- Куда?
- К ней?
- Нет! - воскликнул Калинов неожиданно для себя самого.
- Но ведь ты хотел ее видеть!
- Хотел, но... - Калинов замолк.
Медовик ждал продолжения. А не дождавшись, сказал:
- Пошли!
Калинов опустил голову. А когда поднял, поля вокруг уже не было. Они
стояли в огромной пещере. По темным стенам метались отсветы пламени
костра. Костер горел в центре пещеры. Вокруг костра сидели люди. Калинов
пригляделся и замер, потрясенный.
Они все были здесь. Как четверть века назад. И Клод, и Зяблик, и
Флой, и "мисс миллионерша". И все остальные. И выглядели они как четверть
века назад. Только Вита и Джос были сегодняшними.
- Побыстрее! - заторопил Клод.
Калинов втиснулся между Флой Салливан и Иреной.
- Привет! - сказала Флой. - Именно таким я тебя всегда и хотела
видеть.
- Как ты тут очутилась?
- Сон... Только всегда ты мне снился таким, каким я тебя помню. А
сегодня почему-то совсем другой. Я не раз видела тебя в выпусках новостей,
но ты все равно снился мне мальчиком...
- Тебе часто снится Дримленд?
- Почти каждую ночь. И ты. Ты ведь мне нравился, хоть и подкачал
тогда... Ты женат?
- Да. На двоих.
- Блюдешь моду?
- Причем здесь мода?
- Ладно, ладно! - Флой потрепала его по плечу. - Дети?
- Трое. Скоро будет четвертый. А у тебя?
- У меня пятеро. Но я единственная жена.
Калинов почувствовал, что на него кто-то смотрит, поднял глаза.
Смотрела на него Вита. Флой перехватила его взгляд:
- Ты счастлив?
- Не знаю. А ты как? В стриптиз-театрах играла?
Она улыбнулась. Посмотрела строго-внимательно. Как учительница на
своего ученика.
- Пока не вышла замуж. - Она снова взглянула на Виту. - Странно! Что
здесь делает эта дама? Я ее не помню. С какой стати она в моем сне? - Она
перевела подозрительные глаза на Калинова. - Ты ее знаешь?
- Да, это моя жена. Первая.
Флой закусила губу:
- Так может, это твой сон?
- Вряд ли... Скорее, это ее сон.
- Вот как! - Флой нахмурилась. - Но я не хочу быть во сне у
незнакомой женщины.
- Она тебе знакома. Это Вита. Помнишь?
- А-а-а... Та рыженькая серая мышка? Выходит, она тебя все-таки
окрутила?
- Попрошу потише! - сказал Клод. - Начинаем.
Все уставились в костер. Калинов смотрел на Виту. Флой с раздражением
прошептала:
- Какой смысл?.. Если это ее сон, то и победить должен ее дэй-дрим.
Калинов встал и, пристально глядя на Виту, спросил:
- Может, не стоит?
Тинэйджеры превратились в статуи, в фигуры из музея мадам Тюссо. Джос
и Медовик переглянулись и удалились от костра, растворились в полутьме.
- Зачем ты меня мучаешь? - спросил Калинов.
Вита удивилась, потом, глядя на потрескивающие сучья, спросила тихо:
- Разве Я тебя мучаю?
- Зачем ты меня здесь держишь?
- Разве Я тебя сюда звала. Ты пришел сам.
- Но я пришел за тобой.
- Вот как? - Она подняла голову. Взгляд зеленых глаз пронзил его
насквозь. - Разве Я тебе нужна?
Ты мне нужна, хотел сказать Калинов. И не смог: зеленые глаза
выворачивали душу наизнанку. И только когда Вита отвернулась, он сумел
выпалить:
- Конечно нужна! И мне, и Марине, и детям.
Она снова посмотрела на него, но на этот раз глаза ее были какими-то
мутными, словно подернутыми дымкой.
- Да, Марине и детям я нужна. Тебе - вряд ли. - Она оглянулась по
сторонам, словно кого-то искала. - Я думаю, его самое время выпускать.
Больше ему здесь делать нечего.
Из полутьмы вывернулись Джос и Медовик, снова устроились в кругу.
Зашевелились и тинэйджеры. Загомонили, подняли головы, равнодушными
глазами поглядели на Калинова. В них не было ненависти, но не было и
любви. И потому Калинов не удивился, когда вокруг начал сгущаться такой
забытый и такой знакомый серый туман.
И тут мысли Калинова рванулись вперед. Они стремительно заскользили,
по прошлому, настоящему, будущему... И будущее без Виты было странным,
незаконченным, начиненным виной и бесчестьем. И были там обида и ненависть
детей, насмешки знакомых, презрение Марины. И сам он был там, какой-то
ненормальный - то ли без головы, то ли без сердца, то ли без чувств... А
может, и без самой жизни. В любом случае, ничего хорошего его в таком
будущем не ждало.
А мысль скользила дальше. И наконец открылась бездна, в которой не
было ничего - ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И вот тут-то жизни
он не видел абсолютно точно. Бездна была такова, что в ней исчезала не
только его жизнь. Вместе с ним туда проваливалась и Земля, и Солнце, и все
Внеземелье. В бездне не было ничего, даже вакуума, и Калинов оторопел.
Это не смерть, понял он, потому что смерть - продолжение жизни,
только другими путями. Это не смерть, понял он, это полное исчезновение
жизни, и помешать процессу не могут ни Сути, ни Суперсути, ни те, кто еще
выше, кто не имеет даже названия. Но для жителей Земли это будет просто
гибель. И все они, эти двадцать миллиардов душ, смотрели на него сейчас
как на предателя, сквозь серый туман нуль-пространства, сквозь вибрирующие
поля джамп-генераторов, сквозь душу самого Калинова. И он понял, что
Дримленд - не убежище несчастных тинэйджеров, Дримленд - это мечты,
надежды и любовь всех жителей Земли, в силу определенных причин не
реализованные, не достигнутые, не прочувствованные. Потому что человек
слаб, и большинство журавлю в небе предпочитает синицу в руках, и нет
нужды осуждать их за это, ибо в слабости такой сила человечества, в
слабости такой - пространство для развития, и пока не достигнут идеал,
есть к чему стремиться и рано уходить...
- Мне рано уходить, - произнес вслух Калинов.
И серый туман рассеялся, превратился в полутьму. Калинов снова был в
той же пещере, только не было тут теперь музея восковых фигур. Не было и
живых тинэйджеров. Как не было и Виты. У костра сидели Джос и Медовик,
смотрели в огонь, разговаривали. Калинова они не видели: полутьма у стены
прекрасно маскировала его. Калинов осторожно сел на землю и стал слушать.
- Может быть, он все-таки не тот? - говорил Медовик.
- Мы не могли ошибиться, - отвечал Джос.
- Но ты же видишь - связь оборвалась!
- Однако я не теряю надежды на ее восстановление... Мы изменили
тактику. Посмотрим на результаты.
- И все-таки по расчетам связь не должна была обрываться.
- Милый, он же человек. Их судьбы никогда нельзя сделать полностью
фатальными. Всегда остается разброс реакций. - Джос наклонился, пошевелил
горящие сучья. - Честно говоря, надоела мне эта шкура. Все время
приходится контролировать процессы управления... Ты на Земле когда-нибудь
ходил по краю пропасти?
- Нет, там, где я жил, была равнина.
- Ну, у нас, честно говоря, настоящих гор тоже не было. Точнее будет
сказать - ходить над обрывом.
- По краю оврагов я ходил. - Медовик мечтательно улыбнулся. - И по
деревьям лазил, когда бортничал.
Джос поморщился:
- Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное
ощущение... Кажется, взял бы и шагнул в пустоту... Аж мышцы от желания
сводит.
Медовик покивал.
- Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, - продолжал Джос. - Так и
хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет...
- Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.
- Нет, ты до конца не понимаешь. - Джос покачал головой. - Все-таки
людьми мы были слишком разными.
- Разумеется... Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с
берегов Ильменя. Большинство и названия-то такого никогда не слышали!
- Ладно, - сказал Джос, - оставим эту тему. Человеческие тела
пробуждают в нас человеческие эмоции. Этак, еще немного, и меня потянет в
постель к живой женщине... Как думаешь, он надолго ушел?
- Вряд ли. Сомневаюсь, что он вообще ушел. Если он Спаситель, не
должен был. Витальная программа должна его ограничивать в поступках.
Калинов внимательно слушал. Говорили, без сомнения, о нем. Но смысл
разговора до него не доходил. Понятно было только, что эти двое, кажется,
имеют какое-то отношение к спиритосфере, к той страшненькой сказке, в
которую он окунулся десять лет назад и которая давно уже стала казаться
чем-то нереальным, как будто и не происходившим вовсе. И только
присутствие Марины в его жизни говорило о том, что все это действительно
случилось.
- Как бы то ни было, - сказал Джос, - провал близится. Изменение
энтропии начнется уже через неделю плюс-минус одни сутки.
- Так скоро?
- Ну здесь-то эту неделю можно растянуть в полвека. Но это добавит
кое-какие сложности... Так что, если он ушел, мы дадим ему не больше
одного дня. Потом заберем сюда и больше не выпустим.
- Подожди-ка, - сказал Медовик.
Он неуловимо изменился, застыл, словно превратился в камень. Джос
ждал. Наконец Медовик шевельнулся, ожил, оттаял.
- Никуда он не ушел. Он где-то здесь, точнее определить не могу - не
хочет, чтобы мы знали, где он. Может быть, совсем рядом, затаился
где-нибудь и слушает.
- Ты думаешь? - Джос обернулся, посмотрел сквозь Калинова. - Если он
способен на такое, то не все еще потеряно. Значит, связь не оборвалась
полностью. А с дубль-Спасителями всегда были сложности.
- Ладно, - сказал Медовик. - Пошли в гостиницу. Если он остался, ему
придется искать ночлег.
Они исчезли. Калинов подождал немного, потом встал и подошел к
костру. Костер догорал, не трещали сучья, не взметались искры, но от него
все еще шло приятное тепло. Калинов сел, пододвинулся ближе и попытался
осмыслить услышанное.
Что им нужно от него теперь? Если он Спаситель, то кого он должен
спасти? Виту?.. Зяблика?.. Свою семью?.. Счастье своих жен и детей?.. Он
представления не имел. Но казалось ему, будто он только что побывал на
очередном спектакле.
От костра шло странное тепло. Оно согревало не только тело, но и
душу. От него становилось хорошо, счастливо, как от несчастной любви,
когда ее вспоминаешь через много лет. Что-то шевельнулось в сердце,
захотелось, чтобы здесь, у костра, оказалась Вита и чтобы неверные тени
бегали по ее лицу.
Он поднял голову. Вита сидела по другую сторону костра, смотрела на
огонь. Ошуюю и одесную от нее расположились Вита-горничная и
Вита-официантка. По лицам всех троих скакали быстрые тени. Калинов
разглядывал лицо жены. В неверном свете догорающего костра оно казалось
ему незнакомым, потерянным, забытым, у глаз резвились морщинки, рыжая
челка ниспадала на лоб, длинные ресницы луками загибались кверху. Какая-то
мысль колотилась Калинову в мозг, но он отогнал ее, замотал головой.
- Постарела я, правда? - сказала Вита.
- Неправда, - соврал Калинов.
Вита покачала головой:
- Не обманывайся.
- Ну а если и постарела, так что?
В глазах Виты блеснули искорки слез. Блеснули и исчезли. Надо было
что-то сказать, но слов не находилось. Молодые Виты молчали тоже, но
вполне возможно, что в этой мизансцене им была определена роль статисток.
Троица смотрелась, как мамаша с дочками: одинаковые волосы, одинаковые
глаза, одинаковые ресницы. Вот только... И тут Калинова как громом
поразило. До него вдруг ДОШЛО, что это не мать с дочерьми; до него ДОШЛО,
что и мать и дочери - это один и тот же человек. Он неожиданно для себя
увидел в этой сорокалетней женщине обеих молодых девиц. Конечно, время
замаскировало их в ней, но они тут присутствовали. Был в ней их голос, из
взгляд, их жесты, их желания, и все трое были - ОНА!
