ли вообще - зависит только от вас.
- Боюсь, я не смогу этого решить, пока не доведу расследование до
конца.
- Я был уверен, что вы ответите именно так. Для нас, однако,
представляется бесспорным, что на вилле Альвиц сто тридцать лет назад было
совершено некое открытие. Для нас представляется почти бесспорным, что оно
было воплощено в жизнь. В свое время я тщательнейшим образом анализировал
все счета Клауса Хаусхоффера, все заказы, размещенные им на различных
заводах тогдашней Германии, но ни к какому выводу не пришел. То ли он
строил какой-то герметичный бункер, скорее всего, подземный. То ли он
строил лабораторию, где смог бы синтезировать боевые отравляющие вещества
- уже в этом случае он значительно обогнал свое время, хотя, видит бог,
далеко не в том деле, каким я мог бы восхищаться. То ли... но не буду
утомлять вас, эти предположения гроша ломаного не стоят, как говорят в
вашей стране. Так или иначе, некий чрезвычайно существенный результат был
достигнут, ибо, если бы он достигнут не был, Хаусхоффер не избавился бы от
своих ученых... Вы ведь тоже убеждены, князь, что и Рашке, и Ступак были
ликвидированы по распоряжению Хаусхоффера, когда они дали ему все, что
могли?
- Да, - признался я, - убежден.
- Роль Ступака, между тем, для меня совершенно не ясна, - сказал фон
Крейвиц. - Рашке, судя по всему, уже с конца пятидесятых пользовался
благосклонностью Хаусхоффера, целиком зависел от его финансовой поддержки
и работал на него.
- А между тем именно Ступак был вдохновителем того проекта, который
оказался настолько серьезен по своим результатам, что вынудил Хаусхоффера
убить ученых. Простите, барон, но мне несимпатичны эти эвфемизмы:
"избавиться", "ликвидировать"... Убийца - убивает, и все.
- Вы правы.
- Хронология событий выглядит так, вначале Хаусхоффер находит Рашке,
берет его под свое крыло и изолирует от научного мира. Что дает Рашке
Хаусхофферу? Пытается, похоже, синтезировать препарат, который лишал бы
человека страха.
- Да-да, именно эта тема и привлекла внимание Хаусхоффера к Рашке.
- И она же привлекла к нему Ступака. Ступак, обуреваемый маниакальной
идеей вызвать революцию путем повышения агрессивности у человека...
- Ах, вот как? - не удержался фон Крейвиц.
- Вы не знали этого?
Он коротко улыбнулся:
- Откуда? Будьте осторожны, князь. Если вы не хотите мне рассказывать
чего-то, лучше не рассказывайте ничего. Я очень мало знаю.
- Вздор, барон, вздор. Мы коллеги. И, как я понимаю, опасаемся одного
и того же. Ступак рассчитывал на то, что Рашке снабдит его необходимым
препаратом, но у Ступака какой-то свой план, химия Рашке входит в него
лишь как составная часть. Ведь именно встреча Ступака с Рашке высекла
искру! Именно после того, как они оба стали бывать у Хаусхоффера, в Альвиц
пошли заказы, о которых вы говорили!
- Да, пожалуй, что так, - задумчиво согласился фон Крейвиц. - И
