пленников, чем на гостей.
- Не мешало бы нам воспользоваться свободой и переговорить с
московским послом, пан воевода, - вполголоса заметил один из комисаров.
- Попробуем, - отвечал пан Адам. - Боярин Унковский человек набожный
и теперь, вероятно, в церкви.
Они направились к собору и несмотря на косые взгляды своих
провожатых, начали было разговор с московским послом, только что вышедшим
на паперт.
- Паны послы, этого не можно! - решительно возразили казаки,
провожавшие их, - поздоровались и будет, гулять гуляйте, а разговаривать с
другими послами вам нельзя.
- Это еще что? Какое вам дело? - вспылил было молодой хорунжий.
- Там дело или не дело, да батько не велел, и нам из-за вас в ответе
не быть.
Почтенный боярин, мягкий и обходительный, враг всякой ссоры, поспешил
раскланяться с панами и уйти.
Паны комисары в недоумении смотрели друг на друга и не знали, что им
начать.
- Что же делать? Пойдемте, побродим по городу! - предложил один из
них.
Но бродить по городу оказалось тоже неудобно: всюду преследовали их
то уличные мальчишки, то пьяные хлопы, да и смотреть на развалины и
опустошение оказалось далеко неутешительно. Паны комисары направились все
к Киселю и стали поджидать дорого гостя.
Прошел час, другой, третий, гость все не появлялся. У пани все
подгорело и пережарилось; паны комисары проголодались, но сесть за стол не
решались, боясь оскорбить гетмана.
Вдруг прискакал Ивашко и все бросились к нему с расспросами:
- Что же гетман? Отчего не едет? Не случилось ли с ним чего?
- Чему с ним случиться? - отвечал казак, сбрасывая с плеча бурку. -
Пьет горилку и шумит с панами полковниками.
- Да, ведь, он хотел приехать обедать, мы его вот уже три часа ждем.
- Должно быть забыл: он уже пообедал.
- Что же ты ему не напомнил, Ивашко? - с неудовольствием заметила
Катря.
- Да разве можно к нему нынче подступиться? Такую на себя важность
напустил, хуже самого короля.
- Что же нам делать? - со смущением спросил Кисель.
- Что делать? Садиться за стол, - решила пани. - Не ждать же его до
ночи. Жаль только, что мои утки и куры пережарились.
- Я сейчас поскачу назад, - предложил Ивашко, - и скажу, что был у
пана комисара, где его ждут обедать.
Паны сели обедать, а Ивашко вернулся к гетману и объявил, что паны
комисары ждут, не дождутся его гетманской милости.
- Ха, ха, ха! - засмеялся Богдан, - а я и позабыл, что обещался быть
у них на обед. Ну, ничего, не поспели к обеду, поспеем к ужину, - прибавил
он. - Гей, паны полковники, собирайтесь-ка в гости. Хлопцы, подавать
коней! - крикнул он набрасывая на домашнюю одежду дорогой кунтуш,
опушенный соболями.
- Разве пан гетман не будет одеваться? - заметила Марина.
- Хорошо и так! - ответил Богдан, принимая из ее рук соболью шапку. -
Для ляхов и так годится, видишь и так опоздали.
Пан Кисель и пани воеводша, по обычаю, встретили гостей на крыльце
хлебом-солью и дорогим вином в кубках. Гетман отхлебнул немного и
поморщился.
- Не умеет пан комисар принимать дорого гостя, - сказал он, ставя
кубок обратно. - Не люблю я этого пойла, мне казаку горилки-спотыкачу
покрепче, да и панам полковникам тоже.
Пан Адам поклонился, дал знать хлопам, и те через несколько минут
принесли бочонок горилки.
Вот так-то лучше, - проговорил гетман, наливая себе и полковникам
полные чарки.
Пани Кисель едва стояла на крыльце и вся тряслась от гнева. Гости
шумной толпой ввалились в комнаты. Паны комисары чинно встали из-за стола
и приветствовали гетмана и его свиту. Этой минутой воспользовалась пани,
чтобы уйти незаметно в свою комнату. Катря последовала за ней и нашла ее в
истерических рыданиях.
- Боже! Какой позор! Какое унижение! - говорила она. - И зачем пан
Адам принял на себя эту обязанность.
- Успокойтесь, пани! - утешала Катря, - перемогите себя, вам надо
угощать гостей; гетман тотчас заметит, что вас нет.
- Ни за что, ни за что я к ним не выйду! Скажите, что я заболела. Я
не могу выносить их грубостей.
- Ну, ложитесь, дорогая пани, отдохните, вы очень устали сегодня.
Она уложила пани воеводшу на диван и пошла к гостям.
Казаки спорили с панами и колкости так и сыпались с обеих сторон.
- Что вы нам толкуете о королевских милостях, - говорил Вешняк. -
Какие тут милости, когда мы могли спалить и вашу Варшаву, да и спалили бы,
если б только батько не заупрямился.
- Зачем говорить такие вещи, - остановил его Кисель. - Разве мы не
братья ваши? Мы все родились от одной матери, Украина и Польша одна земля.
- Земля-то одна, да люди-то разные! - закричал Джеджалык. - Хороши
братья! Мы еще помним, как паны нас, свободных казаков, заставляли на себя
работать, как хлопов. В турецкой земле таких казней не придумывают, какие
изобретали паны.
- Еще бы, - сквозь зубы пробормотал князь Четвертинский, - Турция
твоя родина. Заговорила татарская кровь.
Джеджалык насмешливо прищурил свои косые глаза.
- Татарская кровь не панская, почище панской будет.
- Полно спорить, панове! - усовещевал Кисель. - Бог даст, мы сойдемся
с паном гетманом в условиях мира, тогда и конец старым распрям.
- Сойдемся, сойдемся! - запальчиво крикнул Хмельницкий, - если только
совсем не разойдемся. И я не я буду, - крикнул он, стукнув по столу так,
что чарки заходили, - если не заставлю вас принять мои условия! А
заупрямитесь, всю Русь у вас отниму и короля вашего из Варшавы выгоню.
Гей, хозяйка, еще мне горилки! - крикнул он, оборачиваясь. - Да где же
хозяйка?
- Хозяйке, верно, не понравились гости-казаки, - ввернул Чорнота. -
Вот панночка говорит, что у нее голова разболелась от наших казацких
речей.
Хмельницкий усмехнулся и встал с места.
- Ну, так нам пора и до дому. А все-таки я хочу проститься с
хозяйкой. Она у тебя, пан Адам, баба умная, - сказал он, потрепав по плечу
пана воеводу. - Я не хочу с ней ссориться, хочу сказать ласковое слово на
прощанье. Веди меня, панночка! Где она? - обратился он к Катре.
- Пани только что прилегла, - отвечала та, загораживая ему дорогу.
- Ничего, что ж такое? Может и встать, чтобы проводить гетмана, -
задорно проговорил Богдан.
Отстранив рукой девушку, он направился через целый ряд комнат к пани
Кисель.
Гордая пани не опомнилась от такой выходки. Она встала с дивана,
смерила гетмана презрительным взглядом и проговорила:
- Пан гетман, кто вам дал право...
- Потише, потише, ясновельможная пани! - весело проговорил
Хмельницкий, отвешивая ей поклон. - Я только пришел засвидетельствовать
пани свое почтение и дать ей добрый совет: не годится добрым православным
панам гнушаться нами, казаками. Ой, отрекитесь от ляхов, пока еще есть
время. Сгинет ляшская земля! Сгинет... А Русь будет надо всеми вами
пановать!
Отвесив еще поклон хозяйке, Хмельницкий круто повернулся и вышел.
- Куда же теперь, пан гетман? - спрашивали его полковники.
- Тут нас дурно приняли, пойдемте-ка к своим в гости. Пан полковник,
ты хоть и татарин, а, наверно, угостишь нас на славу, - сказал он,
обращаясь к Джеджалыку. - Я тобою нынче доволен, сделаю тебе честь и
попирую у тебя до рассвета. А на завтра утром милости прошу ко мне, будем
провожать трансильванского посла. Кстати, и головы поправим после пирушки.
- Быть может, ясновельможный пан гетман снизойдет к нашим просьбам и
назначить завтра время для переговоров? - решился сказать Кисель, провожая
Богдана на крыльцо.
- Быть может и назначу, - небрежно отвечал Хмельницкий через плечо. -
Пришлите завтра ко мне кого-нибудь, там и увидишь.
Но и на завтра паны послы не дождались аудиенции. Когда пан хорунжий
и князь Четвертинский почтительно вошли в комнату, где происходила
пирушка, и объявили, зачем они пожаловали, гетман их и слушать не хотел.
- Ничего с той комиссии не будет! - закричал он. - Вот начну войну,
так поверну вас, ляхов, вверх ногами, потопчу и отдам турецкому царю в
неволю. Я хоть и малый человек, а стал теперь единовластный самодержавец
русский. Так и скажите пану воеводе и комисарам. Вы стращаете шведами - и
те мои будут, и будь их хоть пятьсот тысяч, не сломить им русской,
запорожской и татарской мощи. С тем и идите. Завтра будет справа и
расправа.
Паны ушли. На другой день повторилось то же. Хмельницкий, видимо, не
хотел вести с ними переговоры; он даже отказал выдать им пленных поляков,
о чем они его просили. Почти две недели прожили они, ничего не добившись.
Наконец, Кисель в последний раз отправился к Хмельницкому и со слезами на
глазах упрашивал его пожалеть родину.
- Ваша вельможность желает заключить союз с погаными, - говорил он, -
но ведь они захватят в свою власть не одну Польшу, а и Русь. Что же тогда
будет с православной верой и русскими церквами? Король готов исполнить
всякие ваши требования, увеличьте казацкое войско, как желаете, и если пан
гетман так уж желает воевать, пусть он ведет свое войско на неверных, а не
христиан. Король за это осыплет своими милостями...
- Что тут толковать, - отвечал Хмельницкий. - Было время, когда вы
могли торговаться со мной и ставить условия: и после Желтых вод, и после
Корсуна, и после Пилявиц, и под Замостьем, а теперь уже поздно. Я хочу
высвободить из неволи русский народ. Теперь у меня своих триста тысяч да
вся орда ждет моих приказаний, да Тугай-бей со мной, брат мой, душа моя,
он все сделает для меня. Великая моя приязнь к нему и никто ее не
разорвет. Ни на татар, ни на турок не подниму я сабли. Будет с меня и
Украины, Подолии и Волыни!
Гетман пришел в такое волнение, что вскакивал с места, топал ногами,
хватал себя за волосы. Паны комисары обомлели и не решались сказать ни
слова, тем более, что полковники накинулись на них тоже с упреками и
смеялись, что они уже не те ляхи, что били немцев и турок. От имени татар
они обмерли от страха и побежали, бросив свой лагерь. Паны не знали, что
им делать. Хмельницкий нарочно на их глазах отпустил с большими почестями
московского посла, а их не велел пускать к себе. Целые сутки послы
просидели в своих квартирах, как пленники, слыша под окнами ругань черни и
ожидая, что вот-вот поведут их рубить им головы. Один из комисаров, пан
Мястковский предложил свои услуги: он был когда-то знаком с Выговским и
теперь рассчитывал на его содействие.
- Добро пожаловать, пан Андрей, - любезно встретил его писарь. - Чем
могу вам служить?
- Пан Иван, кажется, в милости у гетмана. Он, конечно, не откажется
выхлопотать нам более приличный прием. Он согласится, что с королевскими
послами нельзя поступать так, как обращаются с нами. Нас держать, как
пленников.
Выговский пожал плечами.
- Что делать, пан Андрей? Что делать? У гетмана крайне неровный
характер. Подождите немного, не спешите, не гневите его.
- Но, может быть пан Андрей замолвит за нас слово.
- Хорошо, - отвечал выговский, - я сделаю все, что могу.
Пан Андрей откланялся. Через несколько часов комисаров допустили к
гетману. Гетман вручил им написанные условия. Пан Кисель быстро пробежал
бумагу и молча, пожимая плечами, передал ее товарищам. Все они читали и,
недоумевая, смотрели друг на друга, а гетман, заложив руки за пояс, стоял
у своего стола и с усмешкой посматривал то на одного, то на другого.
Это были невозможные для поляков условия. Гетман требовал
совершенного уничтожения унии, чтобы после примаса митрополит киевский
имел первое место в сенате; чтобы все воеводы и каштеляны на Руси были
