он успел забыть. Осведомилась об его матери. Жюльен был этим так тронут,
что смущение его начало таять. Теперь уже он стал рассказывать о себе,
но дело подвигалось туго, язык у него был деревянный. Аннета слушала с
добродушной иронией - ей все время хотелось подсказать ему нужные слова.
Только что он разговорился и вновь обрел уверенность в себе, как она
стала прощаться. Жюльен успел спросить, когда она придет в библиотеку, и
с радостью услышал ответ: "Да, завтра".
Жюльен вернулся домой в смятении. Ему было стыдно за себя, но он уте-
шался мыслью, что завтра поправит дело. А сегодня ему хотелось думать
только о чуде этой дружбы. Аннета, томившаяся в среде, куда ее втянула
Сильвия, тоже была рада встрече с товарищем тех лет, когда она жила нап-
ряженной умственной жизнью. Правда, бойкостью он не отличался - о нет! -
но он серьезный, симпатичный, славный малый... Однако какой заморожен-
ный!..
Ей и на следующий день не пришлось переменить мнение о Жюльене. Он
оттаивал только дома, наедине с собой. Но стоило ему увидеть Аннету, как
у него опять отнялся язык. Это его самого поразило. Он собирался сказать
ей так много (готовился к этому разговору, как к лекции) - и все вдруг
куда-то улетучилось, когда он встретил взгляд Аннеты. То, что он гово-
рил, было лишь безвкусным экстрактом признаний, которые он разогревал в
себе... Ему самому было скучно слушать, как он мямлил. Уверенность вер-
нулась к нему только тогда, когда речь зашла уже не о нем, а о достиже-
ниях науки. Тут он заговорил четко, ясно и даже оживился. Аннете только
того и надо было. Стремясь пополнить свои знания, она засыпала Жюльена
вопросами, на которые он отвечал охотно, потому что у Аннеты был быстрый
ум, и если живое воображение часто увлекало ее на ложный путь, достаточ-
но было одного слова, чтобы она все поняла и мысли ее приняли нужное
направление... Жюльену нравилось ее внимательное лицо, глаза, которые
так впивались в него, словно желая на лету схватить его мысль, и вдруг
светлели: это значило, что она поняла... Радость обмена мыслями, кото-
рые, подобно невидимому солнцу, освещают огромные горизонты! Радость ид-
ти вместе путями новых открытий, путями, где он был ей проводником! Ка-
ким наслаждением для обоих была эта беседа в сосредоточенной тишине за-
ла, полного книг, храма мысли!
Наслаждение для Жюльена, но не для соседей! Ибо он говорил уже во
весь голос, забыв, что вокруг люди. Аннета с улыбкой остановила его и
встала, собираясь уходить. Он вышел с ней, но на улице, где перед ним не
было письменного стола и книг, опять стал таким же беспомощным и жалким,
как накануне. Аннета пробовала вызвать его на разговор о самом себе -
напрасный труд! И все-таки Жюльен никак не мог расстаться с ней, вздумал
провожать ее до дома. Он держался натянуто, как человек, внутренне сжав-
шийся, был резок от застенчивости, а временами даже становился невеж-
лив... Словом, он был невыносим! И Аннета с легким раздражением думала:
"О господи, как бы поскорее от него отделаться?"
Жюльен заметил ее молчаливость, насмешливые складки в углах рта. Он
вдруг остановился и сказал огорченно:
- Простите, я вам надоел!.. Да, знаю, знаю - я такой скучный чело-
век!.. Не умею говорить, отвык... Это оттого, что я всегда один. Мать у
меня хорошая, очень хорошая, но с ней я не могу делиться мыслями. Многие
из этих мыслей только встревожили бы ее, она их не поймет... И мне за
всю жизнь не пришлось встретить человека, которому они были бы интерес-
ны... Да я этого уже и не жду... Вы были так добры, терпеливо слушали
меня, и вот мне захотелось вам рассказать... Но это невозможно, невоз-
можно передать, это надо хранить про себя... Никому не интересно... И
мужчина должен уметь молчать... Жить молча... Простите, что наскучил
вам...
Аннета была тронута. В его словах звучало искреннее волнение. Эта
смесь скромности и грустной гордости поразила ее, под холодной сдержан-
ностью она угадывала тяжелое разочарование и оскорбленное чувство. И,
увлеченная одним из тех душевных порывов, которым она никогда не могла
противиться, почувствовав к Жюльену нежное сострадание, она сказала го-
рячо:
- Нет, нет, не жалейте ни о чем! Это я вас должна благодарить. Очень
хорошо, что вы так говорили со мной... то есть пытались говорить, - тут
же поправила она себя с едва заметной насмешкой, в которой на этот раз
не было ничего обидного. - Да, да... это нелегко, когда человек не при-
вык... А мне нравится, что вы не привыкли о себе говорить!.. Слишком
много на свете болтунов! Впрочем, я, может быть, вас приучу... Вы не
против? Ведь у вас нет никого, с кем вы могли бы говорить по-настоящему!
Волнение помешало Жюльену ответить. Но в глазах его Аннета прочла
робкую благодарность. И, хотя ей давно пора было домой, она повернула
обратно, чтобы еще несколько минут погулять с ним. Она говорила с
Жюльеном, как добрый товарищ, как мать, сердечно и просто, и этот тон
действовал на него подобно прикосновению прохладной руки к пылающему
лбу. Да, он был больно ушиблен, этот взрослый мальчик, такой угрюмый на
вид, и нуждался в очень бережном обращении... Сейчас он начал оживать...
Однако пора было идти домой. Аннета спросила, не хочет ли он иногда
встречаться с нею. Оба решили, что ту работу, которую они делали в биб-
лиотеке, можно с таким же успехом делать в Люксембургском саду или...
- А почему бы не у меня?
И, пригласив его прийти в одно из ближайших воскресений, Аннета умча-
лась, не дожидаясь ответа...
Ах, как красноречив мог бы он быть сейчас, а ее уже не было!.. Жюльен
стал припоминать все сначала, восторгался добротой Аннеты. И так как
этот человек с уравновешенным умом не способен был соблюдать меру в де-
лах сердца, то от уверенности, что любви его суждено остаться неразде-
ленной, он без всякой последовательности перешел к надежде, что, быть
может...
Аннета не догадывалась о том, что происходит в душе Жюльена. Невзрач-
ная наружность ее нового приятеля казалась ей верной порукой, что она в
него не влюбится, и у нее даже возникла смешная уверенность, будто и
Жюльену это обстоятельство мешает влюбляться. Она его уважала, она жале-
ла его, а жалость рождала чувство симпатии. Отрадно было сознавать, что
она делает добро другому человеку, и от этого он был ей еще приятнее. Ей
и в голову не приходило подозрение относительно истинных чувств Жюльена,
а тем более своих чувств к нему.
Она забыла о своем приглашении, но в следующее воскресенье Жюльен на-
помнил ей о нем, придя навестить ее, и она встретила его с удивлением и
непритворной радостью. А Жюльен, всю неделю ожидавший этой минуты, ду-
мавший только о ней, не заметил удивления Аннеты - он видел одну только
ее радость, и эта радость его воодушевила. В этот день была скверная по-
года, и Аннета не собиралась выходить из дому. Она не ждала, что кто-ни-
будь придет, и была одета небрежно, по-домашнему. В комнате царил беспо-
рядок - об этом постарался малыш. Как бы вы ни любили порядок, дети зас-
тавят вас отказаться от этой привычки, точно так же, как от многих прек-
расных планов, которые вы строили без них. Жюльен, все относя к себе,
увидел в этом живописном беспорядке, конечно, не искусственный эффект, а
доказательство, что его принимают запросто, как друга, как своего чело-
века. Он вошел с бьющимся сердцем, но, твердо решив на этот раз произ-
вести выгодное впечатление, напустил на себя важность и апломб. Это к
нему совсем не шло. Притом Аннете было неприятно, что он ее застал в та-
ком виде, и она досадовала на нежданного гостя, на его бесцеремонное
вторжение. Как только Жюльен заметил холодность Аннеты, его самоуверен-
ность испарилась. Наступило неловкое молчание. Жюльен не решался больше
вымолвить ни слова. Аннета ждала с надменно-иронической миной...
"Не воображай, мой милый, что я и сегодня буду тебя выручать!.."
Но, увидев уголком глаза, какой несчастный, пришибленный вид у "заво-
евателя", она вдруг почувствовала весь комизм положения и громко расхо-
хоталась. Натянутость сразу исчезла, она заговорила с ним потоварищески.
Жюльен был озадачен - он ничего не понял, но с облегчением перешел тоже
на естественный тон, и, наконец, дружеская беседа завязалась.
Аннета рассказывала о своей работе. Оба пришли к заключению, что не
созданы для того дела, которым занимаются. Жюльен страстно увлекался на-
укой, которую преподавал, но...
- Они же не способны ничего понять! Сидят, как сонные мухи, и хлопают
глазами. Разве только у двухтрех мелькнет иной раз что-то в глазах, ос-
тальные - это какая-то тяжелая глыба скуки! Бьешься с ней в поте лица,
пока удастся (и то не всегда) сдвинуть ее на одно мгновение с места, а
потом она опять падает на дно. Попробуйте-ка выудить ее оттуда! Учить их
- все равно, что рыть колодец!.. Конечно, несчастные ребятишки не вино-
ваты! Они, как и мы, - жертвы мании демократизма, в угоду которой требу-
ется вдалбливать в головы всех детей одинаковое количество знаний, хотя
они не достигли еще того возраста, когда могут что-нибудь понимать! И
потом экзамены! Это нечто вроде сельскохозяйственных конкурсов - на них
взвешивают результат трудов учителя, начиняющего детские мозги смесью
исковерканных слов и сырых, бесформенных сведений, смесью, от которой
большинство наших учеников спешит освободиться, как только сдаст экзаме-
ны, и которая на всю жизнь внушает им отвращение.
- А я детей обожаю, - сказала Аннета, смеясь. - Даже самых никудыш-
ных. Ни одного не могу равнодушно видеть, - так и хочется схватить и
унести к себе... Но, увы, приходится довольствоваться одним! И этого
хватит, как по-вашему?
(Она указала на разбросанные по всей комнате вещи, но Жюльен ничего
не понял и только глупо ухмылялся.)
- ...Да, жаль! Когда я встречаю малыша, который мне нравится, мне хо-
чется его украсть. А нравятся мне все. Даже в самых некрасивых детях
есть что-то такое свежее, весеннее... безмерность надежд! Но что я могу
для них сделать? И разве мне дадут что-нибудь сделать? Ведь я и вижу-то
их мельком. Мне их доверяют на час - потом бегу к другим. И мои ма-
ленькие ученики переходят из рук в руки. Что одна рука сделает, то дру-
гая уничтожает. Так ничего и не получается. Несформировавшиеся души, фи-
гурки без души, умеющие танцевать бостон и падекатр. Взрослым некогда об
этом подумать - ведь мы не живем, а мчимся. Все мчатся. Не жизнь, а ска-
ковое поле! Никогда никаких остановок. Умирают на бегу, да они уже и так
мертвецы, эти несчастные, не разрешающие себе ни единого дня передышки!
Они не дают передохнуть и нам, тем, кто этого хочет...
Жюльен очень хорошо понимал ее. Уж ему-то не надо было объяснять, как
убийственна суета мирская и как прекрасны покой и уединение! Еще больше
сблизило его с ней то, что она сказала затем: что, к счастью, среди это-
го потопа есть еще островки, где можно укрыться, - чудесные стихи, а
главное - музыка. Поэзией Жюльен не увлекался: язык ее был ему недосту-
пен, и он относился к ней с каким-то недоверием, как многие люди мысли,
которые часто создают свою поэзию, но не чувствуют глубокой и трепетной
музыки слов. Зато другая музыка, - язык звуков, - им доступна. Жюльен
сказал Аннете, что он любит музыку, но, к несчастью, не имеет возможнос-
ти ходить на концерты, - не хватает времени и денег.
- У меня тоже мало и того и другого, - заметила Аннета. - Но я
все-таки хожу.
У Жюльена не было такого запаса жизненной энергии. После трудового
дня он сидел дома, в четырех стенах. И он не умел играть ни на одном
инструменте. В комнате Аннеты он увидел пианино.
- Вы играете?
- Да, но не так-то это легко! - сказала Аннета со смехом. - Разве он
даст спокойно посидеть за пианино?
Удивленный и смутно встревоженный, Жюльен спросил, кто же ей мешает
