Меригаре в 1985 и 1986 годах. Я разделил текст на две части. В первой
части разъясняется, с чем имеют дело учения Дзогчен и чем они
отличаются от других путей к реализации. Вторая часть Д "Кукушка
состояния присутствия" Д это комментарий на "Шесть ваджрных строк",
предельно сжатый текст, переданный Шрисингхой Вайрочане в Уддияне,
который концентрирует в шести строках всю суть Дзогчена. В трех
главах, составляющих вторую часть данной книги, Намхай Норбу в
простой, доступной манере раскрывает, что имеется в виду под
практиками Дзогчена.
Я верю, что эти учения послужат пробуждению в человеке истинного
состояния знания, свободного от любой ограниченности.
Адриано Клементе
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
ЛИЧНОСТЬ: ТЕЛО, РЕЧЬ И УМ
Бывает, что начинающие проявлять интерес к учениям стремятся
оторваться от реальности материальных вещей, как будто бы учения Д
это нечто совершенно не связанное с повседневной жизнью. Зачастую
подоплекой всего этого является попытка снять собственные проблемы,
убежать от них, при этом сохраняется иллюзия, что можно найти нечто
такое, что чудесным образом поможет преодолеть все это. Но учения
основываются на принципе нашего реального человеческого состояния.
У нас есть физическое тело со всеми его различными ограниченностями:
каждый день нам надо есть, работать, отдыхать и так далее. Такова наша
реальность, и мы не можем игнорировать ее.
Учения Дзогчена Д это не философия, не религиозная доктрина, не
культурная традиция. Понимание смысла учений означает обнаружение
своего собственного истинного состояния, очищенного от самообмана
и подлогов, создаваемых чужим умом. Само значение тибетского слова
"дзогчен" Д "Великое Совершенство" Д указывает на истинное изначальное
состояние каждой личности, а не на какую-то трансцендентную реальность.
Многие духовные пути кладут в свою основу принцип сострадания,
принесения пользы другим; например, в буддийской традиции Махаяны
сострадание является одним из основополагающих моментов практики
наряду со знанием истинной природы явлений, то есть "пустоты". Однако
же иногда сострадание может превратиться в нечто искусственное,
выдуманное, если мы не понимаем его истинного принципа. Подлинное,
невымышленное сострадание может возникнуть только после того, как
мы открыли наше собственное состояние. Наблюдая нашу собственную
ограниченность, нашу зависимость, наши конфликты и тому подобное, мы
можем истинно осознать страдание других, и тогда наш опыт становится
основой, или моделью, для того, чтобы суметь лучше понять окружающих и
помочь им.
Единственный источник всякого рода доброго дела для других Д это
осознавание своего собственного состояния. Когда мы знаем, как помочь
самим себе и что надо делать в нашей собственной ситуации, мы можем
реально помочь другим, и чувство сострадания появится само собой,
нам не надо будет заставлять себя придерживаться правил поведения,
соответствующих той или иной религиозной доктрине.
Что же мы имеем в виду, когда говорим об "осознавании нашего
собственного истинного состояния"? Это означает наблюдение за самим
собой, распознавание того, кто мы такие есть, кем мы себя считаем и
каково наше отношение к другим и к жизни. Если мы всмотримся, откуда
возникает, в чем коренится наша ограниченность, наши умственные
построения, страсти, гордость, ревность и привязанность, в которых мы
замыкаемся в течение одного только дня, то увидим, что их источник Д
это наше двойственное видение и наша несвобода. Чтобы быть в состоянии
помочь как самим себе, так и другим, нам надо преодолеть любые рамки,
в которых мы заточены. Таково истинное назначение учений.
Всякого рода учение передается через культуру и знания людей. Но
важно не смешивать какую-либо культуру или традицию с самими учениями,
потому что сущность учений есть знание природы личности. Всякая данная
культура может иметь огромную ценность, являясь средством, позволяющим
людям получить донесенное до них учение. Но это не само учение.
Возьмем, к примеру, буддизм. Будда жил в Индии, и, чтобы передать свое
учение, он не стал создавать новую форму культуры, но использовал
культуру индийского народа своего времени в качестве основы общения.
Например, в "Абхидхармакоше"*12 мы находим такие идеи и представления,
как описание горы Меру и пяти континентов, типичные для древней
культуры Индии, но совершенно не следует считать, что они имеют
основополагающее значение для понимания самого учения Будды. Другой
пример такого рода вещей мы можем видеть в совершенно новой форме
буддизма, возникшей в Тибете после слияния его с местной тибетской
культурой. Действительно, когда Падмасамбхава принес Ваджраяну в
Тибет, он не отказался от ритуальных практик, использовавшихся древней
традицией бон, но умело использовал их, включив в буддийские
тантрийские практики.
Если кто-то не знает, как понять истинный смысл учения через свою
собственную культуру, то у него может появиться путаница между внешней
формой религиозной традиции и сущностью ее. Возьмем для примера
западного человека, интересующегося буддизмом, который отправляется
в Индию искать учителя. Там он встречает традиционного тибетского
мастера, живущего в уединенном монастыре и ничего не знающего о
западной культуре. Когда такого мастера просят учить, он будет
придерживаться методов, к которым он привык, обучая тибетцев.
Но западному человеку надо преодолеть определенные значительные
трудности, начиная с языкового барьера. Возможно, он получит важное
посвящение и вынесет глубокое впечатление от особой атмосферы, от
духовной "вибрации", но он не поймет самого смысла. Привлеченный
экзотикой мистицизма, он, возможно, проживет несколько месяцев в
монастыре, вбирая в себя некоторые аспекты тибетской культуры и
религиозных обычаев. Возвратившись на Запад, он убежден, что понял
буддизм, и, считая себя отличающимся от окружающих, ведет себя совсем
как тибетец.
Но истина заключается в том, что нет никакой нужды становиться
тибетцем, чтобы практиковать учение, пришедшее из Тибета, наоборот,
самым верным является умение включить это учение в свою собственную
культуру, чтобы получить возможность сообщить о нем, о его сущности,
другим представителям Запада. Но часто бывает, что, столкнувшись
с восточным учением, люди считают, что собственная культура не
представляет никакой ценности. Такое отношение совершенно ошибочно,
потому что всякая культура имеет свою ценность, связанную с тем
окружением и обстоятельствами, при которых она возникла. Ни об одной
культуре нельзя сказать, что она лучше другой Д от самого человека
зависит, получит ли он от нее большую или меньшую пользу в плане
внутреннего развития. Поэтому бесполезно переносить правила и обычаи в
другую культурную среду, отличающуюся от той, в которой они возникли.
Личные привычки и культурная среда важны для понимания человеком
учения. Нельзя передать состояние знания, используя примеры, неведомые
слушателям. Если жителю Запада подать цампу*13 и тибетский чай, то,
вероятно, он не будет иметь представления, как это едят. Тибетец
же, который ест цампу с самого детства, над этим не задумается: он
перемешает цампу с чаем и съест ее. Точно так же, если не знать той
культуры, в которой передается Учение, трудно понять его суть. Таково
значение знаний об отдельной культуре. Но учения заключают в себе
внутреннее состояние знания, которое нельзя смешивать с той культурой,
через которую оно преподается, или же с привычками, обычаями,
политической и общественной системами и так далее. Люди создавали
различные культуры в различные времена и в разных странах, и тот, кто
интересуется учениями, должен понимать это и знать, как работать с
различными культурами, не ограничивая себя, однако, их внешней формой.
Например, те, кто уже имеет некоторое знакомство с тибетской
культурой, могут, вероятно, думать, что практиковать Дзогчен Д это
значит обратиться или в буддизм, или в бон, потому что Дзогчен
распространялся через эти две религиозные традиции. Это показывает,
насколько ограничен наш образ мышления. Если мы решаем следовать
какому-то духовному учению, то убеждены, что нам необходимо переменить
что-то такое вроде стиля одежды, питания, поведения и так далее.
Но Дзогчен вовсе не требует быть приверженцем какой-либо религиозной
доктрины, или вступить в монашескую общину, или же слепо принять
учения и стать "дзогченистом". В действительности все эти вещи могут
создать серьезные препятствия для истинного знания.
Правда заключается в том, что люди настолько привыкли наклеивать
ярлыки на все вокруг, что не способны понять ничего, не влезающего в
их рамки. Позвольте привести личный пример. Мне не раз приходилось
встречаться с каким-нибудь не очень знакомым со мной тибетцем, который
обязательно спрашивает: "К какой школе вы принадлежите?" В Тибете на
протяжении столетий сложились четыре главные традиции тибетского
буддизма, и если тибетец слышит о каком-то мастере, то он убежден, что
этот мастер обязательно принадлежит к одной из этих четырех школ. Если
я отвечу, что практикую Дзогчен, то этот человек будет считать, что я
отношусь к школе нингмапа, в которой сохранились дзогченские тексты.
Другие же, зная, что я написал несколько книг по бону с целью дать
настоящую оценку исконной культуре Тибета, могут сказать, что я бонец.
Но Дзогчен Д это не школа, и не секта, и не религиозная система. Это
просто состояние знания, которое учителя передали, не связывая себя
какими-либо рамками сект или монашеских традиций. В линии передачи
учений Дзогчена были мастера, принадлежавшие ко всем классам общества,
в том числе крестьяне, кочевники, аристократы, монахи и великие
религиозные деятели из всех духовных традиций и сект. Например, пятый
Далай-лама*14, безупречно соблюдая обязанности, соответствующие его
высокому религиозному и политическому положению, был при этом великим
практиком Дзогчена.
Человек, по-настоящему заинтересованный учениями, должен понять их
основополагающий принцип и не позволять себе поддаться ограниченности
каких бы то ни было традиций. Часто для нас ограничивающими факторами
становятся структура организации, установления, иерархии, существовавшие
в различных школах, но нам трудно обнаружить это. Истинная ценность
учений выше всех надстроек, создаваемых людьми, и, чтобы узнать,
действительно ли учения для нас живая вещь, нам надо только видеть,
до какой степени мы освободились от всех ограничивающих нас факторов.
Иногда нам может показаться, что мы поняли учения и что знаем, как
применять их, но на деле мы все еще остаемся связанными своими
воззрениями и догмами, весьма далекими от истинного знания нашего
собственного реального состояния.
Когда мастер учит Дзогчену, он стремится передать состояние знания.
Цель мастера состоит в том, чтобы пробудить ученика, раскрыв
осознавание им изначального состояния. Мастер никогда не скажет:
"Следуй моим правилам и соблюдай мои наставления!", но он скажет:
"Раскрой свой внутренний глаз и наблюдай самого себя. Перестань искать
снаружи лампу, чтобы осветить себя изнутри, а зажги свой внутренний
светильник. Так учение станет жить в тебе, а ты Д в учении".
Учение должно стать живым знанием во всей вашей повседневной
деятельности. Это сущность практики, и, кроме этого, ничего особенного
не надо делать. Монах, не отказываясь от своих обетов, может прекрасно
практиковать Дзогчен, точно так же, как и католический священник,
служащий, рабочий и так далее. При этом они не отказываются от своей
роли в обществе, потому что Дзогчен изменяет людей не извне. Он
пробуждает их изнутри. Мастер Дзогчена попросит только одного Д
наблюдать себя, обрести осознавание, требуемое для применения учения
в повседневной жизни.
Каждая религия, каждое духовное учение имеет свои философские
принципы, свой особый способ видения вещей. Например, в философии
одного только буддизма существуют различные системы и традиции,
