Прошу тебя, отвечай мне аккуратнее на все эти вопросы по порядку. Поэтические письма, т. е. не дельные, вредны там, где идет дело о скором приобретении денег. Кстати о деньгах. Не отставай от работы своего романа. Это вернейший капитал, который у тебя перед глазами. Прилагаемое письмо получил я на твое имя из Москвы.
344. M. П. Погодину.
Вторая половина (не позднее 30) августа 1827 г. Михайловское.
ОТРЫВОК ИЗ ОНЕГИНА. (16)
В начале жизни мною правил
Прелестный, [милый] хитрый, слабый пол;
Тогда в закон себе я ставил
Его единый произвол;
Душа лишь только разгоралась,
И сердцу женщина являлась
Каким-то чистым божеством.
Владея чувствами, умом,
Она сияла совершенством.
Пред ней я таял в тишине,
Ее любовь казалась мне
Недосягаемым блаженством.
Жить, умереть у милых ног -
Иного я желать не мог.
*
То вдруг ее я ненавидел,
И трепетал и слезы лил,
С тоской и ужасом в ней видел
Созданье злобных, тайных сил;
Ее пронзительные взоры,
Улыбка, голос, разговоры,
Вс° было в ней отравлено,
Изменой злой напоено,
Вс° в ней алкало слез и стона,
Питалось кровию моей.....
То вдруг я мрамор видел в ней
Перед мольбой Пигмалиона
Еще холодный и немой,
Но вскоре жаркой и живой.
*
Словами вещего поэта
Сказать и мне позволено:
Темира, Дафна и Лилета
Как сон забыты мной давно.
Но есть одна меж их толпою....
Я долго был пленен одною.....
Но был ли я любим и кем,
И где, и долго ли?.... за чем
Вам это знать? не в этом дело;
Что было, то прошло, то вздор;
А дело в том, что с этих пор
Во мне уж сердце охладело;
Закрылось для любви оно,
И вс° в нем пусто и темно.
*
Дознался я, что дамы сами,
Душевной тайне изменя,
Не могут надивиться нами,
Себя по совести ценя.
Восторги наши своенравны
Им очень кажутся забавны;
И право с нашей стороны
Мы непростительно смешны.
Закабалясь неосторожно,
Мы их любви в награду ждем,
Любовь в безумии зовем,
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких (17) и страстей!
Что вы делаете? что наш Вестник? Посылаю вам лоскуток Онегина ему на шапку. Фауст и другие стихи не вышли еще из-под ц.<арской> цензуры; коль скоро получу, перешлю к Вам. Я убежал в деревню, почуя рифмы.
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно (18) погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народнаго кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...
Назовите эти стихи да и тисните. Vale.
Что делает мой бедный Байбак? где он?
345. M. П. Погодину.
31 августа 1827 г. Михайловское.
Победа, победа! Фауста царь пропустил, кроме двух стихов: Да модная болезнь, она Недавно вам подарена. Скажите это от меня господину, который вопрошал нас, как мы смели представить пред очи его высокородия такие стихи! Покажите ему это письмо и попросите его высокородие от моего имени впредь быть учтивее и снисходительнее. Плетнев доставит (19) вам Сцену, с копией отношения Бенкендорфа. Если моск.<овская> цензура вс°-таки будет упрямиться, то напишите мне, а я опять буду беспокоить государя императора всеподданнейшею (20) просьбою и жалобами на неуважение выс.<очайшей> его воли. (21)
Теперь обратимся к другому предмету. Вы хотите издать Уранию!!! et tu, Brute!!.. Но подумайте: на что это будет похоже? Вы, издатель европейского журнала в азиатской Москве, Вы, честный литератор между лавочниками литературы. Вы !...... Нет, вы не захотите марать себе рук альманашной грязью. У Вас много накопилось статей, которые не входят в журнал; но каких же? Quod licet Uraniae, licet тем паче М.<осковскому> Вестнику; не только licet, но decet. Есть и другие причины. Какие? деньги? деньги будут, будут. Ради бога не покидайте Вестника; на будущий год обещаю Вам безусловно деятельно участвовать в его издании: для того разрываю непременно все связи с альманашниками обоих столиц. Главная ошибка наша была в том, что мы хотели быть слишком дельными; стихотворная часть у нас славная; проза м. б. еще лучше, но вот беда: в ней слишком мало вздору. Ведь верно есть у вас повесть для Урании? давайте ее в Вестник. К стати о повестях: они должны быть непременно существенной частию журнала, как моды у Телеграфа. У нас не то, что в Европе - повести в диковинку. Они составили первоначальную славу Карамзина; у нас про них еще толкуют.
Ваша индейская сказка Переправа (22) в евр.<опейском> журнале обратит общее внимание, как любопытное открытие учености, у нас тут видят просто повесть и важно находят ее глупою. Чувствуете разницу? Вестн.<ик> Моск.<овский> по моему беспристрастному, совестному мнению - лучший из русск. ж.<урналов>. В Т.<елеграфе> похвально одно ревностное трудолюбие - а хороши одни статьи Вяземского - но зато за одну статью Вяземского в Тел.<еграфе> отдам три дельные статьи М.<осковского> Вестн.<ика>. Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побочных мыслей и их выражения резко оригинальны, (23) он мыслит, сердит и заставляет мыслить и смеяться: важное достоинство, особенно для журналиста! Если вы с ним увидетесь, скажите ему, что я пред ним виноват, но что вс° собираюсь загладить свою вину. Не знаю, увижу ли я Вас нынче; по крайней мере хочется зимою побывать в белокаменной. До свидания, милый и любезный. Весь ваш без церемоний.
31 авг. Михайловское.
P. S. Еще слово: издание Урании, ей богу, может, хотя и несправедливо, повредить Вам (24) в общем мнении порядочных людей. Прочтите, что Вяз--<емский> сказал об альманахе издателя Благонамеренного; он совершенно прав. Публика наша глупа, но не должно ее морочить. Так точно как журнальный сыщик Сережа глуп, но не должно его наверное обыгрывать в карты. Издатель журн. должен все силы употребить, дабы сделать свой журнал как можно совершенным, а не бросаться за барышом. Лучше уж прекратить издание; но сие было бы стыдно. Говорю вам просто и прямо, потому что вас искренно уважаю. Прощайте.
Стансы к царю им позволены, Песни о Стеньки не пропущены. (25)
Адрес: В Москву.
В Университетскую книжную лавку г-ну Ширяеву дл.<я> дост.<авления> М. П. Погодину.
346. Алексей Н. Вульф, Анна Н. Вульф и Пушкин - А. П. Керн.
1 сентября 1827 г. Тригорское.
<Алексей Н. Вульф:>
Точно, милые мой друг, я очень давно к тебе не писал; главнейшая причина была та, что я надеялся ежедневно ехать в Пет<е>рб.<ург>, но теперь, когда я вижу, что сия желанная минута не так скоро приближится, я решил тебе снова напомнить обо мне. - Судьбе угодно, чтобы прежде, нежели я вступлю на опасную стезю честолюбия, я бы поклонился праху предков моих, как древние витязи севера, оставляя родину, беседовали на могилах своих отцов - коих в облаках блуждающие тени - прости, мой ангел, я было хотел себя сравнить с Оссиановыми героями и уже был на пути - но сестра, которая, стоя перед зеркалом, взбивала кудри, дала мне заметить, как хорошо у (26) ней [ле<вая>] правая (37) сторона взбита, и тем прервала полет моей фантазии, м
<Анна Н. Вульф:>
Не могу вытерпеть, чтоб не прервать его поэтического рассказа [за кото<рый>] и чтоб не сказать тебе, что ты обязана сему двум тарелкам орехов и яблоков с зернышками, которые он съел для вдохновенья et cela par sympathie en voyant dans ma lettre que tu mangeais du pвtй et lui mange des noisettes (38) et des pommes etc. etc. - <Алексей H. Вульф:> Ты видишь, что сестра не дает
<Пушкин:>
Анна Петровна, я Вам жалуюсь на Анну Николавну - она меня не цаловала в глаза, как вы изволили приказывать. Adieu, belle dame.
Весь ваш
Яблочный Пирог.
<Алексей Н. Вульф:>
равно как и А.<лександр> П.<ушкин> мне сказать тебе без дальних околичностей, что я на сих днях еду в Тверь а после, когда бог поможет, и к Вам, в Питер. Вот тебе покуда несколько слов, приехав в колыбель моей любви, я напишу тебе более. Здравствуй.
1 сентб. 827
Тригорск. (27)
Распечатав пакет, ты найдешь на нем вид Тригорского, написанный А..<лександром> С.<ергеевичем> П.<ушкиным>. Сохрани для потомства это доказательство обширности Гения, знаменитого поэта, обнимающего вс° изящное. (28)
347. А. Х. Бенкендорфу.
10 сентября 1827 г. Опочка.
Милостивый государь
Александр Христофорович
С благоговением и благодарностию получил я чрез Ваше превосходительство отзыв государя императора. Почитаю за счастие во всем повиноваться высочайшей его воле.
Что касается до моего дела с г. Ольдекопом, то я не осмелюсь вновь по оному беспокоить Ваше превосходительство. Вы изволили весьма справедливо заметить, что и там, где находятся положительные законы на счет перепечатания книг, не возбраняется издавать переводы вместе с подлинниками. Но сие относится только к сочинениям древних или умерших писателей; если же допустить у нас, что перевод дает право на перепечатание подлинника, то невозможно будет оградить литературную собственность от покушений хищника.
Повергая сие мое мнение на благоусмотрение Вашего превосходительства, полагаю, что в составлении постоянных правил для обеспечения литературной собственности вопрос о праве перепечатывать книгу при переводе, замечаниях или предисловии весьма важен.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию, честь имею быть
милостивый государь
Вашего превосходительства
покорнейший слуга
Александр Пушкин.
Опочка.
1827
10 сентября
348. П. А. Плетнев - Пушкину.
22 сентября 1827 г. Петербург.
Мне странно, что ты леность свою стараешься прикрыть благовидными причинами. "Не хочешь беспокоить часто Цензора". Это в сущности-то значит: лень приняться за поправку и переписку. Всего удивительнее противоречие между твоими желаниями и поступками. Денег хочется, да они и крайне тебе нужны. А сам ты ежедневно теряешь свой доход. Все спрашивают прежних поэм твоих и мелких стихотворений. Продать издание какому-нибудь книгопродавцу значит разделить с ним пополам свое имение. Одно средство остается: накопить нынешнею зимою побольше денег, да с будущей весны и приступить к хорошенькому новому изданию всех твоих стихотворений вместе, или по частям, в одном только формате и в каком-нибудь порядке постоянном, что будет полезно и для грядущих творений твоих. Ни что так легко не даст денег, как Онегин, выходящий по частям, но регулярно через два ила три месяца. Это уже доказано a posteriori. Он, по милости божией, весь написан. Только перебелить, да и пустить. А тут-то у тебя и хандра. Ты отвечаешь публике в припадке каприза: вот вам Цыганы; покупайте их! А публика, на зло тебе, не хочет их покупать и ждет Онегина, да Онегина. Теперь посмотрим, кто из вас кого переспорит. Деньги-то ведь у публики: так пристойнее, кажется, чтоб ты ей покорился, по крайней мере до тех пор, пока не набьешь своих карманов. Короче тебе скажу: твоих Цыганов ни один книгопродавец не берется купить: всякой отвечает, что у него их - дискать еще целая полка старых. Нуждаются только во второй главе Онегина, которая засела в Москве, а здесь ее все спрашивают. Итак, по получении сего письма, тотчас напиши в Москву, чтобы оттуда выслали все остальные экземпляры Онегина 2<-ой> главы в Петербург на имя Сл°нина (мне самому не-когда ездить в почтамт для получения посылок), а ко мне только бы за известие написали в особом письме, сколько послали имянно экз. к Сл°нину для верности моих с тобою счетов.
В последний раз умаливаю тебя переписать 4-ю главу Онегина, а буде разохотишься и 5-ю, чтобы не с тонинькою тетрадкою итти к Цензору. Если ты это сделаешь, то отвечаю тебе и за долги твои и за доходы на год; а если еще будешь отговариваться и софийствовать, то я предам тебя на произвол твоей враждующей судьбе. Вспомни, что никогда не бывает столь обильной книжной жатвы, как накануне ро<ждества> (29) и нового года. А ты обеща<л> (29) тогда прислать. Нет, т<оропись > (29) тебе пришлю и отпечата<нные экз.> 3-ей, 4-ой и может быть, 5-ой главы Онегина с целым возом ассигнаций. Вообрази, что тебе надобно будет иметь уже капитал, когда ты и роман напишешь: иначе не на что будет его печатать. Это ведь не глава Онегина в два листика, где и в долг поверят бумагу, набор и печатание. Нет, потребуют все наличные денежки, а где нам их будет взять? У тебя и Годунов ростет для печати. А из каких доходов мы его отпечатаем? По всему видно, что для разных творений твоих, бесприютных и сирых, один предназначен судьбою кормилец: Евгений Онегин. Очувствуйся: твое воображение никогда еще не создавало, да и не создаст, кажется, творения, которое бы такими простыми средствами двигало такую огромную <гору> (29) денег, как этот бесцен<ное золо>тое дно Онегин. Он <однако> (29) не должен выводить <из терп>ения (29) публики своею ветренностию.
