Я ничего не знаю совершеннее по слогу твоих Цыган! Но, милый друг, какая цель! Скажи, чего ты хочешь от своего гения? Какую память хочешь оставить о себе отечеству, которому так нужно высокое... Как жаль, что мы розно!
Скорее, скорее ответ.
Жуковский.
Адрес: Александру Сергеевичу
Пушкину.
161. Л. С. Пушкину.
Апрель (не позднее 24) 1825 г. Михайловское.
Доставь это Вяземскому, повторив просьбы, чтоб он никому не показывал, да и сам [ничего] не пакости.
162. П. А. Вяземскому.
20-е числа апреля (не позднее 24) 1825 г. Михайловское.
Дельвиг у меня. Через него пересылаю тебе 2 главу Онегина (тебе единственно и только для тебя переписанного). За разг.<овор> с няней [и письмо Тани] без письма брат получил 600 р. - ты видишь, что это деньги, следств. должно держать их под ключом. От тебя нет ни слуху, ни духу. Надеюсь, что ты здоров, о другом надеиться не смею, но судьба кажется могла бы быть довольна.
Улыбнись, мой милый, вот тебе Элегия на смерть Ан.<ны> <Льв.<овны>.
Ох, тетинька! ох, Анна Львовна,
Вас.<илья> Льв.<овича> сестра!
Была ты к маминьке любовна,
Была ты к папиньке добра,
Была ты Лиз.<аветой> Льв<овн>ой
Любима больше серебра;
Матв.<ей> Мих<айлович>, как кровный,
Тебя встречал среди двора.
Давно ли с Ольг.<ою> Сергевной,
Со Льв.<ом> Серг.<еичем> давно ль,
Как бы на смех судьбине гневной,
Ты разделяла хлеб да соль.
Увы! зачем В.<асилий> Л.<ьвович>
Твой гроб стихами обмочил
Или зачем подлец попович
Его Красовский пропустил.
(Я да Дельвиг).
К стати: зачем ты не хотел отвечать на письма Дельвига? он человек, достойный уважения во всех отношениях, и не чета нашей литературной С.<анкт> П.<етер> Бургской сволочи. Пожалуйста, ради меня, поддержи его Цветы (125) на след. год. Мы все об них постараемся. Что мнишь ты о Полярной?.... [Нет] Есть ли у тебя какие-нибудь известия об Одессе? перешли мне что-нибудь о том.
Адрес: Князю Вяземскому.
163. Александру I.
20-е числа апреля (не позднее 24) 1825 г. Михайловское.
(Черновое)
Je me serais fait un devoir de supporter ma disgrвce dans un respectueux silence, si la nйcessitй ne me contraignit а le rompre.
Ma santй a йtй fortement altйrйe dans ma premiиre jeunesse, jusqu'а prйsent je n'ai pas eu le moyen de me traiter. Un anйvrisme que j'ai depuis une dizaine d'annйes exigerait aussi une prompte opйration. Il est facile de s'assurer de la vйritй de ce que j'avance.
On m'a reprochй, Sire, d'avoir jadis comptй sur la gйnйrositй de votre caractиre, j'avoue qu'aujourd'hui c'est а elle seule que l'ai recours. Je supplie votre majestй de me permettre de me retirer quelque part en Europe, oщ je ne sois pas dйnuй de tout secours.
164. В. А. Жуковскому.
20-е числа апреля (не позднее 24) 1825 г. Михайловское.
Вот тебе человеческий ответ: мой аневризм носил я 10 лет и с божией помощию могу проносить еще года 3. Следств. дело не к спеху, но Михайловское душно для меня. Если бы царь меня до излечения отпустил за границу, [в Евро<пу>], то это было бы благодеяние, за которое я бы вечно был ему и друзьям моим благодарен. Вяз.<емский> пишет мне, что друзья мои в отношении властей изверились во мне: напрасно. Я обещал Н.<иколаю> М.<ихайловичу> два года ничего не писать противу правительства и не писал. Кинжал не против правительства писан, и хоть стихи и не совсем чисты в отношении слога, но намерение в них безгрешно. Теперь же вс° это мне надоело; и если меня оставят в покое, то верно я буду думать об одних пятистопных без рифм. Смело полагаясь (33) на решение твое, посылаю тебе черновое к самому Белому; кажется, подлости с моей стороны ни в поступке, ни в выражении нет. Пишу по франц., потому что язык этот деловой и мне более по перу. Впроччем да будет воля твоя; если покажется это непристойным, то можно перевести, а брат перепишет и подпишит за меня.
Вс° это тринь-трава. Ничего не говорил я тебе о твоих Стихотв.<орениях>. Зачем слушаешься ты маркиза Блудова? пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса. К тому же не вижу в нем и бескорыстной любви к твоей славе. Выбрасывая, [унижая] уничтожая самовластно, он не исключил из Собрания послания к нему - произведения конечно слабого. Нет, Жуковский
Веселого пути
Я Блудову желаю
Ко древнему Дунаю
И <----> его <--->.
Надпись к (34) Г°те, Ах, если б мой милый, Гению вс° это прелесть; а где она? Знаешь, что выдет? После твоей смерти вс° это напечатают с ошибками и с приобщением стихов Кюхельбекера. Подумать страшно. Дельвиг расскажет тебе мои литературные [произведен<ия>] занятия. Жалею, что нет у меня твоих советов - [о<ни>] или хоть присутствия - оно вдохновение. Кончи, ради бога, Водолаза. Ты спрашиваешь, какая цель у Цыганов? вот на! Цель поэзии - поэзия - как говорит Дельвиг (если не украл этого). Думы Рылеева и целят, а вс° не в попад.
Адрес: В. А. Жуковскому.
165. Ф. В. Булгарин - Пушкину.
25 апреля 1825 г. Петербург.
Милостивый государь,
Александр Сергеевич
Писал я к Вам на обертке Талии, а наконец решился написать на особой бумажке, и начинаю благодарностью за присылку стихов на зубок Пчеле. - А где зубы у Пчелы? спросите - у Хвостова, который сотворил голубей с зубами: одно другого стоют. - На нас ополчились в Москве, что мы ничего не сказали об Онегине. Бог видит душу мою, знает, как я ценю ваш талант - вы сами могли судить, сказал ли я что-либо, где-либо предосудительное или двусмысленное о вас, но если б вы знали все обстоятельства бедных журналистов, то бы пожалели, что они иногда должны промолчать. Не верьте, что вам будут писать враги мои, хотя близкие к вашему сердцу, верьте образцам чести - Бестужеву и Рылееву - они знают, как я вас ценю - а Жуковского всегда буду почитать, как человека, а поэтом плохим - подражателем Сутея. Вяземского добрым, умным, благородным - не поэтом. - А вас - ПОЭТОМ. (35)
Прощайте, некогда, Сл°нин торопит, пишу в его лавке..... -
Ваш искренний почитатель
Ф. Булгарин.
25. Апреля 1825.
NB. Уведомьте - регулярно ли получаете три наши журнала.
166. К. Ф. Рылеев - Пушкину.
Конец апреля 1825 г. Петербург.
Письмо твое Бестужев получил, но не успел отвечать: его услали в Москву провожать принца Оранского. Может быть он напишет тебе оттуда. - Здесь слышно, что Дельвиг уже у тебя: правда ли? В суботу был я у Плетнева с Кюхельбекером и с братом твоим. Лев прочитал нам несколько новых твоих стихотворений. Они прелестны; особенно отрывки из Алкорана. Страшный суд ужасен! Стихи
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет
превосходны. После прочитаны были твои Цыгане. Можешь себе представить, что делалось с Кюхельбекером. Что за прелестный человек этот Кюхельбекер. Как он любит тебя! Как он молод и свеж! - Цыган слышал я четвертый раз и всегда с новым, с живейшим наслаждением. Я подыскивался, чтоб привязаться к чему-нибудь и [вот, что] нашел, что характер Алеко несколько унижен. Зачем водит он медведя и сбирает вольную дань? Не лучше ли б было сделать его кузнецом. Ты видишь, что я придираюсь, а знаешь почему и зачем? Потому, что сужу поэму Александра Пушкина, за тем, что желаю от него совершенства. На счет слога, кроме небрежного начала, мне не нравится слово: рек. Кажется, оно несвойствен<но> поэме; оно принадлежит исключительно лирическому слогу. Вот вс°, что я придумал. Ах, если бы ты ко мне был также строг; как бы я был благодарен тебе. Прощай, обни<маю теб>я, а ты обними Дельвига.
не пишешь ни слова о П.<олярной> Звезде. ли Нали-вайко? Прощай, милая Сирена. (36)
Твой Рылеев.
Адрес: Александру Сергеевичу
Пушкину. etc. etc. etc.
167. П. А. Катенин - Пушкину.
9 мая 1825 г. Кологрив.
В конце зимы жил я в Костроме, любезнейший Александр Сергеевич, и с прискорбием услышал от дяди твоего, тамошнего жителя, что ты опять попал в беду и по неволе живешь в деревне. Я хотел тотчас к тебе писать, во тяжба, хлопоты, неудовольствия, нездоровье отняли у меня и время, и охоту. Развязавшись кое-как, и то на время, со всей этой дрянью, и возвратясь в свой медвежий угол, я вдруг вспомнил, что забыл спросить у дяди твоего, в какой губернии ты находишься и как надписывать к тебе письма. Бог весть сколько бы еще времени так уплыло; но на прошедшей почте князь Николай Сергеевич Голицын прислал мне из Москвы в подарок твоего Онегина; весьма нечаянно нашел я в нем мое имя, и это доказательство, что ты меня помнишь и хорошо ко мне расположен, заставило меня почти устыдиться, что я по сие время не попекся тебя проведать. Сделай одолжение, извести меня обо всем; ты перестал ко мне писать так давно, я сам два года с половиной живу так далеко ото всего, что не знаю, ни где ты был, ни что делал, ни что с тобой делали; а коли ты вс° это мне расскажешь, ты удовлетворишь желание истинно приятельское. От меня не жди новостей: живу я в лесу, в дичи, в глуши, в одиночестве, в скуке, и стихов решился не писать: carmina nulla canam. Но и монахини (разумеется, честные), давшие небу обет не любить. охотно слушают про дела любовные; я в том же положении, и с отменным удовольствием проглотил г-на Евгения (как по отчеству?) Онегина. Кроме прелестных стихов, я нашел тут тебя самого, твой разговор, твою веселость и вспомнил наши казармы в Милионной. Хотелось бы мне потребовать от тебя в самом деле исполнения обещания шуточного написать поэму песен в двадцать пять, да не знаю, каково теперь твое расположение: любимые занятия наши иногда становятся противными; впрочем, кажется, в словесности тебе неудовольствий нет, и твой путь на Парнасе устлан цветами. Еще раз, милый Александр Сергеевич, повторяю мою просьбу: уведоми меня обо всем, где ты, как ты, что с тобою, как писать к тебе и прочее. Желаю тебе успеха
и от бед избавления; остаюсь по прежнему весь твой
Павел Катенин.
Маия 9-го 1825.
Кологрив.
168. А. Г. Родзянко и А. П. Керн - Пушкину.
10 мая 1825 г. Дубны.
<А. Г. Родзянко:>
Лубны 10-го маия. 1825-го года.
пред глазами Анны Петровны. -
Виноват, сто раз виноват перед тобою, любезный и дорогой мой Александр Сергеевич, не отвечая три месяца на твое неожиданное и приятнейшее письмо, излагать причины моего молчания и не нужно, и излишнее, лень моя главною тому причиною, и ты знаешь, что она никогда не переменится, хотя Анна Петровна ужасно как моет за это выражение мою грешную головушку. Но невзирая на твое хорошее мнение о моих различных способностях, я становлюсь в тупик в некоторых вещах и во-первых в ответе к тебе. Но сделай милость, не давай воли своему воображению и не делай общею моей неодолимой лени, скромность моя и молчание в некоторых случаях могут быть (37) вместе обвинителями и защитниками ее; я тебе похвалюсь, что благодаря этой же лени я постояннее всех Амадисов и польских и русских, итак одна трудность перемены и переноски своей привязанности составляет мою добродетель, следовательно, говорит Анна Петровна, немного стоит добродетель ваша! А она соблюдает молчание. - <Керн:> Молчание знак согласья. <Родзянко:> и справедливо. Скажи пожалуй, что вздумалось тебе так клепать на меня, за какие проказы? - за какие шалости? - но довольно, пора говорить о литтературе с тобою нашим Корифеем. - <Керн:> Ей богу он ничего не хочет и не намерен вам сказать! насилу упросила! - Если б вы знали, чего мне это стоило! - <Родзянко:> Самой безделки; придвинуть стул, дать перо и бумагу и сказать: пишите. <Керн:> Да спросите, сколько раз повторить это должно было! - <Родзянко:> Repetitia est mater studiorum. - Зачем не во всем требуют уроков, а еще более повторений, жалуюсь тебе, как новому Оберону, отсутствующий, ты имеешь гораздо более влияния на ее, нежели я со всем моим присутствием, письмо твое (38) меня гораздо боле поддерживает, нежели вс° мое красноречие. <Керн:> Je vous proteste qu'il n'est
