Загнали его в беличье колесо, а сами обтяпывают свои мерзкие делишки.
Он вдруг вспомнил, как четверть века назад здесь, в Дримленде,
скрывались от неуютного мира НЕСЧАСТНЫЕ тинэйджеры, и слегка опешил. А
кто, собственно говоря, дал гарантию, что Дримленд не открыт для
несчастных всегда? И фиктивный индекс - лишь один из ключей, открывающих
сюда дорогу? И несчастные попадали сюда и после того, как они с Паркером
закрыли этот индекс? И не только подростки... Индекс-то мы закрыли, а что
узнали о природе Дримленда?
Вот и Вита опять сумела попасть сюда, когда вновь стала несчастной.
Да и сам он был далек от счастья в последние дни...
Он помотал головой. Чушь! С чего Вите быть несчастной? Ведь он ничего
не успел сказать ей о своем решении, а вниманием со стороны мужа она и
никогда не была обделена. Уж что-что, а супружеские обязанности он, с его
сексуальным коэффициентом, выполнял будь здоров! Влюбленность же, при их
семейном стаже, - блажь... Нет, приму просто похитили, и его задача -
догнать похитителя. А все остальное - блажь! Блажь для тинэйджеров.
Он вспомнил ночную галлюцинацию и вдруг ощутил укол ревности: где
гарантия, что все это не происходило в это самое время где-нибудь в другом
месте? Но самое интересное было в том, что укол ревности оказался как
нельзя кстати, он был словно капля нектара, омывшая душу.
Калинов улыбнулся и вышел в коридор. И застыл, пораженный: соседний
номер зиял разверстой пастью входного проема. Вышибленная дверь стояла
снаружи, прислоненная к стене. Калинов заглянул в проем. Кровати с
белоснежными простынями не было. Все выглядело, как сутки назад. Джос
угрюмо сидел за деревянным столом, сцепив пальцы рук, смотрел прямо перед
собой. Заметив гостя, улыбнулся.
- Э-э-э, - сказал Калинов. И добавил: - Мда-а...
- Кажется, вы проснулись, сударь. - Джос расцепил пальцы и довольно
потер руки. - Я весьма рад.
- А может, я все еще сплю? - сказал Калинов, сглотнув слюну. - Но в
любом случае, сны мне здесь снятся странные.
- Счастливчик! - сказал Джос. - Мне вот вообще не снятся. Да и никому
тут не снятся, насколько мне известно.
- А что у вас с дверью?
- Не знаю, - сказал Джос. - Вчера засыпал, была на месте. А сегодня
проснулся - и вот. Наверное, ночью кто-то что-то у меня искал... Не
понимаю! Что здесь можно искать, кроме деревянной лавки и такого же
деревянного стола?
Калинов сочувствующе покивал головой. Говорить было нечего: слова
были пусты, как опрокинутый под стол стакан. Во всяком случае, слова Джоса
точно ничего не стоили. И потому Калинов коротко попрощался и отправился
вниз.
Завтрак выглядел стопроцентной копией вчерашнего. Допив кофе и
расплатившись, Калинов спросил:
- Что это вы мне вчера подмешали в ужин?
Лихо удивилось, его единственный глаз сверкнул.
- Не понимаю...
- Ну да, конечно, - спохватился Калинов. - До вечера!
Каурый встретил его как лучшего друга, приветственно заржал,
нетерпеливо переступил копытами.
Пора тебе, друг, и на новый круг, сказал себе Калинов. И, оседлав
каурого и махнув рукой Лиху, поскакал за "Вифлеемской звездой".
То, что к седлу приторочена сумка, он обнаружил лишь часа через два,
когда топот копыт вновь стал привычной уху музыкой, а несущиеся по
сторонам деревья - не бросающимися в глаза статистами. Калинов остановил
каурого, соскочил на дорогу и расстегнул замысловатую, похожую на
двенадцатиногого жука пряжку. Сумка была практически пуста, лишь на самом
дне он нащупал небольшую коробочку.
Вот и награда за сегодняшнее поведение, сказал он себе. Знать бы
только - за что!.. Неужели за вышибленную дверь?
Коробочка оказалась футляром прибора, который во Внеземелье обзывали
"индикатором смерти". В малонаселенных мирах - типа спутников больших
планет - по заданному генокоду этот прибор был способен определить,
присутствует ли в районе его действия обладатель заданного кода.
Разумеется, обладатель кода должен быть живым: у трупов генокод
отсутствует. Поэтому, если, скажем, на каком-нибудь Ганимеде исчезал вдруг
человек, поиски продолжались до тех пор, пока "индикатор" показывал, что
обладатель данного кода где-то рядом, на этом самом Ганимеде. К сожалению,
на Земле, с ее плотностью населения, прибор был бесполезен из-за
паразитных шумов. Если только вы не ищете свою жену в пустыне...
Калинов ввел в индикатор три контрольных кода: свой, Виты и Крылова.
И не удивился, когда прибор указал на наличие в данном "мире" обладателей
всех трех кодов. Что ж, сказал он себе, значит, Зяблик все-таки раздобыл
где-то дисивер. Ладно, Игорек, посчитаемся... Во всяком случае, теперь
ясно, что болтаюсь я тут не зря!
Он улыбнулся: уж последнее-то было ясно с самого начала... И тем не
менее, за что же награда?
Калинов сунул прибор обратно в сумку и снова взгромоздился на коня. И
за первым же поворотом чуть не задавил одинокого пешехода, едва успевшего
убраться на обочину.
Это был сутулый, костлявый, бородатый старик с трясущимися руками и
слезящимися глазами. Одет он был в рубище и брел Калинову НАВСТРЕЧУ.
Калинов остановил каурого:
- Что же это вы, дедушка, шагаете посреди дороги? Так ведь и под
копыта угодить недолго.
Старик достал из складок одежды грязный, но по-современному
выглядящий носовой платок и высморкался.
- На этой стезе, сынок, я еще ни одного конька не встретил. Твой
первый... А уж, почитай, целую седмицу шагаю.
- Издалека шагаете-то, дедушка?
Старик пожевал губами, словно не слыша, потом проговорил:
- Издалека.
Калинову показалось вдруг, что где-то он уже видел этого замшелого
старца. Как знакомы эти слезящиеся глаза!..
- А не встретились ли вам двое: мужчина и женщина?
Старик посмотрел прямо в глаза Калинова, и тому стало не по себе:
словно в душу заглянула смерть.
- Видел я тех двоих, - сказал старик. - Мужик, собой странен, и баба
с ведьмиными очами.
- Мужик, собой странен, - повторил Калинов. - На меня похож, да?
- Похож. Но не ты.
- А давно они вам встретились?
- Сразу после обеда. - Старик зашагал дальше, как будто внезапно
потерял всякий интерес к разговору.
- Как после обеда? - воскликнул Калинов. - Почему после обеда? Обед
еще и не наступал.
Старик даже не оглянулся. Он неторопливо удалялся, костлявый,
сутулый, и начало дороги - или ее конец? - бежало в пяти метрах перед ним.
И тут Калинов удивленно присвистнул. Таким стариком, несомненно,
станет лет через восемьдесят Джос. Если доживет...
- Эй, Джос! - крикнул Калинов. - Остановись!
Старик продолжал уходить.
Ладно, подумал Калинов, топай! А мы сейчас твой генокод
зафиксируем... А потом с генокодом самого Джоса сравним.
Он расстегнул сумку и пошарил в ней. Прибора не было. Калинов
растерянно оглянулся.
Старика уже и след простыл. И дорога снова начиналась сразу за
спиной. И солнце, действительно, садилось: в лесу темнело. Тут старик был
прав - обед явно миновал.
Калинов хотел удивиться. И не удивился. Значит, все, что должно было
случиться с ним сегодня на дороге, уже случилось. И что-то случилось
еще... Что-то такое, от чего сегодняшний круг оказался изрядно урезанным.
Вот только гостиницы почему-то поблизости не наблюдалось. Уходящая в
сумрак дорога, немеркнущая звезда над ней, тревожно шепчущийся вокруг лес.
Гостиницу он обнаружил уже ближе к ночи, когда над ним навис
беззвездный черный экран. Впрочем, пройти мимо такой гостиницы было
попросту невозможно: она сияла, как рождественская елка. Ее бы следовало
заметить за несколько километров, но она возникла на обочине неожиданно и
близко. Словно кто-то поднял театральный занавес и открыл, наконец,
требуемые декорации. Наверное, всю эту иллюминацию просто не включали до
его приближения. Или саму гостиницу построили минуту назад.
В любом случае, это была громадина в несколько десятков этажей.
Огромная, светлая, просторная. И безлюдная. Во всяком случае, когда двери
перед Калиновым отворились, его никто не встретил: швейцаром и не пахло.
Портье за стойкой тоже не пахло. И никто не выбежал принять у постояльца
чемоданы. Слава Богу, не пахло и чемоданами.
Встревоженно заржал оставленный снаружи каурый. Заржал и замолк.
Процокали, удаляясь, копыта; все стихло. Калинов подошел к стойке. На
стойке одиноко устроился ключ с большой биркой. На бирке сияли три
семерки. Ключ на стойке смотрелся откровенным пижонством: в отеле
подобного класса должны быть магнитные дактилозамки. Ладно, нам не трудно
дверку и ключиком отпереть. Калинов схватился за бирку и растерянно
оглянулся, надеясь, что сейчас из-за какого-нибудь незамеченного угла
вытащится знакомая одноглазая физиономия.
Лихо не появилось, но зато справа от стойки с легким шипением разинул
свою пасть лифт. Как голодный бегемот. Легкомысленно помахивая ключом,
Калинов вошел внутрь. Бегемотьи челюсти сомкнулись и снова разомкнулись.
Калинов оказался в самом обычном гостиничном коридоре. Тут тоже никого не
было. Ноги вязли в длинноворсном ковре. Коричневые стены убегали в
бесконечность. Тишина призывно, по-женски раскрывала свои объятия.
Пришлось сдобрить ее насвистыванием - иначе становилось слегка
страшновато.
А вот и номер семьсот семьдесят семь. И тут Калинов понял, что
сегодня все будет хорошо, сегодня он обязательно увидится с женой. Уж
очень встретиться захотелось! Тем более что уже три ночи пришлось спать
одному, а либидо, оно, знаете ли, не награда за послушание. И вообще...
Он открыл дверь с тремя семерками. За дверью оказался самый обычный
гостиничный номер - ничего похожего на знакомую холостяцкую квартиру. Вот
только номеру этому явно не хватало рук горничной, даже постельного белья
в шкафу не нашлось. Калинов вышел в коридор и постучал в соседний номер:
надо же у кого-нибудь узнать, какие здесь порядки. На стук никто не
откликнулся. Калинов постучал еще в несколько номеров - с тем же успехом.
Ладно, можно поспать и без свеженьких простынок, главное - душ принять.
Калинов вернулся к трем семеркам, взялся за ручку. Слева что-то мелькнуло.
Он резко повернул голову.
Коридор теперь бесконечным не был. Теперь он упирался в
перпендикулярный коридор, образуя два угла, и за правым углом быстро
скрылась мужская фигура. Быстро, но не настолько, чтобы Калинов не узнал
шпиона.
- Зяблик! - заорал он, бросаясь в погоню. - Стой, сволочь!
Завернул за угол. Перпендикулярный коридор был пуст. В оба конца.
Загрохотал в двери ближайших номеров. Ни ответа ни привета.
- Будьте вы прокляты! - крикнул Калинов. - Джос, я тебе шею сверну!
Откуда-то донесся знакомый голосок, напевающий знакомую песенку.
Витин голосок, и песенка Витина, любимая... Вот только звучал знакомый
голосок сразу со всех сторон. Как на стадионе.
Понурив голову, Калинов вернулся к себе в номер, сбросил комбинезон
прямо на оранжевый ковер, потащился в ванную. Без удовольствия
пополоскался, без удовольствия обсушился. Когда смолкло гудение горячего
воздуха, прислушался.
Знакомый голосок звучал снова. Песня Сольвейг. Но доносилась она
теперь прямо из-за двери. Калинов напялил на себя висящий на стене халат и
вышел из ванной.
Над кроватью, застилая простыню, склонилась горничная. Короткая
голубая юбка, аппетитно обтягивающая круглый зад, такого же цвета блузка,
рыжие волосы. Горничная перестала напевать, оглянулась.
