ки ведь не могут менять кожу. Пока он был жив, я еще кое-как сдерживала
себя. Да и то! Он умер, когда я была уже беременна. Его счастье, что он
так и не узнал... Вместе с ним я похоронила ту, которой была раньше.
Бросила ее вместе с ним на дороге и ушла. Я ее потеряла, я потеряла все,
даже свое имя, даже ощущение своей личности. Целых два года я жила без
имени, как сумасшедшая, которая бегает за стадом, а стадо неслось беше-
ным галопом... Еще и сегодня, еще и сейчас у меня в глазах полно пыли.
Чего я только не видела! Чего я только не делала! Чего я только не пере-
несла!
- Несчастная! Довольно! - сказала Аннета, сжимая рукой Асино колено.
- Не надо бередить...
- А я хочу! - сказала Ася. - Я себя щадить не стану. Я же сказала:
если вам этот запах не нравится, - уходите!
Она не щадила Аннету. Она не щадила себя. Она рассказала о страшном
бегстве, безудержном скатывании вниз, обо всех скачках и провалах. Она
не пропустила ни одного унижения и не выказывала при этом ни сожаления,
ни стыда. Рассказ ее был точен, быстр и сух. Голову она держала прямо,
глядела строго, и, словно слезы, по ее щекам текли капли дождя. Аннета
была захвачена. Она слушала не дыша. В это апрельское утро, которое неп-
рерывный дождь обратил в аквариум, перед ней развертывалась бредовая
картина бегства, и она преклонялась перед суровой силой беспощадной, му-
жественной и сжатой исповеди, в которой не было ни искреннего, ни наиг-
ранного раскаяния. Аннета была так покорена волшебной силой образов, что
даже не задумывалась над их нравственным смыслом. С бьющимся сердцем
следила она за дьявольской охотой и уже сама не знала, принадлежит ли
этот курносый профиль, с которого она не сводила глаз, скифской Диане
или дичи, за которой Диана охотилась. А с зонтика, который она маши-
нально держала, вода стекала ей на плечи.
Садовый сторож прошел мимо и посмотрел на женщин, но они его не заме-
тили. Сделав несколько шагов, он обернулся, еще раз взглянул на них, на
их застывшие позы, дернул подбородком и ушел. Мало ли на свете сумасшед-
ших? В Париже к ним привыкли...
Ася рассказывала о жизни в изгнании, о позоре и надругательствах, о
рабском, губительном труде, который разбил столько душ, еще и в эмигра-
ции сохранявших гордость, или довел их до сумасшествия. Но ее душу испы-
тания лишь закалили. Ее спасли дикий порыв гордости и презрения, суровое
одиночество, в котором она себя замуровала, откровение, которое она поз-
нала в этот ужасный период, когда она добровольно порвала все связи с
жизнью и людьми, восторженное утверждение своего одинокого и потерянного
"я", непостижимая сила этого неведомого "я", которое бросало вызов миру
и не намерено было сдаваться. Двухлетняя ожесточенная борьба, в которой
ей удалось защититься не только от посторонних, но и от самой себя, от
своих ловушек и душевных бурь. Аннета угадывала в Асе огромную силу, си-
лу, не имевшую ни компаса, ни центра тяжести, силу, которая в одиночку
билась над тем, чтобы найти этот центр, и не находила его. Она искала
себе направление, искала смысл жизни в тяжком, беспросветном повседнев-
ном труде, полном самых гнусных унижений, в ужасах голода - она предпо-
читала его похлебке, которую могла бы получить, если бы согласилась под-
чиниться какой-нибудь партии или какому-нибудь человеку. Аннета узнавала
тот чистый алмаз суровой гордости, то неукротимое стремление к независи-
мости, которые спасли ее самое. Она сразу распознала их своим опытным
глазом в хаосе женской души, которую опустошил катаклизм. И среди того,
что было в этой душе наносного, она сумела разглядеть залежи моральной и
духовной силы, погребенной под развалинами целого мира. Она видела их
лучше, чем Ася, потому что Ася в своем исповедническом азарте ожесточи-
лась на самое себя. Она говорила, говорила - Аннета слушала, слушала и
думала... Как долго это продолжалось? Час? Больше?.. В промежутке между
двумя фразами рассыпался, как горсть дробинок, брошенных на медную чашу,
бой часов из маленького лицея... Ася остановилась, потеряла нить, прове-
ла рукой по мокрому лбу... Она вышла из бездны и уже не понимала, что
она там делала, зачем она все это рассказала...
- Что вы тут сидите и слушаете меня?.. - грубо спросила она.
Аннета не успела ответить. Воспоминания продолжали всплывать.
- Я уже несколько лет к этому не прикасалась... Что сегодня со мной?
Что я наделала?..
Она вздохнула и машинально отжала волосы, намокшие от дождя, даже не
заметив, что вода струями побежала у нее по спине.
- Ах, да!.. - сказала она. - Теперь вы знаете, кто я. Заберите вашего
сына и уведите его!
- Хорошо, - сказала Аннета. - Ведь мы ищем комнату для него.
- Но сию же минуту! Чтобы он больше меня не видел и чтобы я его не
видела!
- Это опасно?
- Я люблю его.
- А он вас любит? Ася пожала плечами:
- Раз я люблю, то и меня любят.
- Что же я могу сделать, если он вас любит?
- Вы многое можете. Вы одна имеете на него влияние. Я знаю его. Я
знаю вас. Я знаю, что вас связывает. У вас более близкие и более глубо-
кие отношения, чем обычные отношения матери и сына.
- Откуда вы знаете?
- Я читала ваши письма.
У Аннеты перехватило дыхание.
Но Ася и не подумала извиниться.
- Я слишком долго ждала. Я хотела удалить его вчера вечером. Оказа-
лось, поздно. Теперь несчастье уже совершилось.
- Несчастье?
- Он бы, наверное, сказал - счастье... Я бы тоже так сказала, если бы
послушала себя, если б не знала того, что знаю, того, что должно прои-
зойти... Так вот, уведите его, пока не поздно! Но торопитесь! Завтра я
уже за себя не отвечаю... Я его заберу у вас, и он будет несчастен. Я
этого не хочу. Но это неизбежно.
- А вы? - спросила Аннета.
- Я? Что - я?
- В чем ваше счастье? В чем ваше несчастье?
- Что вам до этого?
- Я прошу вас ответить.
- Это неважно.
- Вы сказали, что любите его.
- Конечно! Иначе зачем бы я с вами о нем заговорила?
- Что же это, вы всегда гоните от себя тех, кого любите?
- Я никого не любила до него... Да, конечно, после всего, что я вам
наговорила, вы будете пожимать плечами. Я тоже пожимаю плечами... Ну и
довольно! Это к делу не относится... Для вас это не имеет значения.
- Как сказать! - заметила Аннета.
Она взглянула на Асю. Ася промокла до костей. Платье набухло, как
губка, и облепило ее. У нее был такой вид, точно она сидит в халате пос-
ле купанья. Все краски сошли с ее лица. Она сидела, стиснув зубы, блед-
ная, озябшая.
Аннета встала:
- Ладно, идем домой! Поговорим обо всем этом у меня.
Она прикрыла ей плечи своим дождевиком и повела. Ася пыталась сопро-
тивляться, но большая затрата энергий обессилила ее.
Не следует думать, что ее намерение порвать с Марком вызывалось бес-
корыстным, внушенным любовью, желанием спасти Марка от себя. Самая пла-
менная любовь такой женщины, как Ася, не может быть бескорыстной. Она
действительно думала спасти его, и тут она не лгала! Она сама была пора-
жена своим самоотречением: ведь это значило предать любовь! Но прежде
всего она думала о том, чтобы спастись самой. Ей казалось непостижимым,
как это она могла снова податься страсти: ведь она поклялась никогда
больше не попадать под колесо, которое по ней проехало. От былых столк-
новений со страстью у нее остались страх и ужас, доходившие до ненависти
к этому виду рабства. Но так ли уж были сильны столкновения со страстью,
если они не оставили воспоминаний о головокружении? Страсть снова иску-
шала ее. Она сознавала всю опасность бездны, чувствовала, как сильно ее
притяжение. Этой бездной был Марк. Он захватил ее всю: все ее тело, пы-
лавшее, как факел, всю ее душу, сгоравшую от нежности, от жалости к до-
рогому мальчику, от скрытого материнского чувства, от сознания своего
превосходства, дающего власть над другим человеком, и покорности, кото-
рая молит о покровительстве. А после этой ночи Ася была уже не в силах
сама оторваться от него. У нее едва хватило сил обратиться за помощью к
Аннете. Но это усилие сломило ее. Аннета, схватив ее за руку, повела в
гостиницу. По дороге у Аси была еще одна вспышка. На бульваре, в самой
сутолоке, она вдруг остановилась и остановила Аннету.
- Избавьте меня от вашего сына! Уведите его! - запальчиво крикнула
она.
- А если вы потом придете и заберете его, что мне тогда делать? -
спросила Аннета.
- Это меня не касается! Сделайте так, чтобы я не могла его забрать!
Аннета чувствовала, как судорожно подергивается у Аси плечо, как про-
бегает дрожь по ее бедру. Внезапно нервное напряжение ослабло, и Аннете
пришлось волочить за собой мокрый, тяжелый, но покорный тюк. Они вошли в
гостиницу. Аннета предложила Асе пойти переодеться. Но Асина комната бы-
ла заперта изнутри. Чтобы попасть к себе, ей надо было пройти через ком-
нату Марка, а она не хотела показываться ему в таком виде. Аннета отвела
ее к себе, а сама пошла к ней в комнату взять для нее смену белья. Ася
пыталась удержать ее, и у Аннеты возникло сомнение, существует ли эта
смена белья. Она прошла через комнату сына на цыпочках. Он все еще спал
блаженным сном. Аннета на мгновение задержалась, чтобы взглянуть на не-
го. Видимо, он не пошевельнулся с тех пор, как ушла Ася. Аннета бесшумно
обследовала покрытый пятнами сырости стенной шкаф в комнате Аси. Убогие
тряпки, которые она там обнаружила, вызвали у нее невольное чувство жа-
лости. Но их относительная опрятность свидетельствовала об упорстве, с
каким Ася боролась, чтобы не захлебнуться в грязи. Аннете это было зна-
комо!
Вернувшись, она застала Асю на том же месте: Ася стояла, прислонив-
шись к стене. У ее ног образовалась небольшая лужица. Аннета взяла ее за
плечо и стала снимать с нее прилипшее платье. Очнувшись, Ася резким дви-
жением попыталась высвободиться. Но Анкета держала ее крепко:
- Стойте спокойно!.. Подымите руку!.. Вот так! Скорей!..
- Глупости!.. - ворчала Ася. - Мне сколько раз приходилось спать под
таким дождем!
Аннета заговорила о том, как спит Марк, и непокорное тело Аси замер-
ло. В изъеденном ржавчиной зеркале Аннета увидела отражение Асиной улыб-
ки и ответила ей улыбкой. Он был их общий ребенок. В этом обе женщины
сходились...
Ловкие руки Аннеты проворно раздели Асю с головы до ног. Сильное,
гибкое тело, не отвечавшее требованиям классической красоты, было созда-
но для того, чтобы ходить, бороться, любить, рожать детей. Крепкие сус-
тавы. Кожа очень смуглая, чистая, тугая, отливавшая старым золотом. От
воды она блестела... Аннета обтерла ее, Ася не сопротивлялась. Ей больше
нечего было скрывать. Она уже все показала: и то, что внутри, и то, что
снаружи. Между тем у Аннеты с Асей шел такой разговор:
- За что вы любите Марка?
- Люблю, потому что люблю.
- За что вы его любите? Ася поняла:
- За что люблю? Как я его люблю?.. Люблю, как вообще любят, - от го-
лода. Но этот голод не только телесный. Такой голод можно заглушить. И я
заглушала его не раз... Но есть другой голод. Его нельзя ни заглушить,
ни обмануть. Я изголодалась по правде, по чистоте. А ваш сын правдив, в
мыслях своих он чист. Он чист, как вы... Ну да, я знаю, что говорю! И вы
тоже знаете... Разве можно ошибиться после того, как шесть лет барахтал-
ся среди современной душевной гнили? И если вдруг перед тобой всплывает
чистая душа, то как можно не наброситься на нее?
- Мой сын не безгрешнее вас, вряд ли он менее испорчен, чем вы. Он
наделал много ошибок. Еще и сейчас... На его беду я наделила его беспо-
койным характером. Я верю в его врожденную честность и в его волю, верю,
что когда-нибудь он достигнет душевной гармонии, но достанется это ему
нелегко, и сбудется это не завтра.
- Знаю, знаю! Но что бы я стала делать с этой гармонией? Да, ему ее
