беглые заметки полностью убедили молодого ученого, он тем не менее отдавал
себе отчет, что без дополнительного подтверждения они как официальное
свидетельство не стоят ничего. К тому же не было никаких доказательств,
что Хэллем слышал рассуждения Макфарленда. Ламонт готов был побиться об
заклад хоть на миллион, что Хэллем в ту минуту находился где-то рядом, но
его готовность юридической силы не имела.
Но и сумей он это доказать, что тогда? Да, непомерное самолюбие
Хэллема будет задето, но его положение останется неуязвимым. Ведь сам
собой напрашивается аргумент, что Макфарленд просто фантазировал и вовсе
не собирался выдвигать никакой гипотезы. Это Хэллем увидел проблеск
истины. Это Хэллем не побоялся навлечь на себя град насмешек и смело
провозгласил свою теорию. А Макфарленд вряд ли рискнул бы "немножко
пофантазировать" на трибуне.
Ламонт, правда, мог бы возразить, что Макфарленду, известному
ядерному физику, было что терять, а вот Хэллему, молодому радиохимику,
любые публичные бредни, касающиеся ядерной физики, сошли бы с рук как
неспециалисту.
Но что бы там ни было на самом деле, Хэллем, если верить официальной
стенограмме, сказал следующее:
"Господа, мы зашли в тупик. А потому я намерен предложить гипотезу не
потому, что считаю ее заведомо верной, но потому лишь, что она все-таки
менее нелепа, чем все, что я слышал до сих пор... Мы имеем дело с
веществом, с плутонием сто восемьдесят шесть, которое согласно физическим
законам нашей вселенной вообще существовать не может, а о том, чтобы оно
хоть на самое короткое время обрело устойчивость, и говорить, казалось бы,
нечего. Но раз оно бесспорно существует и было сперва устойчивым, отсюда
следует, что прежде оно, хотя бы какой-то срок, должно было находиться в
месте, во времени или в условиях, где физические законы вселенной
действуют не так, как они действуют здесь и теперь. Попросту говоря,
вещество, которое мы изучаем, возникло вовсе не в нашей вселенной, а в
иной, альтернативной, параллельной вселенной - называйте ее, как хотите.
Оказавшись здесь - каким образом это произошло, я объяснить не
берусь, - оно некоторое время оставалось устойчивым, как я предполагаю,
потому, что несло в себе законы своей вселенной. Тот факт, что постепенно
оно стало радиоактивным и его радиоактивность все возрастает, возможно,
означает, что оно медленно проникается законами нашей вселенной, если вы
позволите мне так выразиться.
Я хочу напомнить, что одновременно с появлением плутония сто
восемьдесят шесть бесследно исчезло некоторое количество вольфрама,
состоявшего из нескольких устойчивых изотопов, включая вольфрам сто
восемьдесят шесть. Возможно, этот вольфрам переместился в параллельную
вселенную. Ведь только логично предположить, что обмен массами произвести
легче, чем осуществить одностороннее перемещение.
Быть может, в параллельной вселенной вольфрам сто восемьдесят шесть -
такая же аномалия, как плутоний сто восемьдесят шесть у нас. Не исключено,
что и он вначале окажется устойчивым, а затем постепенно будет становиться
все более радиоактивным. И может послужить там источником энергии точно
так же, как плутоний сто восемьдесят шесть здесь у нас".
По-видимому, аудитория онемела от удивления - во всяком случае
Хэллема как будто никто не перебивал, и он после вышеприведенной фразы сам
сделал паузу, то ли переводя дух, то ли дивясь собственной наглости.
Тут кто-то из зала (предположительно Антуан-Жером Лапен, хотя в
протоколе это не отражено) спросил, верно ли он понял что, по мнению
профессора Хэллема, некие разумные существа в паравселенной сознательно
произвели обмен, чтобы получить источник энергии. Вот так в язык вошло
выражение "паравселенная", возникшее, судя по всему, как сокращение
сочетания "параллельная вселенная". По крайней мере до этого момента оно
нигде зарегистрировано не было.
После некоторого молчания Хэллем, совсем уж закусив удила, объявил:
"Да, я так считаю. И я считаю, кроме того, что практическую пользу из
подобного источника энергии можно извлечь, только если наша вселенная и
паравселенная будут работать вместе, каждая у своей стороны насоса,
перекачивая энергию от них к нам и от нас к ним и извлекая взаимную выгоду
из различий в физических законах, действующих там и здесь".
Вот это и было сутью Великого Прозрения.
Использовав термин "паравселенная", Хэллем тем самым его присвоил.
Кроме того, он первым употребил в таком смысле слово "насос" (которое с
тех пор писалось только с большой буквы).
Официальная версия создает впечатление, будто гипотеза Хэллема сразу
завоевала признание. Но это было не так. Те немногие, кто вообще счел
нужным высказаться по ее поводу, в лучшем случае отозвались о ней как о
любопытном предположении. А Кантрович не сказал ничего. Это была решающая
минута в карьере Хэллема.
Сам Хэллем, конечно, не мог разработать свою гипотезу ни в
теоретическом, ни в практическом плане. Тут требовалась совместная работа
многих ученых. И такие ученые нашлись. Однако вначале они избегали открыто
связывать свое имя с этой гипотезой, а потом было уже поздно: когда пришел
успех, широкая публика твердо знала, что все сделал Хэллем и только
Хэллем. В глазах всего мира Хэллем и только Хэллем открыл таинственное
вещество, именно он разгадал его тайну и доказал истинность своего
Великого Прозрения. А потому Хэллем и был Отцом Электронного Насоса.
Во многих лабораториях соблазнительно выкладывались крупинки
вольфрама. В одной лаборатории из десяти происходила замена и появлялся
новый запас плутония-186. Таким же способом предлагались и другие
элементы, но эти приманки оставались нетронутыми... Однако где бы ни
появился плутоний-186, кто бы ни доставил его в специальный
научно-исследовательский центр, в глазах публики это была лишь новая
порция "хэллемовского вольфрама".
И опять-таки Хэллем предложил широкой публике наиболее доходчивое
объяснение теории паравселенной. К собственному удивлению (как он не
преминул указать впоследствии), он обнаружил, что пишет весьма легко и
популяризирует с удовольствием. Помимо всего прочего, успех обладает
особой инерцией, и публика просто не желала получать информацию ни от кого
другого.
В своей прославленной статье для воскресного еженедельника
"Североамериканский тележурнал" Хэллем писал:
"Нам неизвестно, как и в чем законы паравселенной отличаются от
наших, но, по-видимому, мы не ошибемся, предположив, что сильное ядерное
взаимодействие, самая могучая из известных сил нашей вселенной, в
паравселенной много действеннее, - возможно, в сотни раз. А это значит,
что протоны с большей легкостью удерживаются вместе вопреки собственному
электростатическому отталкиванию и что ядру для достижения стабильности
требуется меньше нейтронов.
Плутоний-186, устойчивый в их вселенной, содержит либо слишком много
протонов, либо слишком мало нейтронов, чтобы сохранить устойчивость в
условиях нашей вселенной, где ядерное взаимодействие не столь эффективно.
Оказавшись в нашей вселенной, плутоний-186 начинает испускать позитроны,
высвобождая при этом энергию. Каждый испущенный таким образом позитрон
означает, что в ядре один протон превратился в нейтрон. В конце концов
двадцать протонов ядра превращаются в нейтроны, и плутоний-186 становится
вольфрамом-186, который в условиях нашей вселенной устойчив. На протяжении
этого процесса из каждого ядра выделяются двадцать позитронов, которые
сталкиваются с двадцатью электронами, вступают с ними во взаимодействие и
аннигилируют, опять-таки высвобождая энергию. Таким образом, с каждым
ядром плутония-186, посланным к нам, наша вселенная теряет двадцать
электронов.
Наш же вольфрам-186, попадая в паравселенную, оказывается там
неустойчивым по прямо противоположным причинам. По законам паравселенной
он содержит или слишком много нейтронов, или слишком мало протонов. Ядра
вольфрама-186 начинают испускать электроны, непрерывно высвобождая
энергию. Каждый же испущенный электрон означает, что нейтрон превращается
в протон, и в конце концов возникает плутоний-186. И с каждым ядром
вольфрама-186, посланным в паравселенную, она приобретает двадцать
электронов.
Такой обмен плутонием и вольфрамом между нашей вселенной и
паравселенной может происходить бесконечно с выделением энергии то там, то
здесь, причем заключением цикла для каждого отдельного ядра будет переход
двадцати электронов из нашей вселенной к ним. И обе стороны получают
энергию. Явление это можно назвать своего рода "Межвселенским Электронным
Насосом".
Претворение этой идеи в жизнь и создание реального Электронного
Насоса, ставшего мощнейшим источником энергии, осуществилось с
ошеломляющей быстротой, и каждый новый успех укреплял престиж Хэллема.
3
У Ламонта не было причин сомневаться в том, что этот престиж вполне
заслужен. Задумав написать историю вопроса, он не без труда добился приема
у Хэллема и вошел в кабинет с чувством, похожим на благоговение.
(Впоследствии у него от одной мысли об этой телячьей восторженности
начинали гореть уши, и он постарался изгладить ее из своей памяти, что ему
отчасти и удалось.)
Хэллем держался снисходительно. За тридцать лет он вознесся на такие
высоты славы, что можно было только удивляться, почему у него еще не течет
кровь из носа. С возрастом он приобрел внушительность, хотя и лишенную
одухотворенности. Его грузная фигура казалась представительной, а грубым
чертам своего лица он научился придавать выражение умудренного
спокойствия. Но он по-прежнему легко багровел, а его самовлюбленность и
обидчивость стали присловьем.
Перед тем как принять Ламонта, Хэллем позаботился навести о нем
справки и был во всеоружии. Он сказал:
- Вы доктор Питер Ламонт и занимаетесь паратеорией - довольно
плодотворно, как я слышал. Я помню вашу диссертацию. О паратермоядерной
реакции, не так ли?
- Совершенно верно, сэр.
- Ну, так напомните мне подробности. Расскажите мне о ваших выводах.
Неофициально, разумеется, словно вы говорите с профаном. Ведь в конце-то
концов, - он добродушно засмеялся, - в известном смысле я и есть профан. Я
же всего только радиохимик, как вам, может быть, известно, и не ахти какой
теоретик, разве что иной раз позволю себе выдвинуть концепцию-другую.
В тот момент Ламонт принял все это за чистую монету. Да, возможно,
слова Хэллема вовсе и не были столь оскорбительно наглыми, как казалось
ему потом. Но в дальнейшем Ламонт обнаружил (или, во всяком случае, уверил
себя), что они были типичны для хэллемовского метода ознакомления с сутью
чужих исследований. А потом Хэллем бойко рассуждал на эти темы, как
правило, - а вернее никогда - не утруждая себя упоминанием о том, кому он
обязан своими сведениями.
Но тот, более юный Ламонт был только польщен и сразу же заговорил -
словоохотливо и с тем увлечением, которое обычно охватывает человека,
когда он рассказывает о своих открытиях.
- Ну конечно, я сделал совсем не так уж много, доктор Хэллем. Ведь
устанавливать физические законы паравселенной - паразаконы - дело очень
рискованное. У нас слишком мало исходных данных. Я начал с того немногого,
что нам известно, и не позволял себе никаких предположений, если они не
опирались на уже имеющийся материал. Можно с достаточной уверенностью
заключить, что при более сильном ядерном взаимодействии слияние легких
