177. А. А. Дельвигу.
Первые числа (не позже 8) июня 1825 г. Михайловское.
Жду, жду писем от тебя - и не дождусь - не принял ли ты опять во услужение покойного Никиту - или ждешь оказии? - проклятая оказия! Ради бога, напиши мне что-нибудь: ты знаешь, что я имел несчастие потерять бабушку Чичерину и дядю Петр.<а> Льв.<овича> - получил эти известия без приуготовления и нахожусь в ужасном положении - утешь меня, это священный долг дружбы (сего священного чувства).
Что делают мои Разн.<ые> Стих.<отворения>? видел ли их Бируков Грозный? От Плетнева не получаю ни единой строчки; что мой Онегин? продается ли? к стати: скажи Плетневу, чтоб он Льву давал из моих денег на орехи, а не на коммисии мои, потому что это напрасно: такого бессовестного комиссионера нет и не будет. По твоем отъезде перечел я Державина всего, и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка - (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел (55) понятия ни о слоге, ни о гармонии - ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы (исключая чего знаешь). Что ж в нем: мысли, картины (56) и движения истинно поэтические; читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника. Ей богу, его гений думал по-татарски - а русской грамоты не знал за недосугом. Державин, со временем переведенный, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем об нем (не говоря уж о его министерстве). У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а проччее сжечь. Гений его можно сравнить с гением Суворова - жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом - довольно об Державине - что делает Жуковский? - Передай мне его мнение о 2-ой главе Онег.<ина> да о том, что у меня в пяльцах. Какую Крылов выдержал операцию? дай бог ему многие лета! - Его Мельник хорош, как Демьян и Фока. Видел ли ты Н.<иколая> М.<ихайловича>? идет ли вперед История? где он остановится? Не на избрании ли Романовых? Неблагодарные! 6 Пушкиных подписали избирательную грамоту! да двое руку приложили за неумением писать! А я, грамотный потомок их, что я? где я.....
Адрес:
Его высокоблагородию
милостивому государю
барону Антону Антоновичу
Дельвигу
в С. Петербург
в имп.<ераторскую> публ.<ичную> библиотеку.
178. К. Ф. Рылеев - Пушкину.
Первая половина июня 1825 г. Петербург.
Благодарю тебя, милый чародей, за твои прямодушные замечания на Войнаровского. Ты во многом прав совершенно; особенно говоря о Миллере. Он точно истукан. Это важная ошибка; она вовлекла меня и в другие. Вложив в него верноподданнические филлипики на нашего Великого Петра, я бы не имел надобности прибегать к хитростям и говорить за Войнаровского для Бирюкова. Впрочем поправлять не намерен; это ужасно несносно для такого лентяя, как я, лучше написать что-нибудь новое. О Думах я уже сказал тебе свое мнение. Бестужев собирается отвечать тебе, и правда ему есть об чем поспорить с тобой касательно мнений твоих об его обозрении. Главная ошибка твоя состоит в том, что ты и ободрение и покровительство принимаешь за одно и то же. Что ободрение необходимо не только для таланта, но даже для гения, я твердил Бестужеву еще до получения твоего письма; но какое ободрение. Полагаю, что характер и обстоятельства гения определяют его. Может быть Гомер сочинял свои рапсодии из куска хлеба; Байрона подстрекало гонение и вражда с родиной, Тасса любовь, Петрарка также; иначе быть не может, и покровительство в состоянии оперить, но думаю, что оно скорей может действовать отрицательно. Сила душевная слабеет при дворах, и гений чахнет; вс° дело добрых правительств состоит в том, чтобы не стеснять гения; пусть он производит свободно вс°, что внушает ему вдохновение. Тогда не надобно ни пенсий, ни орденов, ни ключей камергерских; тогда он не будет без денег, следовательно без пропитания; он тогда будет обеспечен. Гений же немного и требует в жизни. Тогда потерпят быть может только одни самозванцы гении. Прощай, гений.
Твой Рылеев.
Еще обнимаю тебя за твои примечания. Войнаровского вышлю с следующею почтою.
Ты сделался аристократом; это меня рассмешило. Тебе ли чваниться пятисотлетним дворянством? И тут вижу маленькое подражание Байрону. Будь ради бога, Пушкиным. Ты сам по себе молодец.
179. П. А. Вяземскому.
25 мая и около середины июня 1825 г. Михайловское.
Ты спрашиваешь, доволен ли я тем, что сказал ты обо мне в Тел.<еграфе>. Что за вопрос? Европейские статьи так редки в наших журналах! а твоим пером водят и вкус и пристрастие дружбы. Но ты слишком бережешь меня в отношении к Ж.<уковскому>. Я не следствие, а точно ученик его, и только тем и беру, что не смею сунуться на дорогу его, а бреду проселочной. Никто не имел и не будет иметь слога, равного в могуществе и разнообразии слогу его. В бореньях с трудностью силач необычайный. Переводы избаловали его, изленили; он не хочет сам созидать, но он, как Voss, гений перевода. К тому же смешно говорить об нем, как об отцветшем, тогда как слог его еще мужает. Былое сбудется опять, а я вс° чаю в воскресении мертвых. Читал твое (57) о Чернеце, ты исполнил долг своего сердца. Эта поэма конечно полна чувства и умнее Войнаровского, но в Рылееве есть более замашки или размашки в слоге. У него есть какой-то там палач с засученными рукавами, за которого я бы дорого дал. За то Думы дрянь и название сие происходит от немецкого Dum, а не от польского, как казалось бы с первого взгляда. Стихи Неелова прелесть, не даром я назвал его некогда le chantre de la merde! (Это между нами и потомством буди сказано). Статьи и стихов Шаликова не читал. Не уж то он обижается моими стихами? вот уж тут-то я невинен, как барашек! спросите у братца Леона: он скажет вам, что, увидев у меня имя кн.<язя> Ш.<аликова>, он присоветовал мне заменить его Батюшковым - я было и послушался, да стало жаль et j'ai remis bravement Chalikof! Это могу доказать черновою бумагою. Твои калембуры очень милы - здешние девицы находят их весьма забавными, а вс°-таки жду твое о Байроне. Благодарю за Casimir (как бы выкроить из него calembour? выгадай-ка). Ты, кажется, любишь Казимира, а я так нет. Конечно он поэт, но вс° не Вольтер, не Г°те... далеко кулику до орла! - Первый гений там ¦0_0_
0_0¦ будет романтик и увлечет французские головы бог ведает куда. К стати: я заметил, что все (даже и ты) имеют у нас самое т°мное понятие о романтизме. Об этом надобно будет на досуге потолковать, но не теперь; мочи нет устал. Писал ко всем - даже и к Булгарину.
25 мая.
Ты вызываешься сосводничать мне Полевого. Дело в том, что я рад помогать ему, а условий верно никаких не выполню - следств. и денег его мне не надобно. Да ты смотри за ним - ради бога! и ему случается завираться. На пример. Дон Кихот искоренил в Европе странствующих рыцарей!!! - В Италии, кроме Dante единственно, не было романтизма. А он в Италии-то и возник. Что ж такое Ариост? а предшественники его, начиная от Buovo d'Antona до Orlando inamorato? как можно писать так наобум! А ты не пренебрегай журнальными мелочами: Наполеон ими занимался и был лучшим журналистом Парижа (как заметил, помнится, Фуше).
<Приписка Л С. Пушкина:>
Лев Пушкин просит прощения в том, что письмо распечатано; не взглянув на конверт, он думал, что оно к нему.-
180. Л. С. Пушкину.
Около середины июня 1825 г. Михайловское.
Вяземскому, который на днях у вас будет. Не то отдать А. И. Тургеневу для доставления в Москву.
Тебе ничего не пишу, мусье Lion, за то, что [тебе] за тобою еще несколько ответов.
181. П. А. Вяземскому.
Начало июля 1825 г. Михайловское.
Думаю, что ты уже получил ответ мой на предложения Телеграфа. Если ему нужны стихи мои, то пошли ему, что тебе попадется (кроме Онегина), если же мое имя, как сотрудника, то не соглашусь из благородной гордости, т. е. амбиции: Телеграф человек порядочный и честный - но враль и невежда; а вранье и невежество журнала делится между его (58) издателями; и часть эту входить не намерен. Не смотря на перемену министерства и на улучшения цензуры, вс°-таки не могу отвечать за Красовского с братьею; пожалуй, я подряжусь выставлять по стольку-то (59) пиэс, да в накладе может остаться журнал, если так восхощет бог да Бируков. - Я всегда был склонен аристократичествовать, а с тех пор как пошел мор на Пушкиных, я и пуще зачуфырился: стихами торгую en gros, а свою мелочную, лавку • 1, запираю. К тому же, между нами, брат Лев у меня на руках; от отца ему денег на девок да на шампанское не будет; так пускай Телеграф с ним сделается, и дай бог им обоим расторговаться с моей легкой руки. A demain les affaires sйrieuses.... Какую песню из (60) Bйranger перевел дядя В.<асилий> Л.<ьвович>? уж не le bon Dieu ли? Объяви ему за тайну, что его в том подозревают в П.<етер>Б.<урге>, и что готовится уже следственная комисия, составленная из гр.<афа> Хвостова, Магницкого и г-жи Хвостовой (автора Камина, и следств. соперницы В.<асилия> Л<ьвови>ча). Не худо уведомить его, что уже давно был бы он сослан, если не [Оп<асный>] чрезвычайная известность (extrкme popularitй) его Опасного соседа. Опасаются шума! - Как жаль, что умер А.<лексей> М.<ихайлович>! и что не видал я дядиной травли! Но Дмитриев жив, вс° еще не потеряно. - Я послал в Пчелу, а не в Тел.<еграф> мою опечатку, потому что в Москву почта идет несносно долго; Полевой напрасно огорчился, [я] ты не напрасно прибавил журнальным, а я недаром отозвался, ¦0_0_0
_1_202¦ et le diable n'y perd rien. Вот еще Эпиграмма на Благон.<амеренного>, который, говорят, критиковал моих Приятелей:
Недавно я стихами как-то свистнул
И выдал их без подписи моей,
Журнальный шут об них статейку тиснул
И в свет пустил без подписи ж злодей!
Но что ж? ни мне, ни площадному шуту
Не удалось прикрыть своих проказ:
Он по когтям узнал меня в минуту,
Я по ушам узнал его как раз.
Отослано к Полевому. Ты уже, думаю, босо-ножка, полощешься в морской лужице, а я наслаждаюсь душным запахом смолистых почек берез, под кропильницею псковского неба и жду, чтоб Некто повернул сверху кран. и золотые дожди остановились - Фита в сторону, у нас холодно и грязно - жду разрешения моей участи.
Адрес: Князю Вяземскому.
182. В. А. Жуковскому.
Начало июля 1825 г. Михайловское.
Неожиданная милость его величества тронула меня несказанно, тем более, что здешний губернатор предлагал уже мне иметь жительство во Пскове, но я строго придерживался повелению высшего начальства. Я справлялся о псковских операторах; мне указали там на некоторого Всеволожского, очень искусного по ветеринарной части и известного в ученом свете по своей книге об лечении лошадей.
Не смотря на вс° это, я решился остаться в Михайловском, тем не менее чувствуя отеческую снисходительность его величества.
Боюсь, чтоб медленность мою (61) пользоваться монаршей милостию не почли за небрежение или возмутительное упрямство - но можно ли в человеческом сердце предполагать такую адскую неблагодарность:
Дело в том, что, 10 лет не думав о своем аневризме, не вижу причины вдруг об нем расхлопотаться. Я вс° жду от человеколюбивого сердца императора, авось-либо позволит он мне современем искать стороны мне по сердцу и лекаря по доверчивости собственного рассудка, а не по приказанию высшего начальства.
Обнимаю тебя горячо.
А. Пушкин.
1825
Михай<ловское> (62)
Адрес: В. А. Ж.
183. П. А. Вяземскому.
13 июля 1825 г. Михайловское.
Брат писал мне, что ты в Ц.<арском> С.<еле>, что он переписал для тебя мои стихи, а от тебя жду, жду письма и не дождусь - что ты? в Ревеле или еще нет? и что твой Байрон или Бейрон (Toi dont le monde encore ignore le vrai nom!). Сей час прочел твои замечания на замечания Дениса на замечания Наполеона - чудо-хорошо! твой слог живой и оригинальный тут еще живее и оригинальнее. Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же в слух сказать, что русской метафизической язык находится у нас еще в диком состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться на подобии французского (ясного точного языка прозы - т. е. языка мыслей). Об этом есть у меня строфы 3 и в Онег.<ине>. За твоей статьею следует моя и M-de de Staлl. Но не разглашай этого: тут есть одно великодушие, поставленное во-первых ради цензуры, а во-вторых для вящшего анонима (род онанизма (63) журнального). Вероятно ты уже знаешь царскую ко мне милость и позволение приехать во Псков. Я справлялся о тамошних операторах; мне рекомендуют Всеволожского, очень искусного коновала; увидим. Покаместь, душа моя, я предпринял такой литературный подвиг, за который ты меня расцалуешь: романтическую трагедию! - смотри, молчи же: об этом знают весьма немногие. Читал ты моего А. Шенье в темнице? Суди об нем, (64) как езуит - по намерению.
