- И чтобы я на ней женился. И чтобы парочку детишек с нею
смонтировал!
Алла шутку не оценила, нахмурила мраморный лобик.
- Свадьба и детишки меня не касаются. МНЕ надо, чтобы ты увел у него
эту рыжую... - Она не договорила, но Калинов понял, какое слово она хотела
произнести.
- Зачем это тебе?
- Экий ты, Сашечка, недогадливый... Я так ХОЧУ!
Калинов помотал головой.
- Я умею платить за услуги. - Она положила ему ладонь на колено.
- Мне не нужно это. Ты опоздала.
- Дурачок! - Она фыркнула. - Я имела в виду деньги.
- Я тоже имел в виду деньги. Ты опоздала.
Лет на шестьдесят, добавил он про себя.
- Я могу много тебе заплатить. У тебя таких денег и не было никогда!
Милая моя девочка, подумал Калинов. Да я бы и безо всяких денег
сделал все это. И не для тебя, а для себя! Да вот не могу.
- А почему бы тебе не заплатить прямо самому Зяблику? Уж делать из
кого-нибудь жиголо [платный любовник], так по всем правилам.
Она оскорбленно вскинула голову:
- За кого ты меня принимаешь! Мне не сорок лет!
Калинов неторопливо встал, отряхнул брюки.
- Нам больше не о чем разговаривать, Аллочка. Да и времени, я думая,
уже нет. Наверняка ребята начинают придумывать дэй-дримы.
Она тоже вскочила, в бешенстве топнула ногой. Но Калинов не стал
ждать взрыва. Взял ее за руку, погладил по бархатной щечке.
- Не могу я, Алла. Видит Бог - не могу!
Успокоилась она быстро. Улыбнулась ему, рассмеялась. И одним
движением бровей отправила в никуда речку и обрыв.
Виты все еще не было. Калинов облегченно вздохнул: ему не хотелось,
чтобы она видела его совместное с Аллой появление из парного дэй-дрима.
Еще неизвестно, как бы она отнеслась к такому событию.
Те, кто уже явился в Дримленд, отнеслись к нему с некоторым
удивлением. Но Клод молчал, а в Стране Грез не принято лезть в чужие
отношения, и все тут же словно забыли о нарушителях распорядка. Значит,
так надо. Отвернулись, засмеялись, загомонили. С любопытством поглядывали
на все еще спящего Игоря. Присутствовали несколько совершенно незнакомых
лиц. Но Клода эти ребята знали, во всяком случае, здоровались с ним за
руку.
- Меня мать не хотела отпускать. Пришлось через окно...
- А мою давно уже не интересует, куда я хожу и зачем. Кроме своих
белых мышей ничего вокруг не замечает... Я думаю, если выйти замуж, то она
заметит это лишь после того, как я притащу ей внука.
- А мне иногда хочется отца чем-нибудь ударить!.. Может, тогда он
поймет, что я уже вырос.
- А моего и бить бесполезно. Он даже на маму перестал обращать
внимание, про себя уж я не говорю. А ведь любили друг друга... Эх, скорее
бы Праздник совершеннолетия!
- М-да-а... Еще целых четыре года...
- А хорошо, что есть Дримленд! Всегда можно сбежать сюда, правда?
- Да. Я здесь словно очищаюсь... А то порой глаза бы на Мир не
смотрели!
В сущности, большинство из них глубоко несчастны, думал Калинов.
Проблема старая как мир. Отцы и дети... Но почему она обострилась именно
сейчас? Где-то мы дали маху... И я догадываюсь, где. Все это началось
после того, как в законодательном порядке отменили ограничение
продолжительности рабочего дня... Куда же это мы тогда смотрели? Где были
наш опыт и наши знания?.. Как же: наглядное выражение растущей
сознательности, люди живут для общества!.. А люди эти обнаружили, что
гораздо легче работать по двенадцать часов в сутки на общество, чем
потратить хотя бы пару часов на своего ребенка. Потому что это требует
гораздо более тяжкого труда - труда души и сердца! И денег за это не
платят... Вот тебе и возросшая сознательность, вот тебе и жизнь на благо
общества... Оказалось, возиться с металлом, компьютерами и бактериями
проще, чем со своим собственным ребенком. Бактериям не нужна любовь, им
вполне достаточно питательного бульона...
Тьфу, черт, думал он, предстоит нешуточная битва. Сколько будет
контрдоводов! И обвинения в ограничении свободы личности будут еще не
самыми серьезными!.. Предложить закон об обязательном участии в воспитании
своих детей?.. Но это никогда не делалось по принуждению... Во всяком
случае, нужного результата таким путем не добьешься! Уж в этом-то мы уже
не раз имели возможность убедиться.
К тому же, думал он, это только малая часть проблемы. А главная часть
- совсем в другом. Просто растить своих детей - это только у животных
инстинкт. А у людей это такой же талант, как и все прочие виды
человеческой деятельности. И, думается, материнство и отцовство должны
быть наградой за подготовку к ним. А не как сейчас: приспичило двоим, и -
как следствие - она мать, он отец. И почему-то для того, чтобы монтировать
силовые установки космических кораблей, надо обязательно получить
спецдопуск, а для того, чтобы "смонтировать" человека, достаточно
всего-навсего иметь созревшие природные инструменты да уединенную
обстановку... Изготовить силовую установку - сложная и ответственная
работа, а "изготовить" человека - развлечение и удовольствие. И даже не
просто удовольствие, а наслаждение. Награда за бездумность. Что-то тут
природа поднапутала... Однако, кажется, все собрались. Пора!
Прибывшие, как обычно, рассаживались кружком. Растолкали Игоря. Тот
недовольно что-то проворчал, но поднялся, протирая заспанные глаза. Клод
разводил костер. Калинов втиснулся между двумя незнакомыми девушками. От
них возбуждающе пахло косметикой, но личики были живенькие и не слишком
размалеванные.
- А зачем костер? - спросил Калинов ту, что справа.
- Чтобы легче было сосредоточиться.
Клод сел в круг вместе со всеми. Калинов снова оглянулся. Вита
по-прежнему отсутствовала.
Ну что ж, подумал он, это даже к лучшему. С ней мне было бы сложнее.
Тяжело ломать комедию с тем, кто тебя любит.
Он сосредоточенно стал смотреть в костер.
Сегодня будет мой дэй-дрим, думал он, как бы вы ни старались,
ребятишечки. Я заставлю вас плясать под мою дудку. Вы уж меня извините!
Он сунул руку за ремень и крепко сжал пальцами дисивер, усиливая
интенсивность гипнотического воздействия. Так прошло несколько минут.
Наконец все опять зашевелились, загомонили.
- Как думаешь, чей дэй-дрим сегодня победит?
- Не знаю... Но наверное, Клода. Он сегодня в последний раз. Завтра
уходит в Мир. Так что сегодня должен состояться обряд обручения Клода с
жизнью.
- Клод уходит?
- Да... А чему ты удивляешься? Всем нам когда-нибудь придется уйти...
Дримленд ведь не для взрослых, ты же знаешь.
- А тебе не жаль?
- Конечно, жаль, но ничего ведь поделаешь... А потом, знаешь?.. Может
быть, когда мы станем взрослыми, все изменится? Ведь не может же быть,
чтобы так все и осталось!
Как же, изменится! - думал Калинов. Это вы, девочки и мальчики,
изменитесь. И каждый из вас уже не будет мнить себя центром Вселенной.
Ведь в этом и заключается взросление... Ладно, сейчас будет вам обряд
обручения с жизнью!
И свершилось. Исчез костер, пропали юные лица вокруг.
За окошком, забранным толстой решеткой, синеет небо и светит солнце.
Только что из камеры вышел священник, оказавшийся не у дел, потому что
заключенный, увы, безбожник. Заскрежетала тюремная дверь. Пришли. За мной.
В последний раз отсчитаю четыреста восемьдесят две ступеньки по лестнице.
Никто ничего не говорит. Но я-то знаю, что это не на прогулку. Безликие
фигуры. Просто какие-то люди. Да и не люди вовсе. Материальное
обеспечение, выполняющее мою волю. Люди там, снаружи. Ждут, пока приведут
преступника. Ну что ж, я иду. Считаю ступеньки. Обычно я спотыкался на сто
двадцать третьей. Сегодня не споткнулся. Сегодня все не так. Тихо в других
камерах. Не слышно криков пытаемых, политические не славят Аллаха. Не
бегают серые, как мыши, охранники. Неужели все это из-за меня? И снаружи
тихо. Не слышно рокота двигателей. И не слышно выстрелов. Наверное, все
выстрелы приготовили для меня... Со скрипом открывают дверь во двор. И я
выхожу. Пока прячу лицо. Вот они стоят. Все как один. В руках автоматы.
Справа безликий офицер. Материальное обеспечение... Зачитает приговор и
даст команду. Ага, вот оно. Узнали. У Клода затряслись руки. Флой закрыла
глаза. А у той - кажется, ее зовут Ирена - появились слезы. Игорь опустил
ствол автомата... Вот так-то, ребята. Вот вам обручение с жизнью. Вы
думали, что придется расстреливать анонимного преступника, врага нации. А
тут ваш приятель, друг ваших друзей, и вы абсолютно точно знаете, что он
ни в чем не виноват. Ведь это просто делается. Донос. Можно даже без
подписи. И если хоть что-то было... А "что-то" бывает всегда. Рассказывал
анекдоты про любовные похождения вдовствующей королевы. К примеру. Или в
душе желал поменять Христа на Аллаха. И даже, если не было ничего, - все
равно!.. И вот ведут к стене. И вам предстоит брать на мушку друга. И
нажать на спуск. А если не сделаете, встанете у той же стены. Но не рядом
с ним. Каждый в отдельности. Стадом и в могилу не страшно идти, но вы
будете один на один со смертью. И вы это знаете... Безликий читает
приговор. "Враг нации... участие в распространении... приговаривается к
уничтожению... просьба о помиловании... Товсь!" Мне жаль вас, ребята.
Потому что после этой игры детство у вас кончится. Потому что через час вы
будете ненавидеть друг друга. По-настоящему. В жизни, а не в игре. И
больше вы не будете встречаться. Потому что невозможно дружить с
человеком, который был свидетелем твоей трусости. Хоть и сам он трус!.. И
нет больше ваших лиц. Есть только черные глаза автоматов, пристально
разглядывающие меня. "Пли!" - кричит материальное обеспечение. Надо
собраться. Чтобы пули срикошетили вверх, а не в стороны. Еще покалечу
кого-нибудь... Но что это? Что это?! Выстрелов нет... "Пли!" - надрывается
безликий. А выстрелов нет... "Пли!" А автоматы дрожат... "Расстреляю!" И
стволы задираются вверх. Под детские подбородки. Сейчас будут выстрелы.
Спаси Господь тебя, Калинов, после таких выстрелов!
- Стоп! - заорал Калинов. - Стоп!!!
И все исчезло. Перед глазами снова луг, дотлевающий костер, солнце,
на горизонте далекий лес.
Калинов опустился на траву - так дрожали колени. Все остальные
стояли. Неподвижными глазами смотрели в пространство. Молчали. Не знали,
куда деть руки. Кто-то громко всхлипнул.
Калинов уставился в землю. Ему было нестерпимо стыдно.
- Да-а, - сказал Игорь Крылов скрипучим голосом. - Хотел бы я знать,
чей это был дэй-дрим...
- И я, - отозвался Клод. - Уж я бы ему выписал напоследок. От всей
души...
- Я знаю, - выкрикнул знакомый голос.
Калинов поднял голову. Между ним и остальными стояла Вита. Лицо ее
было искажено болью.
- Ты!.. - говорила она. - Ты!.. Я ненавижу тебя!.. Пр-ровокатор!
Она заплакала. Громко, по-детски, взахлеб.
- Ненавижу! - выкрикивала она сквозь рыдания. - Ненавижу!
Калинов встал. Он явственно почувствовал, как в одно мгновение между
ним и остальными пролегла стена. Стена невидимая и непреодолимая. Пока
непреодолимая...
- Простите меня, ребята, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Я
должен был это сделать.
Они молчали. Никто на него не смотрел. Как будто его здесь и не было.
Никогда.
- Жизнь - это не детские игры, - говорил он. - Жизнь часто бьет по
физиономии... И отнюдь не букетом цветов.
- Зачем? - растерянно спросил Клод. - Зачем все это? Разве мы не
понимаем?
- Уходи! - крикнула Вита. - Уходи! У тебя душа старика!
