Николай РОМАНЕЦКИЙ
ОБРЕЧЕННЫЙ НА ЛЮБОВЬ
Надежде
за веру и любовь
ПОСВЯЩАЕТСЯ
And whoever walks a furlong without sympathy
walks to his own funeral drest in his shroud.
Walt Whitman "Song of myself"
[И тот, кто идет без любви хоть минуту,
на похороны свои он идет,
Завернутый в собственный саван.
Уолт Уитмен "Песня о себе"
(пер. с англ. К. Чуковского)]
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОБРУЧЕННЫЙ С ЖИЗНЬЮ
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Александр Блок "Пляски смерти"
1. ВНЕДРЕНИЕ
Все началось с того, что ему надоело просиживать штаны на заседаниях.
Захотелось хоть чуть-чуть поработать с живыми людьми, а не с программами,
повестками дня и лощеными чиновниками из групп проработки материалов и
подготовки решений. Однако именно один из этих чиновников и подсунул ему
посетительницу, когда Калинов пожелал вдруг развлечься консультациями.
Посетительница была еще вполне хороша собой. Этакая начинающая
увядать красавица, в былые времена запросто сводившая парней с ума и до
сих пор знающая себе цену. Время от времени она игриво проводила рукой по
волосам, чисто по-женски - легко, стремительно, целенаправленно, - и сразу
становилось ясно, что она и ныне еще не прочь понравиться. Но стоило ей
начать говорить, как это впечатление мгновенно исчезало.
- Доктор, - говорила она дрожащим голосом. - Вы представить себе не
можете, как я о нем беспокоюсь! И я бы не обратилась к вам, члену Совета
Планеты, если бы...
- Извините, - сказал Калинов. - Я по-прежнему не понимаю, что вас так
взволновало... Для его возраста это совершенно нормальное явление... Все
очень просто! Они где-нибудь собираются, слушают музыку, решают проблемы
бытия... Вы не помните, какими мы были в их годы?
Женщина смотрела на него, широко раскрыв глаза, даже кивала головой,
вроде бы соглашаясь, но Калинов чувствовал, что слова, сказанные им,
совершенно ее не убеждают. И было ясно видно, что, и слушая, она не
перестает думать о чем-то своем.
- Нет, доктор, вы не понимаете... Вы просто не можете этого понять!..
Игорь - мой единственный ребенок, другого у меня уже не будет... Вы
понимаете?.. Я все время жила его жизнью, чувствовала то, что в этот
момент чувствовал он...
Ей явно надо было дать выговориться, и Калинов стал просто слушать,
даже не пытаясь вставить в дамский монолог ни одной своей реплики. Он
слушал, анализировал и старался сообразить, чем же он может ей помочь.
- Когда ему было плохо - было плохо и мне, - говорила она. - Когда он
чему-то радовался, моя душа пела от счастья. Когда ему было больно, я
корчилась от боли. - Она вдруг всхлипнула, и голос ее задрожал еще
сильнее. - Совсем не-давно все изменилось... Все-все-все! Он больше не
мой... Он стал скрытен, ничего мне не рассказывает. Я не нужна ему... А
совсем недавно он стал исчезать.
Она достала носовой платок и высморкалась. Калинов вытащил из бара
бутылку минеральной воды, наполнил стакан. Она судорожно схватила его,
поднесла трясущейся рукой к губам. Стало слышно, как часто-часто застучали
о стекло зубы.
- Спасибо. - Она отпила несколько глотков и вытерла платком рот. - Вы
понимаете, я боюсь... Я просто боюсь! Он уходит, и я боюсь, потому что
совершенно перестала его чувствовать. Как будто между нами оборвалась
какая-то нить... Вы понимаете?
Калинов кивнул.
- Я не знаю, в чем тут дело... Я не понимаю...
- Кто вы по профессии? - спросил Калинов.
- Кулинар... Но причем здесь моя профессия? Это совершенно неважно!
Он исчезает, доктор, вы понимаете?!
Калинов опять кивнул. Конечно, он понимает. Разумеется, он все
понимает. Да и понимать тут нечего!.. Ситуация хоть и не часто, но
встречающаяся... Наверняка, не замужем... И не была. Ожегшись на молоке,
дуют на воду... И вот смысл всей жизни, всего существования - сын,
единственный и неповторимый, кровиночка родная, плоть от плоти, никто нам
с тобой больше не нужен, нам и вдвоем хорошо, правда?.. А годы уносятся, и
вот уже ошалевшая от любви мама не может заменить сыну мир. И он уходит.
Они все уходят... Ничего не поделаешь: юность, как правило, бессердечна...
И ничем не поможешь, потому что это жизнь... Вот только как ЕЙ все это
объяснить?
- Вы напрасно волнуетесь, - сказал Калинов. - Я тоже в юности сбегал
из дома. И не один раз... Мы собирались где-нибудь на Огненной Земле, жгли
костер и до хрипоты спорили... Или отправлялись в Экваториальную Африку,
танцевали там под палящим солнцем и целовались с девчонками звездной
ночью...
Ее передернуло, и он тут же пожалел, что заикнулся о девчонках. Вот
оно что!.. Материнская ревность! Самая темная ревность в мире - дитя
собственнических наклонностей... Сколько же горя эта женщина может
принести и себе, и сыну, и еще кому-то!.. И что же, в конце концов,
делать? Не предлагать же ей сеансы эмоциотерапии, в самом деле! Это для
юных, а в ее возрасте может оказаться уже и не безвредным для психики.
Конечно, если бы ревность грозила сдвигами...
Он вдруг ощутил полнейшее бессилие. Это иногда случалось - правда,
чрезвычайно редко, - и тогда он, один из лучших специалистов планеты,
начинал жалеть, что не пошел, скажем, в кулинары. То ли дело! Никаких тебе
поражений.
- Как вас зовут?
- Лидия Крылова. - Она снова всхлипнула.
- Послушайте, Лидия... Не стоит так отчаиваться. Все это пройдет,
поверьте... Очень скоро пройдет. Надо только немножко потерпеть... Придет
время, и ваш Игорь перестанет убегать на свою Огненную Землю. Надо только
чуть-чуть потерпеть.
И побыстрее привыкнуть, добавил он про себя.
Она вдруг высокомерно глянула на него и гордо вскинула голову с
шапкой разноцветных волос.
- Доктор, не надо меня учить терпению. Я начала терпеть давно, еще с
тех пор, когда он в первый раз забился у меня под сердцем. - Она положила
руку на грудь. - Все эти годы я терплю и жду, когда он вырастет. - Она с
тоской, протяжно вздохнула. - Вот вырастет он, думала я, и обязательно
сделает меня счастливой, самой счастливой на свете. Не зря же я отдала ему
свою жизнь!.. Впрочем, не в этом главное. - Она махнула рукой. - Вы
понимаете, в чем дело?.. - Она замялась.
- Внимательно слушаю вас, - сказал Калинов.
- Я уже говорила, что чувствую его. Так вот... Я просто уверена -
да-да, уверена! - что, когда он исчезает из дому... Как бы это поточнее
выразиться?.. В общем, его в это время на Земле нет.
Паркер был, как обычно, пунктуален. Он вышел из джамп-кабины ровно в
пять часов вечера.
- Рад вас видеть, коллега, - прогудел он. - Очень рад!
- Давненько мы не встречались, коллега, - ответил Калинов.
Они обнялись.
- А вы почти не изменились, Алекс. - Паркер оглядел Калинова с головы
до ног. - Разве седины добавилось.
- И волос поубавилось... Вы мне льстите, Дин. Хоть и говорят, что
старый конь борозды не портит, но не тот уже конь, ох не тот!
Они двинулись прогулочным шагом по старинному узенькому тротуарчику.
Справа, за высоким гранитным парапетом, неспешно катила серые воды Нева. У
противоположного берега дрожала в воде отражениями бастионов уверенно
распластавшаяся между мостами Петропавловская крепость. Впереди, у
Зимнего, змеилась очередь жаждущих попасть в волшебные залы Эрмитажа.
Паркер с удовольствием вдыхал аромат красивейшего из городов Европы.
- Как моя сегодняшняя просьба? - спросил Калинов.
Паркер остановился, перевесился через парапет и посмотрел в
колышущуюся воду.
- Не скрою: я удивлен, - сказал он. - Зная индекс, любой гражданин
Земли способен определить адрес в течение полуминуты... - Он вдруг резко
повернулся к Калинову. - Слушайте, Алекс... Может быть, вы объясните мне,
чем вызвана ваша просьба?
- Конечно, Дин, конечно. - Калинов помолчал, собираясь с мыслями. -
Видите ли, в чем дело... Вчера ко мне обратилась одна дама и пожаловалась,
что ее сын каждый день куда-то исчезает, причем, как она сказала, его
вообще в этот момент нет на Земле. Я, разумеется, счел все это чепухой, но
дама эта так просила, что отказать я ей не сумел... - Калинов помялся. -
Короче говоря, я подбросил ее сыну рубашку, в пуговицу которой был
вмонтирован видеорекордер...
- О-о-о, коллега! - Паркер неодобрительно покачал головой.
- Да-да, - согласился Калинов. - Мои действия, разумеется, являются
откровенным нарушением закона, но что мне оставалось делать?.. Она
уверила, что расспрашивать сына о чем-либо совершенно бесполезно... В
общем, рисковать я не стал.
- И что вам удалось подсмотреть в замочную скважину?
Калинов поморщился:
- Да ничего! После того как парень набрал индекс, сигнал рекордера
исчез. Кстати, кредитной карточкой парень не пользовался.
Паркер удивленно поднял брови. Калинов продолжал:
- Он отправился из джамп-кабины около своего дома, но ни в одну из
других кабин на Земле не прибыл.
- Сказки бабушки Арины, - прогудел Паркер. - И где же вы его
обнаружили?
- Во Внеземелье он, кажется, тоже не появлялся: я проверял по своим
каналам...
- Ничего удивительного! Туда с помощью кабины не попадешь.
- Да, я знаю... Парень вернулся через шесть часов в целости и
сохранности, правда, без рубашки и, следовательно, без рекордера, но зато
с вполне различимым фонарем под левым глазом. Полагаю, это доказывает, что
в нуль-пространстве он не растворялся. Такой фонарь можно заработать,
только находясь в контакте с физически ощутимой силой.
Губы Паркера тронула недоверчивая улыбка.
- К счастью, - продолжал Калинов, - я успел проконтролировать индекс,
которым он воспользовался перед исчезновением из джамп-кабины.
- И куда вы попали?
- Увы, Дин, увы... Я сделал два десятка попыток, прошел шесть кабин,
но так никуда и не попал. Сразу же зажигалось табло "Вы ошиблись в наборе
индекса". Тогда я сунулся к ближайшему терминалу Глобального
Информационного Банка... Каково же было мое удивление, когда ГИБ заявил,
что информацией об этом индексе не располагает.
Паркер пожал плечами:
- Чепуха какая-то...
- А может быть, какой-нибудь засекреченный индекс?.. Вот я и решил
обратиться к вам... Как к члену Транспортной комиссии Совета.
Паркер снова неопределенно пожал плечами.
- Хорошо, - сказал он. - Ждите меня здесь.
Он зашагал к ближайшей джамп-кабине. Калинов проводил его взглядом и
уселся на скамейку. Набережные были полны народа. Тысячи туристов со всех
краев света, ощетинившись камерами, группами бродили вокруг архитектурных
чудес старинного города, обнюхивая чуть ли не каждый камень. Сердца их
трепетали при мысли о том, какими шикарными голографиями украсят они стены
своих коттеджей. Калинов смотрел на них с некоторым превосходством,
удивляясь раздражению, которое они почему-то вызывали в его душе.
Впрочем, пусть их, сказал он себе. Пусть проводят ежегодный отпуск,
