Об Исповеди Наливайки скажу, что мудрено что-нибудь у нас напечатать истинно хорошего в этом роде. Нахожу отрывок этот растянутым; но и тут конечно наложил ты свою печать. Тебе скучно в Петерб.<урге>, а мне скучно в деревне. Скука есть одна из принадлежностей мыслящего существа. Как быть. Прощай, Поэт - когда-то свидимся?
173. И. И. Козлов - Пушкину.
31 мая 1825 г. Петербург.
St. Pйtersbourg, le 31 Mai 1825.
Mon cher Pouchkine,
Il m'est impossible de vous exprimer l'extrкme plaisir que m'ont causй vos charmants vers; ce fut vraiment un dйlicieux instant dans ma vie et je vous en remercie chaudement. Ce n'est pas le peu de talent que je puis avoir, mais mon admiration pour le vфtre et le sincиre attachement que je vous porte, qui justifient le premier hйmistiche du 7-e vers; encore une fois merci et grand merci: il a йtй droit а mon coeur!
J'ai lu le 2-d chant de Эвгений Онегин; c'est un charme: j'ai lu aussi les poйsies fugitives; parmi celles que je ne connaissais pas encore, j'en ai trouvй qui me paraissent inimitables: La fille de Czerni-Georges, les versets du Coran et deux Elйgies surtout m'ont tournй la tкte. Quand je veux faire des vers, je lis mon Byron, Joukovsky et vous, et tant bien que mal notre imagination fermente et je me mets а chanter. J'espиre que votre triple inspiration ne m'abandonnera pas dans mon nouveau petit poиme, c'est la Princesse Dolgorouky-Chйrйmйtieff: je trouve que ce sujet est infiniment touchant. Je n'ose pas dire que la Дума de Reileeff, qui porte ce nom, soit sans mйrite; mais il me semble qu'elle n'empкche pas de tenter un petit poиme de 7 а 800 vers. Mon plan est fait et quelques fragments aussi, mais avant tout c'est ma Fiancйe d'Abydos, qui viendra se prйsenter а votre porte.
Je vois votre frиre et tous nos amis trиs souvent; Baratinsky nous arrive, dans quelques jours, ainsi que Viazemsky, mais en revanche Tourguйnieff part; c'est une perte irrйparable. Si vous lisez nos journaux, vous verrez que Boulgarine ne se rappelle plus qu'une seule chose, concernant Tourguйnieff, c'est qu'il prend beaucoup de cafй et gobe des mouches en avalant ses craquelins. Nos journalistes deviennent de jour en jour plus plats. Vos deux Epigrammes contre celui de Moscou font mourir de rire, surtout Basile et Michel; ceux d'ici en mйriteraient de semblables; mais si vous voulez du verbiage franзais dans un autre genre, lisez le nouveau poиme de Lamartine sur Harold; malgrй quelques beaux vers, c'est de ce galimatias double dont parle Beaumarchais. Je finis cette lettre peut-кtre beaucoup trop longue: pardonnez si j'ai osй vous traiter comme une ancienne connaissance, je vous demande votre amitiй, cher Pouchkine, et fais des voeux ardents pour votre bonheur.
Je vous embrasse de tout mon coeur et suis а jamais tout а vous
Jean de Kasloff
174. Анне H. Вульф.
Март - май 1825 г. (?) Михайловское.
Voici, Mademoiselle, encore une lettre pour mon frиre. Je Vous supplie de la prendre sous votre protection. De grвce, les plumes que vous avez eu la magnanimitй de me tailler et que j'ai eu l'insolence d'oublier! Ne m'en veuillez pas.
Адрес: Анне Николавне Вульф
175. А. А. Бестужеву.
Конец мая - начало июня 1825 г. Михайловское.
Отвечаю на первый параграф твоего Взгляда. У римлян век посредственности предшедствовал веку гениев - грех отнять это титло у таковых людей, каковы Виргилий, Гораций, Тибулл, Овидий и Лукреций, хотя они (126) - кроме двух последних, шли столбовою дорогою подражания. Критики греческой мы не имеем. В Италии Dante и Petrarca предшедствовали Тассу и Ариосту, сии предшедствовали Alfieri и Foscolo. (47) У англичан Мильтон и Шекспир писали прежде Аддиссона и Попа, после которых явились Southay, Walter Scott, Moor и Byron - из этого мудрено вывести какое-нибудь заключение или правило. Слова твои вполне можно применить к одной французской литературе.
У нас есть критика, а нет литературы. Где же ты это нашел? имянно критики у нас и недостает. Отселе репутации Ломоносова (127) и Хераскова, и если последний упал в общем мнении, то верно уж не от критики Мерзлякова. Кумир Державина 1/4 золотой, 3/4 свинцовый (48) доныне еще не оценен. Ода к Фелице стоит на ряду с Вельможей, ода Бог с одой на См.<ерть> Мещ.<ерского>, ода к Зубову недавно открыта. Княжнин безмятежно пользуется своею славою, Богданович причислен к лику великих поэтов, Дмитриев также. Мы не имеем ни единого коментария, ни единой критической книги. Мы не знаем, что такое Крылов, Крылов, который [в басне] (49) столь же выше Лафонтена, как Держ.<авин> выше Ж. Б. Руссо. Что же ты называешь критикою? Вестник Европы и Благонамеренный? библиографические известия Греча и Булгарина? свои статьи? но признайся, что это вс° не может установить какого-нибудь мнения в публике, не может почесться уложением вкуса. Каченовский туп и скучен, Греч и ты остры и забавны - вот вс°, что можно сказать об вас - но где же критика? Нет, фразу твою скажем на оборот; литература кой-какая у нас есть, а критики [отъ] нет. Впроччем ты сам немного ниже с этим соглашаешься.
У одного только народа критика предшедствовала литературе - у германцев. (50)
Отчего у нас нет гениев и мало талантов? Во-первых у нас Державин и Крылов - во-вторых где же бывает много талантов.
Ободрения у нас нет - и слава богу! отчего же нет? Державин, Дмитриев были в ободрение сделаны министрами. Век Екатерины - век ободрений; от этого он еще не ниже другого. Карамзин кажется ободрен; Жуковский не может жаловаться, Крылов также. Гнедич в тишине кабинета совершает свой подвиг; посмотрим, когда появится его Гомер. Из неободренных вижу только себя да Баратынского - и не говорю: Слава богу! Ободрение может оперить только обыкновенные дарования. Не говорю об Августовом веке. Но Тасс и Ариост оставили в своих поэмах следы княжеского покровительства. Шекспир лучшие свои комедии написал по заказу Елисаветы. Мольер был камердинером Людовика; бессмертный Тартюф, плод самого сильного напряжения комического гения, обязан бытием своим заступничеству монарха; Вольтер лучшую свою поэму писал под покровительством Фридерика.... Державину покровительствовали три царя - ты не то сказал, что хотел; я буду за тебя говорить.
Так! мы можем праведно гордиться: наша словесность, уступая другим в роскоши (51) талантов, тем пред ними отличается, что не носит [она] на себе печати рабского унижения. Наши таланты благородны, независимы. С Державиным умолкнул голос лести - а как он льстил?
О вспомни, как в том восхищеньи
Пророча, я тебя хвалил.
Смотри, я рек, триумф минуту,
А добродетель век живет.
Прочти послание к А.<лександру> (Жук.<овского> 1815 году). Вот как русский поэт говорит русскому царю. Пересмотри наши журналы, вс° текущее в литературе..... Об нашей-то лире можно сказать, что Мирабо сказал о Сиесе. Son silence est une calamitй publique. Иностранцы нам изумляются - они отдают нам полную справедливость - не понимая, как это сделалось. Причина ясна. У нас писатели взяты из высшего класса общества - аристократическая гордость сливается у них с авторским самолюбием. Мы не хотим быть покровительствуемы равными. Вот чего подлец Воронцов не понимает. (52) Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою - а тот является с требованием на уважение, как шестисот летний дворянин, - дьявольская разница!
Вс°, что ты говоришь о нашем воспитании, о чужестр.<анных> и междуусобных (прелесть!) подражателях - прекрасно, выражено сильно, и с красноречием сердечным. Вообще мысли в тебе кипят. Об Онег.<ине> ты не высказал всего, что имел на сердце; чувствую почему и благодарю - но зачем же ясно (53) не обнаружить своего мнения? - покаместь мы будем [удерживаться] руководствоваться личными нашими отношениями, критики у нас не будет - а ты достоин ее создать.
Твой Турнир напоминает Турниры W. Scotta. Брось этих немцев и обратись к нам православным; да полно тебе писать быстрые повести с романтическими переходами - это хорошо для поэмы байронической. Роман требует болтовни; высказывай вс° на чисто. Твой Владимир говорит языком немецкой драммы, смотрит на солнце в полночь, (128) etc. Но описание стана Литовского, разговор плотника с час.<овым> (54) прелесть; конец так же. Впроччем везде твоя необыкновенная живость.
Рылеев покажет конечно тебе мои замечания на его Войнаровского, а ты перешли мне свои возражения. Покаместь обнимаю тебя от души.
Еще слово: ты умел в 1822 году жаловаться на туманы нашей словесности - а нынешний год и спасибо не сказал старику Шишкову. Кому же как не ему обязаны мы нашим оживлением?
176. П. А. Вяземский - Пушкину.
7 июня 1825 г. Остафьево.
Остафьево. 7-го июня.
Я получил вторую часть Онегина и еще кое-какие безделки. Онегиным я очень доволен, т. е. многим в нем, но в этой главе менее блеска, чем в первой, и потому не желал бы видеть ее напечатанною особняком, а разве с двумя, тремя или по крайней мере еще одною главою. В целом или в связи со следующим она сохранит в целости свое достоинство, но боюсь, чтобы она не выдержала сравнения с первою, в глазах света, который не только равного, но лучшего требует. Говорят, что Цыгане твои прелесть, а я вс° их не вижу, я, который имею столько прав и на стихи твои и на Цыган, потому что без ума от тех и от других. Я упивался твоими стихами и часто бывал пьян у цыган. Что скажет об этом признании потомство, если письмо попадется ему в руки, и если оно будет такой же чопорный бригадир, как и настоящее? Ce qui me dйgoыte de l'histoire, disait madame Sйvignй, c'est que ce que nous voyons aujourd'hui, sera un jour de l'histoire, 12-го числа отправляюсь в Петербург или лучше сказать в Царское Село, проживу там до 29-го, а после отправлюсь в Ревель купаться в море. Говорят, что и тебя готовятся в прок посолить. Правда ли, что у тебя аневризм в ноге? Дай бог, чтобы не в правой руке. Охота тебе было печатать une rйclamation на Телеграфа у подлеца Булгарина! Телеграф очень огорчился, а виноват был во всем я. Мне казалось осторожнее прибавить Журнальным, потому что у тебя приятелей много, и могли бы попасть не в попад. Надобно совершенно разорвать с петербургскими журналистами. Вот тебе письмо от Телеграфа. Давай ему стихов и скажи, чего хочешь, только не дорожись и не плутуй. Я буду Вашим сводником. Отдаю ему твоего Курилку, только боюсь, чтобы ценсура не уморила его. Я очень рад твоим стихам Козлову и как стихам и как чувству. Если: Ах, тетушка! Ах, Анна Львовна! попадется на глаза Василью Львов.<ичу>, то заготовь другую песню, потому что он верно не перенесет удара. Сказывают, у Вас умер еще добрый человек Петр Львович и оставил хорошее наследство. Смотри, не переста
нь писать с счастия: наследства так и падают Вам на голову. А напротив, тебе надобно теперь еще прежнего быть умнее и одному поддерживать славу пушкинского рода. Бедный и любезный наш Алексей Михайлович умер и снес в могилу неистощимый запас шуток своих на Василья Львовича. Не видавши их вместе, ты точно можешь жалеть об утрате оригинальных и высококомических сцен. Нам уж так сладко не смеяться! Были выходки классические! - Что скажешь ты о глупой войне за и против Грибоедова? Наши умники так глупы, что моченьки нет: нет мочи хотя и много в них мочи.
Прощай, голубчик! Что же ты, голубчик, не весело поешь? Жена тебе дружески кланяется, а я тебя обнимаю и желаю здоровия, терпения и благоразумия, хороших стихов желать нечего, потому что они и сами напрашиваются. Каково тонко и сладко сказано?
