Поляки, прослышав о надвигающейся на Волынь орде, решили двинуться к
Збаражу и ожидать неприятеля за его крепкими стенами. Под Збаражем в это
время стоял Иеремия Вишневецкий с Конецпольским и многими другими панами.
Как только регулярное польское войско стало лагерем и солдаты прослышали,
что князь Ерема близко, они целыми толпами стали уходить к нему, несмотря
ни на какие строгие меры и наказания. Главнокомандующие советовались между
собой и не знали, что предпринять.
- Нам непременно надо соединиться с князем, - советовал Фирлей. - Я
готов сам ехать к нему и на коленях умолять его оставить в стороне личное
честолюбие.
Ляндскоронский не допустил старика ехать на поклон к гордому пану и
предложил переговорить с ним лично. Он выбрал нескольких шляхтичей и
отправился в лагерь к князю Иеремии. В лагере князя все было тихо, чинно,
покойно; каждый знал свое место и дело, все были наготове, и пан
Ляндскоронский невольно подивился образцовому порядку. Долго упрашивал он
Вишневецкого забыть нанесенные ему сеймом обиды.
- Все мы жалеем, что король обошел пана, все мы признаем пана Иеремию
за отважнейшего и достойнейшего воина; будь же великодушен, пожалей свою
родину, ты один можешь спасти ее.
Иеремия, видимо, был тронут, но продолжал отказываться.
- У меня мало войска, - говорил он, - не хватает пороха и оружия.
Если на меня нападет неприятель, я со своим малочисленным отрядом сумею
отстоять свою честь, но вам я не могу принести никакой пользы.
- Согласись только соединиться с нами, а мы все трое готовы уступить
тебе права главнокомандующего.
- Нет, я не хочу отнимать чести у старого воина, - отвечал, подумав
Вишневецкий, - завтра же я соединюсь с вами и буду служить под начальством
Фирлея.
На другой день Вишневецкого с торжеством встретили в главном лагере и
поторопились собрать военный совет; на нем приняли мнение Вишневецкого,
считавшего Збараж самым удобным пунктом для встречи с неприятелем.
Деревянные укрепления, окопанные рвом, окружали город; над ним возвышался
замок, стоявший на горе. Лагерь раскинули под городской стеной и поручили
инженерам обнести его валом. Но, по обыкновению, в польском лагере
начались несогласия из-за мест, занимаемых отдельными отрядами: каждый
хотел со своим отрядом, где ему вздумается, и при том со всеми удобствами;
когда удовлетворили все требования, лагерь растянулся на большое
пространство, и это сильно усложнило работы инженеров.
Появились татары, а окопы не были еще готовы. Они бросились было на
Вишневецкого, не успевшего соединиться с остальным войском, но Вишневецкий
дал сильный отпор, и татары отступили. В виду татар все принялись копать
рвы, паны в своих богатых кунтушах на ряду с хлопами; никто не ложился
спать, проработали всю ночь и все-таки не успели окончить всей работы.
Начались гарцы. И с той, и с другой стороны наездники отличались
одинаковой доблестью и знанием ратного дела. В полдень гарцы
приостановились, в татарском лагере произошло движение; приехал сам хан в
богатых блестящих одеждах, с многочисленными телохранителями. Хмельницкий
встретил его с подобающим почетом; казаки били в литавры, стреляли из
ружей и из пушек. Гетман предложил хану осмотреть польские укрепления. Они
отправились в сопровождении знатных татар и казаков; Хмельницкий весело
указывал хану на недоконченные работы панов.
- Такие укрепления нетрудно взять, - сказал он, обращаясь к хану. -
Зададим мы ляхам жару, а к вечеру, пожалуй, будем и в польском лагере.
Ваше ханское величество может рассчитывать на это; следует вам только
запасти побольше веревок для пленных.
Хан только улыбнулся.
Осажденные видели грозившую им опасность и ничего не могли сделать.
Они сидели, как в мышеловке, и не могли даже отступить, так как все пути
были отрезаны. Все пали духом, только Иеремия не унывал. Он разъезжал по
лагерю и успокаивал смущенных жолнеров.
- Что ж за беда, что нас мало, - говорил он, - тем больше для нас
славы, а умирать все равно когда-нибудь да надо.
- Хорошо добывать славу, - возражали ему, - в честном, открытом бою,
а тут мы сидим, как в тюрьме.
- Много чести победить на поле, - отвечал князь, - но еще более славы
защищаться в окопах.
Священники ходили по лагерю и причащали святых таин. Поляки усердно
молились и готовились к бою. Ночь провели они опять без сна.
Так прошло еще два дня. Хан начинал волноваться и несколько раз
посылал за Хмельницким.
- Где же пленники и добыча, обещанные мне? - грозно говорил он ему.
- Будет, будет, еще все будет! - с видимой досадой отвечал Богдан.
Но я уже потерял много храбрых богатырей, - недовольным голосом
возражал хан.
- Ничего, за каждого богатыря ты возьмешь по сотне пленников, -
утешал гетман.
Однако, город не так легко было взять, пришлось томить его осадой,
возводить окопы и постепенно приближаться к укреплениям, обстреливая их.
Вишневецкий всем распоряжался сам и Хмельницкий видел, что ему не
совладать с опытным вождем, если не заморить город голодом: все его
военные хитрости князь Ерема предугадывал и предотвращал.
Осада тянулась долго, почти месяц, поляки терпели страшный голод, ели
не только лошадей, но даже кошек, собак, мышей, кожу с возов и обуви. А
казаки еще над ними подсмеивались, сидя на своих возах и убивая их как
мух, лишь только они высовывали голову из окопов. Поляки пробовали
вступать в переговоры, но гетман соглашался на отступление только с тем,
чтобы ему выдали Вишневецкого, Конецпольского и некоторых других панов.
Пробовали обратиться к хану; но и тут ничего не вышло. Наученный
Хмельницким, хан требовал, чтобы для переговоров к нему прислали
Вишневецкого. Паны ясно видели, что их хотят лишить единственного
способного предводителя. Весь польский лагерь давно бы разбежался, если бы
не князь Иеремия. Это знал и Хмельницкий, оттого он так и настаивал на
выдаче Вишневецкого.
Видя, что замыслы гетмана не удаются, хан день ото дня становился с
ним все холоднее. Наконец, он совсем потерял терпение и велел позвать к
себе Богдана. Гетман знал, о чем будет разговор и медлил явиться перед
ханские очи.
- Ступай, ступай! - торопили присланные за ним мурзы. Хан очень на
тебя гневается.
Когда Хмельницкий вошел в прекрасный шелковый шатер Ислам-Гирея и
остановился у порога, отвешивая, по обычаю, низкий поклон, хан быстро
вскочил со своей мягкой атласной подушки, подошел к гетману и, смотря на
него грозно в упор, сказал:
- Долго ли ты еще будешь морочить меня? У тебя огромное войско, а
там, за стенами, горсть людей, изнуренных голодом, и ты не можешь одолеть
их. Если ты в три дня не покончишь с ними и у меня не будет обещанных
пленников, то я уведу тебя с твоими казаками!
Хмельницкий хотел говорить, но разгневанный хан повелительным жестом
указал ему на дверь, и он должен был удалиться. Угрюмый и раздраженный
вернулся он в свой шатер.
- Коня! - крикнул он дежурному казаку.
Подвели коня, гетман вскочил в седло и поехал по лагерю. Он подъезжал
к каждой сотне и объявлял волю хана.
- Гей, казаки молодцы! - кричал он. - Если мы не добудем пленников
хану на ясыр, то он нас самих потащит в неволю.
- Пора нам расправиться с ляхами! - говорили все. - Напасем лестниц,
машин да крюков и вытащим всех их из этого муравейника.
Казаки построили высокие деревянные башни на колесах,
"гуляй-городыни". В этих башнях они могли подъехать к самым укреплениям и,
запасшись веревками с крючьями, вытаскивать поляков из-за валов, как рыбу
из воды. Приготовив все они двинулись на приступ. Впереди гнали пленных,
служивших им щитом. Несколько казацких пушек обстреливали осажденных и
пороховой дым застилал всю окрестность. Все главнокомандующие растерялись,
исключая князя Иеремии. Тех, кто предлагал отступление, он останавливал,
указывая на невозможность пробраться сквозь неприятельские ряды.
- Если бы мы и могли спастись, то рыцарская честь не позволяет нам
бросить слуг и мещан в беззащитном замке. Будем обороняться до последних
сил, может быть, и удастся нам спастись.
С обнаженной саблей бросился князь защищать окопы, увлекая за собой
ободренных солдат. Сам напал на один из гуляй-городов и стал рубить
направо и налево. Казаки, двигавшие укрепление, разбежались. Ему удалось
подбросить несколько горящих пучков соломы, облитых смолой, и зажечь
"городок". Одушевленные его примером поляки бросились на неприятеля:
произошло смятение, казаки стали отступать.
На следующий день с раннего утра вновь началась канонада и
Вишневецкому опять пришлось ободрять упавших духом. Он повел отряд
смельчаков к самому неприятельскому обозу и добыл нескольких пленников. Он
них узнали, что король близко, и эта весть несколько ободрила осажденных.
Хмельницкий все выше и выше возводил свои валы, теснил поляков, так
что им пришлось провести новую линию окопов ближе к городу.
Предводители предложили кому-нибудь из осажденных пожертвовать собой,
попробовать пробраться сквозь неприятельскую цепь и дать знать королю об
их отчаянном положении. Вызвался молодой шляхтич; ему удалось переплыть
пруд, а ночью проползти через неприятельский лагерь. Весь следующий день
просидел он в болоте; на вторую ночь он пополз по траве и благополучно
миновал неприятельский лагерь.
Услышав об осаде Збаража, король двинулся на выручку осажденных. Но
он не пошел прямо к Збаражу, а направился к Зборову, желая точнее узнать
силы неприятеля.
Погода стояла ужасная; каждый день шел сильный дождь; дороги
испортились; войско едва двигалось. Русские, встречавшиеся на пути ничего
не говорили. Король шел наудачу, не зная, с какой неприятельской силой он
встретится. Так он подошел к местечку Зборову. Тут он расположился на
отдых и выслал несколько отрядов на разведки. Вечером привели к нему
какого-то татарина, пойманного в поле. Его пытали.
- Казаки и татары, - показал он, - стоят вместе под Збаражем. Хан
пришел с огромной ордой, но, когда услышал, что идет король, решил
уходить. У нас, татар, только руки да сабли; у вас ружья и пушки; нам с
вами трудно воевать.
Король был в нерешимости, верить ли ему; быть может это казацкий
шпион, обманывающий поляков. Он остался у Зборова и не знал, куда ему
двинуться.
Хмельницкий знал каждый шаг короля, русские охотно помогали ему;
мещане города Зборова тотчас, как только король расположился лагерем, дали
знать гетману. Услышав эти вести Хмельницкий призвал несколько
полковников, командовавших пешими казаками.
- Вы останетесь кончать здесь панов, - сказал он, - и знайте, что
никто из вас не смеет выходить из обоза. Кто ослушается моего приказания,
тому я сниму голову. Слышите ли?
- Слышим, батько! - отвечали казаки с недовольными лицами.
Им было гораздо веселее двинуться вместе с конными, чем сидеть под
стенами города, да еще не сметь нападать на неприятеля. Но с Хмельницким
разговаривать было нельзя: за каждый проступок он наказывал смертной
казнью.
Был пасмурный, дождливый день 4 (14) августа 1649 года, канун Успенья
у католиков. Никто в лагере короля не предполагал, что Хмельницкий
сторожит их, как кот мышь. А за милю от них в деревне Меново стояли казаки
с татарами, прокравшиеся за дубовым лесом, тянувшимся с одной стороны
Зборова и терявшимся вдали, и следили за всеми движениями поляков.
Хмельницкий выслал в лес смелых расторопных шпионов, а зборовские
обыватели то и дело посылали этим шпионам вести о том, что делается в
