ков в последние годы жизни?
- На деньги жены?
- А жена откуда деньги брала? То-то! Ее средствами бывший муж обеспе-
чивал, офицер в большом звании, между прочим.
- Я люблю тебя, - прошептала она.
Я промолчал.
- Почему ты молчишь? Ты меня любишь? - спросила она. - Скажи "да", и
я тебе открою свой маленький секрет.
- Женщины - как следователи, - усмехнулся я. - Главное, любой ценой
вырвать признание и в протокол занести.
- Говори, подлец, хуже будет! - изобразила она суровый тон, хватая
меня за кудри.
- Да, - сказал я, с удивлением замечая, что самому не противно слы-
шать собственное вранье, как это несколько раз со мной случалось в подо-
бных ситуациях. Или я не вру?
- Умница! - чмокнула она меня в щеку. - А теперь я тебе скажу: я
вспомнила, что была вчера на Чистых прудах. Это пока все.
- Уже след, - похвалил я. - А что ты хотела пять минут назад сделать?
- Я хотела пописять! - рассмеялась она.
- Ну сходи. Параша в углу, - из деликатности я отвернулся к стене.
- Нет, - мягко возразила она, - я должна выйти и пойти искать туалет.
Это важно.
- Замучался я с тобой. Ладно, одевайся.
Мы оделись, и я вывел ее из камеры. В конце коридора стоял ухмыляющи-
йся вертухай. Я многозначительно показал ему кулак за спиной Анны: "Не
дай бог, заложишь!" - и он нагнал на себя непроницаемую личину держимор-
ды. Анна шагала как во сне, с полуприкрытыми глазами. Мы вышли через
стальную дверь в другой коридор, два раза свернули направо... Она резко
остановилась возле комнаты-склада конфискованного оружия и решительно
дернула ручку.
- Это не туалет, - сказал я.
- Я знаю, - спокойно ответила она. - Там было то же самое: я попала
не туда.
- И что ты нашла за дверью? - скептически скривился я в подобии улыб-
ки.
- Оружие, - сказала она так же спокойно. - Много оружия. Разное...
Я был потрясен. Дело стало принимать серьезный оборот... Очень
серьезный!
- Подпольный склад?! Где? Пока не вспомнишь, где - не выпущу! - впол-
не официально заявил я ей.
- Давай будем все делать по порядку. Открой дверь.
Я на всякий случай достал пистолет, отпер дверь и пропустил ее впе-
ред, наставив на спину дуло. Она зашла и в задумчивости остановилась пе-
ред широким столом, заваленным пистолетами, ножами, кастетами, автомата-
ми и гранатами с прикрепленными к ним бирками. При виде оружия ноздри у
нее слегка расширились, как у охотничьей собаки при виде дичи. Лицо ее
заметно заострилось и приняло целеустремленное выражение. Секунду поко-
лебавшись (для вида?), она взяла со стола ручную фугасную гранату и лег-
ким изящным движением кисти опустила мне в карман кителя.
- Ты что?! - слегка удивился я.
- Возьмем с собой на Чистые пруды.
Я только хмыкнул в ответ. Неужели, она думает, что я повезу ее прямо
сейчас на Чистые пруды?! Хотя, "вай нот", как говорят американцы. Не так
уж и плохо самолично раскрыть крупное преступление. Засиделся я что-то
на одной ступеньке служебной лестницы...
Вслед за этим она прицепила мне на пояс шитый причудливыми псевдо-ин-
дейскими узорами кожаный чехол с длинным широким тесаком, типа "Рэмбо".
- Тебе идет, - мило улыбнулась она, будто рассматривала на мне обнов-
ку в примерочной. - А веревки нет, случайно? У меня была веревка...
- В кабинете в столе есть катушка с толстой леской.
- Тогда пошли. Мне все равно сумочку забрать надо. А тебе - перео-
деться.
- Зачем? - спросил я. Мне было интересно, что она ответит.
Она закатила в потолок глазки, типа "глупенький какой":
- Пойдем уже, горе ты мое!
Вот так. Вот так я оказался "ее горем". Цирк, да и только!
7. Над кукушкиным гнездом (сержантский апокриф)
Погоди, Мастер, отдохни, дай мне сказать, я ведь тоже не тварь какая
бессловесная. А если сейчас не расскажу, как все было, так никогда и не
узнаешь.
Как только за тобой и той стильной дамочкой захлопнулась дверца, я
по-свойски завалился в твой кабинет и закинул ноги на стол. Да, насточе-
ртело мне в сержантиках слонятся. Я постарше тебя годами буду, а ты меня
как пацана гоняешь, пользуешься тем, что я в органах без году неделя.
Сам еще то мудило, харить девку в камере, знаешь, что все с рук слетит:
сильно тебя начальство любит за выправку, ну и... еще кой за что, сам
знаешь, специалист по спецзаданиям ты наш.
О, а сумочка ее так и валяется. Что там у нее, наверное гандоны, по
морде видно, что отпетая подзаборщица: щеки впалые, синяки под глазами и
пасть от уха до уха. И чего ты, Мастер, на нее запал так? Тоже, нашел
королеву красоты... одиночной камеры. Банка с кремом какая-то... Пахнет
из нее странно, пасту гоя напоминает. У меня бабушка по материнской ли-
нии еврейка (а ты и не знал, не докопался, ебламбеюшка), она все пока
жива была сокрушалась, что в семье одни гои, я у нее узнал, что это не
евреи то бишь, а вот почему пастой гои начищают бляхи и вообще всякую
медь, узнать не успел, померла бабка. А что бы мне не начистить все, как
на параде буду. Пойду возьму щеточку. Эка блестит, правда запах странный
у пасты, а может я подзабывать стал, старею. Эх, как блестит, пуговицы,
как из военторга, а может по ботинкам пройтись, ни фига у нее не убудет,
пускай своего любовничка спрашивает, может, он попер. Да и рожу заодно
намажу, чтоб прыщами не шла. Халява на все годлява! Что у нас там еще в
сумочке имеется? Зажигалка фирменная, однако, надо тоже на дармовщинку
попользоваться, свой газ поэкономить.
И вот взял я сигаретку, чиркнул зажигалочкой, и... Помню только вспы-
шка сильная была, потом темень кромешная, и сразу озарение, будто заново
родился, так легко стало, как никогда еще не было! Ноги мои плавно отор-
вались от пола, и, размахивая для балансировки руками, я плавно полетел
в направлении сквознячка к окну. И такая уверенность в себе появилась,
что даже не страшно из окна выпорхнуть было, но я струсил по старой па-
мяти и пытался зацепиться за стол, вот и уволок сей интересный докумен-
тик. Держи, Мастер, протоколы не горят!
Нет, мужик, не ведомо тебе, каково это - чувствовать себя легче воз-
духа, - и главное, понимать, что ничего тебя уже не связывает с землей и
ее унизительным притяжением, ведь сколько сил человек тратит только на
то, чтобы при каждом шаге отрывать башмак от асфальта! И никто из преж-
него начальства мне не указ больше, в небе свой закон: держи нос рулем и
чеши по ветру.
Вот я и стал гордой вольной птицей. И ни забот тебе, ни труда, ни
службы. Покружил над городом, снизился широкими кругами, подлетел к па-
мятнику Пушкина и, гогоча, прокричал копающимся в урне бомжам:
- Эге-гей, я птица Гамаюн, летная милиция, берегись меня, брат девя-
того сына!!!
Бомжы не удивились, а лишь по-доброму махнули рукой, сказали:
- Лети с богом, раз уж призваний у тебя такой! - и пошли, неоновым
солнцем палимы.
Я попытался повторить подвиг Икара и полетел ввысь, но дало знать
старое расстяжение левой руки, да и дыхалка не та... Присел на крышу
Ярославского вокзала, чтоб дух перевести, и тут вдруг забоялся - в воз-
духе по кайфу было, как в родной стихии, а стоило опору под задом по-
чувствовать, как старый рефлекс сработал: высоко и страшно! И мыслишка
подлая под черепушкой заерзала: "А вдруг больше не сработает, убьюсь на-
хер-шумахер, - подумал я и стал орать сверху, - Сымите меня отседова, я
отдам крем!!!"
Учитывая, что меня не было слышно, я орал все, что придет в голову,
все, что видел по телеку, все, что вычитал в школе из книг, все, что ду-
мал о правительстве из газет. Даже стих сочинил: "Я на крышу вокзала за-
летел спозаранку, роди меня взад, милая мамку!" Про спозаранку я наврал,
конечно, оттого и не помогло, видать...
Посреди ночи с крыши Ленинградского вокзала ко мне перепорхнула, час-
то трепыхая ручками-крылышками, как летучая мышь, серая тень.
- О, царица Тамара, - обрадовался я, различив в темноте бледное кра-
сивое и сторогое лицо, - давненько, давненько, как жисть молодая дефис
половая?
Видение не ответило, только головкой надменно дернуло, мол, не знако-
мы вовсе, и, гулко ухнув, сигануло с бордюра и скрылось в фонарной дымке
вокзала. "Эх, мать моя Терешкова! - ринулся я за ней, гадая, - убюсь -
не убьюсь..." И не убился-таки. Красавицу летуче-мышатую не догнал, пра-
вда, ну ладноть, меня теперь и женщины, по большому счету, не интересуют
- атавизм это, секс там всякий, недостойное вольной птицы занятие. Поле-
чу-ка я, лучше, на Чистые пруды и тебе, Мастер, с высоты птичьего полета
на фуражку какну. Испугался? Ладно, шучу, я гадить теперь не умею, да и
неинтересно это мне. Скучно. Меня небеса ждут. Ладно уж, прощай теперь,
больше меня не услышишь.
8. Копыто бледного коня
На Чистых прудах Анна постояла в задумчивости у воды, сосредоточенно
наблюдая за зыбким отражением фонарного света в черном зеркале ночного
водоема, а затем решительно дернула меня за рукав: "Пошли". Я двинулся
за ней: "Куда мы идем?" Она не ответила. Минут через десять быстрой
ходьбы мы зашли в узкий переулок, и Анна остановилась напротив небольшо-
го одноэтажного домика, типа городской усадьбы конца прошлого века. Осо-
бенно меня умилили две миниатюрные колонны на его фронтоне в стиле клас-
сицизма.
- Это и есть... логово? - спросил я.
- Дурачок, это домик Мастера, - как-то невесело пошутила Анна.
Я щелкнул собачкой, снимая пистолет с предохранителя.
- Мой храбрый рыцарь дрожит от страха? - искренне удивилась она.
- Нормальные герои всегда стреляют первыми, - отозвался я.
Из домика на улицу просачивался слабый свет. Мы подошли вплотную к
низкому окну и заглянули в щель бархатной шторы: в большой комнате, ос-
вещенной свечами, сидело на полу человек двадцать. Перед каждым из них
стояло по бутылке водки, и они с задумчиво-отрешенным видом отхлебывали
из стаканов.
- Что там происходит? - спросил я у Анны.
- Ума не приложу, - незатейливо ответила она. - Кажется, я этих людей
уже видела в таких же позах, но они были более возбужденными.
- Пойдем, я их опять возбужу, - ухмыльнулся я, предчувствуя веселое
времяпровождение.
Мы позвонили в дверь - нам открыла апатичная женщина в черном вечер-
нем платье с блестками. Ее набухшие веки были обведены красной каемкой
воспаления, а взгляд по своей остекленелости мог бы поспорить с хрус-
тальным графином. Похоже, она не спала дня три или больше.
- Здравствуй, Маргарита, - равнодушно сказала она. - Заходи.
- Это наш человек, - представила меня Анна-Маргарита, заталкивая меня
в дверь первым.
Женщина ничего не ответила. Она явно пребывала то ли в другом мире,
то ли просто в отключке.
- Почему они называют тебя Маргаритой? - прошипел я на ухо Анне, ког-
да мы проходили в общий зал.
- Потому что ты - Мастер, - доверительно провела она тыльной стороной
ладони по моей щеке.
- Откуда им это известно?!
- Да, действительно... - беспомощно задумалась она.
Мы прошли в просторный зал. Никто, казалось, не удивился нашему при-
ходу. Многие просто дремали. Вид у всех был не столько пьяный, сколько
угрюмо-очумелый. В дальнем конце на кресле восседал интеллигентного вида
человек в строгом черном костюме и белоснежной рубашке с жестким крах-
мальным воротником, при галстуке. Его худощавое лицо с внимательными по-
движными глазами украшала аккуратная бородка клинышком.
- Присаживайтесь, - любезно сказал он и спросил меня. - Кто вы?
- Мастер, - коротко ответил я. - А вы?
- Я - Магистр, - с достоинством ответил он.
- Коллеги, значит, - усмехнулся я. - Вы уж извините, я к вам приоб-
щиться хочу, но до конца не понял всей важности момента...
- Что ж, я вам поясню, - охотно отозвался он. - Что может быть важнее
конца света?!
- Логично, - согласился я. - Но почему именно сейчас?
